Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий - Страница 38

- Ты был у нее?

Этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть. Три утра. Еще часа три можно было бы поспать, но, видно, не придется.

- Тебе какая разница? Спи! - я уже не крадучись (вот все и прояснилось) прошел к своей кровати, повернулся спиной к Грицаю, стал отчего-то перед тем, как лечь, поправлять свою подушку, одеяло. Грицай, наоборот, поднялся, налил из графина воды, выпил, посмотрел на меня с вызовом. В свете уличного фонаря лицо его было освещено наполовину.

- Ну ты и дрянь! Сука! - процедил Грицай.

- Не понял? - я выпрямился, обернулся, взглянул прямо в горящее злобой лицо приятеля.

- Ты зачем это… с Гелилой? Сука! - Грицай бросился прямо на меня, но я предполагал подобное, легко отбил его руку и в свою очередь нанес ему удар в челюсть. Грицай, не ожидая отпора, хряпнулся на пол и понуро застыл. Я постоял еще несколько секунд в стойке, потом расслабился.

- Фу-ты, ну-ты! Ты это серьезно? Тебе-то какое дело? Ты ей кто: отец, брат, сват? Постой, постой, - усмехнулся я, - да ты, по ходу, на нее запал, втюрился - так ведь?

- Не твое дело.

- Да ладно. Как давно? А как же Нина?

- Что Нина?

- Что скажет Нина, если узнает?

От упоминания жены, Грицай смешался.

- А что скажет? Нихрена не скажет! Ты сюда Нинку не приплетывай.

- Я вообще никого не приплетаю, ты первый начал нести ахинею. Ложись лучше спать, нам как всегда - рано вставать, я и так устал, как собака.

Я лег в постель, накрылся одеялом, отвернулся к стенке. Наверное, я поступал слишком опрометчиво, но Грицай, видно, на самом деле поостыл, тоже лег в кровать, может даже, продолжая подогревать в себе желчь, но я уже проваливался в сон и мне было все равно, что дальше сделает Грицай, пусть хоть зарежет меня, я хочу спать… хочу спать… спать… спа…

Все последующие дни Грицай ходил темнее тучи, разговаривал со мной через губу. Вроде бы все как всегда: утром подъем, чай с бутербродом, одевание, ожидание автобуса, поезда в метро, - но все молча. Я спрашивал, Грицай кратко отвечал или не отвечал вовсе.

На четвертый день Грицай заявил:

- Я ухожу с квартиры. Саркис предложил ночевать на базе, там возле столовой есть комнатка, хозяин разрешил мне в ней жить, буду и грузчиком, и сторожем на выходные.

Я не удивился такому повороту: Грицай везде пристроится, у него в крови крестьянская жилка, но что остается мне? Один комнату я не потяну, - это очевидно. Или буду работать только на комнату и еду, - меня такая жизнь устроит? В конце концов, я приехал сюда подзаработать, а не время проводить. Слава богу, я хоть вырвал у Грицая долги за оплату первых месяцев. Но меня это не спасало. Очень жаль, в который раз придется собирать чемодан.

Определилось всё и с Гелилой. Стоило Грицаю уйти, заявился жених Гелилы, уезжавший на пару месяцев на родину. Теперь Гелила почти не выходила из своей комнаты, видимо, наши с ней пути перестали пересекаться. Все шло к тому, что я вынужден буду покинуть Питер. В который раз судьба испытывает меня. Но я все еще живу, все еще живу…

В одну из ночей во сне на меня кидался тигр, я убежал от него, спасшись на ветвях дерева, на которое взобрался с трудом. Проснулся опухший и чумной, в предчувствии скорых перемен. В свои сны я уже стал верить. Ждать пришлось недолго.

Саркис обнаглел вконец: на каждую новую фуру посылал исключительно меня и крепыша Давыдова, не давая порой между разгрузками даже перекурить. Это выводило из себя и Давыдова, он тоже стал часто огрызаться, то и дело бросать Саркису вслед: “Че дома-то не сиделось - приперлись к нам мошну набивать!” Несколько раз даже открыто послал Саркиса подальше, а когда Саркис обвинил его в хищении, просто пырнул того ножом в бок и был таков.

Рана оказалась неглубокой, Давыдова тоже брали с улицы, был ли он питерский, - никто не знал, искать не стали, но попросили уйти и меня как его ближайшего друга.

- Никакой он мне не друг, - попытался защититься перед хозяином я, - я его совсем не знаю. Да и вообще мы пришли к вам вдвоем с Генкой, разве вы не помните?

Но хозяин был неумолим. Саркис подтвердил тесное общение меня с Давыдовым. Грицай промолчал, развернулся и пошел кормить собак. Я получил конверт с расчетом. Вот всё и стало на свои места, определилось.

Не долго думая, я сразу же отправился на вокзал и купил обратный билет на родину - задерживаться на день или два, искать работу и оплачивать дальше жилье за двоих мне больше не по карману, пусть хоть останется то, что есть: моя живая синица в руке. Ну, не куплю я в этот раз себе компьютер, - не смертельно, куплю в следующий. Видно, родной дом давно соскучился по мне, а судьба готовит новое испытание.

25

Дом, родной дом, он будто на самом деле соскучился по мне, к моему возвращению как будто расширил стены, осветил все изнутри. Может, тому причиной было предчувствие весны, но как-то в детстве я вернулся из пионерского лагеря, где пропадал целый месяц, и, войдя в квартиру, обомлел. То ли от того, что меня долго не было, то ли по какой иной причине, комнаты показались мне яркими, светлыми, - светлее, чем были обычно. Каждый рисунок на обоях, каждый орнамент на коврах вырисовывался четче и контрастней. Свет, падающий из окна, казался рассеяннее и мягче; вода из-под крана вкуснее, звуки насыщеннее… Так и сейчас, переступив порог своей квартиры, я ощутил такое же головокружительное настроение, я был счастлив. Утренние подъемы, база, Саркис, жизнь впроголодь, - все это осталось за порогом, ушло в прошлое, как дурной сон. Жалеть о тех временах я буду вряд ли. Ну, может, только немножко, самую малость, чуть-чуть…

Кофи, Гелила, сладкие ночи…

Погрузившись в ванну, я вспоминал красотку Гелилу. Вода вытянула из меня усталость и безрадостные образы прошлого. Я еще с трудом верил, что нахожусь дома, но комфорт, уют доказывали, что это не так, что это не иллюзия, не мираж.

Я позвонил родителям. Мама от радости, что я вернулся, что со мной все в порядке, начала рыдать в трубку (как у нее все близко). Я стал ее успокаивать, ведь повода для слез нет, со мной ничего страшного не случилось, я жив, здоров, - к чему лить слезы?

- Да я так что-то, взгрустнулось, - стала оправдываться она. - Ты на обед придешь?

- Конечно, приду.

- Тогда я сбегаю на рынок, куплю чего-нибудь к чаю.

Мама без хлебосольства не может - такая она во всем: щедрая душа.

Я представил себе, как она, положив трубку, тут же посылает отца в погреб за соленьями, а сама спешно собирается на рынок. Кое-как взобьет волосы, мазнет тушью ресницы, а губы помадой - некогда приукрашиваться, - и бегом из квартиры, чтобы успеть к моему приходу приготовить еще что-нибудь вкусное.

Я появился у родителей в аккурат к обеду. Едва переступив порог, чуть не захлебнулся слюной: запах свежесваренного борща закружил голову. Так готовить борщ, как готовила его моя мама, вряд ли кто в округе умел. Не зря иногда ее приглашали помогать варить борщ другим на поминках. Что она туда клала такого особенного и как над всем этим колдовала, - одному Богу известно, но когда ешь ее борщ, оторваться от тарелки ни на секунду не можешь. Да еще и добавки попросишь. А уж если вприкуску со свежим зеленым луком, да с салом, да под водочку…

Мы с отцом остограммились домашней самогонкой. В ней было градусов пятьдесят, или, судя по спиртометру, немного больше, но голова на следующий день после ее употребления никогда не болела - нет ничего лучше свойской, чистой, как слеза, самогонки!

Мать все-таки есть мать. Попотчевав, ненавязчиво попытала меня, что да как.

Я от нее ничего не скрывал. Нет, вернулся окончательно. Это хорошо. Но еще не решил, чем займусь дальше. Это не очень. Но я вернулся не с пустыми карманами. При разумных тратах на два-три месяца житья вполне хватит, а там, я надеюсь, что-нибудь опять подвернется…

Я полон энтузиазма, но мама им не заразилась. Да и отец хотел бы, чтобы я нашел для себя что-нибудь более спокойное и постоянное. Но что тут найдешь соответствующего: если по специальности, то за гроши и с просрочками, если денежное, то не здесь, а время идет, я взрослею; не успеешь глазом моргнуть - тридцать пять, за ним сороковник, - по шабашкам не больно наездишься.