«Зарево» на высочине (Документальная повесть) - Мечетный Борис Трифонович - Страница 13

Вероятно, у него было очень важное дело к партизанам, если он бросил хозяйство и пришел пешком в зимнюю пору сюда за восемь километров. Он вошел к Фаустову, как к старому знакомому, поздоровался с достоинством за руку, потом долго кашлял и, только немного успокоившись, начал говорить о деле.

— Есть у меня племянник. Бывший чешский офицер. Карел Кулыфанек. Втерся в доверие к немцам и сейчас работает в Нове-Место в гестапо каким-то служащим. Уже давно помогает нашим друзьям. Может быть, он что-нибудь может сделать?

Капитан оживился. Сообщение Какача заинтересовало его.

— В гестапо работает? Это здорово. Такой человек нам очень нужен. Осторожно поговори с ним, дадим ему несколько поручений, потом встретимся.

— Он хитрый малец, мой племянник. Откуда хочешь достанет сведения, — похвастался Франта, очень довольный тем, что угодил капитану. Фаустов сказал:

— На первый раз попроси своего Карела узнать что-нибудь о партизанах в районе железной дороги Прага — Пардубице. Не было ли там какого-либо интересного события?

— Хорошо. Я хочу еще одного знакомого приобщить к нашему делу. Он уже кое-где насолил немцам. Знаю его с малых лет. Ручаюсь за него как за себя.

— Что ж, давай проверим. Приводи своего знакомого.

На другой день Какач сообщил:

— Племянник слышал от одного знакомого эсэсовца, что три дня назад в деревне Краснице, за Чаславом, шел бой с окруженными партизанами. Их было не то пять, не то пятнадцать человек. Эсэсовцев легло там несколько десятков. Все партизаны погибли.

— Больше ничего не знает твой племянник?

— Краснице — не их зона действия. Там другое отделение гестапо.

Все же командир еще не верил, что Букин погиб. Откуда пятнадцать человек? И как мог погибнуть человек, который прошел в партизанских группах всю Западную Украину, столько раз был в боях с немцами, власовцами, бандеровцами — и всегда умел победить? Как мог погибнуть Ладислав Самек, жизнерадостный, никогда не унывающий Володька, к которому часто обращался капитан:

— Ну как, друг, выдержим такое дело?

— Выдержим, командир! — бодро отвечал Самек. — Сто раз еще выдержим!

А Саша Данилов! Ведь Фаустов не хотел отправлять его на это задание! Не хотел… Постой, что-то ты не так думаешь, Павел Васильевич! Если не Саша, то кто-то другой бы пошел — Алеша Белов или Боря Жижко? А разве их не жаль? Все знают, что командир за них готов отдать руку вот сейчас, в эту минуту. Ведь такова война, борьба с врагом, в которой кто-то погибает. И любая утрата отдается глубокой, незатухающей болью в груди боевых друзей.

Фаустов поднял голову. Рядом стоял Какач, не зная, куда деть свои черные узловатые руки.

— Еще что-то есть, Франта?

— Я привел своего знакомого, о ком мы говорили.

— Зови…

Вошел молодой человек невысокого роста, с заметным горбом на груди, будто за пазухой он спрятал большие камни. У него был тяжелый взгляд черных глаз, горящих из-под надвинутой на брови кепки. Стоял он перед Фаустовым настороженно, крепко расставив ноги в поношенных сапогах, и не вынимал рук из карманов.

— Вот Йозеф Букачек, — коротко сказал Какач. — Много знает, много может, если захочет…

— Если захочу, — словно эхо, отозвался Букачек, независимо глядя на капитана.

— С ним можно откровенно, — сказал Какач. — Он так ненавидит немцев, что ничего немецкого не может терпеть.

— Кроме немецкого оружия, — снова откликнулся горбун.

Улыбнулся капитан, глядя на этого человека, стоявшего в картинно-равнодушной позе. Однако отвечал он охотно. Да, он ненавидит гитлеровцев, поэтому больше не может верить социал-демократам, которые сидят в Лондоне и только мешают антифашистской борьбе. Одни разговоры, одно предательство… Он, Букачек, хочет действовать, и к черту этого хитрого президента Бенеша!

Фаустов с минуту подумал, потом испытующе посмотрел в худощавое решительное лицо молодого человека.

— Что ж, если хотите помочь нашему общему делу, то мы попросим кое-что сделать для нас. Согласны?

— Попробовать можно.

— Задание вот какое: нужно отправиться в деревню Краснице, отсюда километров шестьдесят, и узнать, какие партизаны вели бой с эсэсовцами. За два дня обернетесь?

— Постараюсь. Сейчас рождество, можно быстрее добраться — буду направляться к родственникам в гости. А оружие вы мне дадите? Пистолет? — быстро спросил Букачек.

— Не сразу. Но обещаю, от и до: если будет все идти хорошо, оружие вы получите.

Каким радостным огнем сверкнули из-под кепки глаза молодого чеха!

— До свиданья, товарищ командир.

— Всего хорошего, товарищ Букачек.

— Называйте меня не Букачек, а Бакунин…

— Как? — изумился Фаустов.

— Бакунин. Это моя революционная кличка. Вы же знаете Бакунина…

— Ну что ж, товарищ Бакунин, хорошо — спрятал улыбку командир, и, когда за горбуном захлопнулась дверь, проговорил с усмешкой: — Ишь ты — революционная кличка…

— Вы не сомневайтесь, капитан, — подал голос Какач. — Парень немного странный, ему нужно выправлять мозги, начитался разных брошюр анархистов, социал-демократов, «аграрного союза», но очень честный и хочет по-настоящему бороться.

Накануне Нового года, наконец, ударил легкий морозец. Свежий сверкающий снежок так бодро поскрипывал под ногами, что Юрий вдруг затосковал по родным местам. Захотелось промчаться на лыжах под соснами в лесу близ Калинина, спуститься на широкую снежную равнину замерзшей Волги и скользить вдоль ее берегов, наслаждаться мелодией встречного ветра и колючим морозом. Юрий потоптался во дворе и, вздохнув, вернулся в дом.

В комнате Карел Яйтнер, Кадлец и Фаустов, окружив себя густым табачным дымом, вели о чем-то серьезный разговор. Карел часто бывал и в Ждяре, и в Немецки-Броде, и в Светла и приносил много ценных сведений о немцах, о движении на дорогах, о делах на предприятиях. Юрий прошел в угол и, присев там на корточки, принялся осматривать батареи питания для рации.

Карел рассказывал, что он видел сегодня в Ждяре. Самое интересное оказалось на станции. В депо стоят четыре отремонтированных паровоза, которые вот-вот, после экипировки, должны уйти.

— Редкий случай — сразу четыре целехоньких паровоза, от и до, — сказал капитан и повернулся к Кадлецу: —Володя, займись этим делом. Нужно фрицам испортить новогоднее настроение. Сегодня ночью паровозы взорвать.

— Хорошо, командир. Кого можно взять?

— Кого хочешь. Возьми больше людей, прикрытие нужно на всякий случай организовать.

— Командир, вернулся Бакунин!

Фаустов встал и быстро направился навстречу Йозефу.

— Ну что?

Чех устало опустился на стул, затем молча махнул рукой.

— Говори же, что там было?

— Они оборонялись очень мужественно… — наконец проговорил Букачек. — Жители говорят, что все погибли, а немцев было положено там видимо-невидимо. Никто точно не знает, как немцы окружили партизан, одни говорят, что каратели случайно наткнулись, другие, — что хозяева предали. Доказательств нет…

— Погибли! — застонал Кадлец.

Капитан ничего не говорил, только закурил от дымящейся папиросы новую.

— Ну мы им, гадам, сегодня сделаем новогодний подарок, — зло сказал Владимир. — В память о наших товарищах сделаем…

Дежурный экипировщик в депо, болезненного вида чех, одетый в форму немецкого железнодорожника, с удивлением уставился на вошедшего в сторожку бородатого немецкого офицера. Отставив кружку с недопитым кофе, чех проговорил:

— Здравствуйте, господин офицер. Сегодня чудеса происходят. Только что заходили чешские жандармы, а до них — немецкие. Что это у вас появились дела под Новый год?

— Служба, пан, служба! — ответил Кадлец, усаживаясь перед жарко горящей печуркой.

Железнодорожник подвинул офицеру чашку кофе и равнодушно спросил:

— Я вас, пан офицер, что-то еще не встречал. Откуда приехали, осмелюсь спросить? Из Остравы?

Кадлец усмехнулся, прикурил от уголька.

Дежурный был рад приходу офицера. Ведь ночью так медленно тянется время и так хочется его скоротать, хотя бы с незнакомым человеком. Да к тому же немецкий офицер любезно слушал болтовню обыкновенного экипировщика локомотивов. Такое редко бывает с эсэсовцами. И дежурный говорил, как неспокойно теперь стало в воздухе — того и жди, что прилетят русские самолеты и начнут бомбить. А тут еще четыре паровоза привели, пришлось быстрее их ремонтировать.