Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. - Страница 46

Первым человеком, указавшим мне мое место в борьбе против эксплуататоров, была заведующая библиотекой М. В. Чертова. Ей как своему учителю, показавшему мне правильный революционный путь борьбы, я многим обязана.

В этой же библиотеке я встретилась с другим моим учителем — матросом Черноморского флота товарищем Рыльским. Вокруг него сколотилась группа, в группе была и я. Рыльский говорил смелые слова о власти и войне. Беседы Рыльского еще более укрепили бурлившую во мне злобу и ненависть к самодержавию и буржуазии, и я стала работать с ним.

После Февральской революции в Сергиевском власть перешла в руки торговцев и кулаков. Эсеры торжествовали победу. Но вот пришел великий Октябрь. Власть перешла к бедноте. Начались за эту власть ожесточенные классовые бои. На помощь нам подошел организованный Рыльским небольшой красногвардейский отряд. Отряд Рыльского принужден был сразу же вступить в бой с бандами белогвардейского генерала Шкуро, которые в это время хозяйничали в Ставрополе и в ближайших к Ставрополю селах. Небольшой этот отряд в боях со Шкуро рос и пополнялся за счет местных партизан.

Особенно много партизан в отряд Рыльского пошло из Сергиевского, Калиновки, Михайловки и города Александрова. Это были малоземельные и безземельные крестьяне и батраки-иногородние.

К июлю месяцу восемнадцатого года отряд Рыльского имел в своем составе батальон пехоты и кавалерийский полк, носивший впоследствии название «Первого революционного ставропольского кавполка». Этот полк целиком вошел в состав Первой конной армии Буденного.

К этому времени организовался и другой отряд против белогвардейских банд под командой товарища Назаренко.

В период формирования отрядов Рыльского и Назаренко я работала по заданию партийной организации по выявлению белогвардейских и эсеровских группировок в селе; я держала тесную связь с отрядами Рыльского и Назаренко. По моему указанию были ликвидированы отрядом Назаренко кулацко-эсеровская группа нашего села и его главари: Ефремов-торговец, Олиференко, сын помещика Ефременко и сын торговца Новикова были расстреляны как отъявленные контрреволюционеры.

Пополнялись людьми отряды. Укреплялась дисциплина, но банды Шкуро были для нас угрозой. К Шкуро стекались богачи-казаки, сыновья помещиков, торговцев и все контрреволюционно настроенные элементы.

Под напором этих банд наш отряд в начале июля месяца должен был отступить из нашего села на восемнадцать верст. Я не пошла с отрядом. По партийной директиве осталась в селе для наблюдения за белыми и связи с отрядом. Было установлено, что отряд наш под командованием Рыльского через два-три дня с боем должен возвратиться обратно в Сергиевское. Фактически же нашему отряду удалось занять Сергиевское только на седьмой день.

Целую неделю жестоко расправлялись белогвардейские офицеры, сынки помещиков, с населением. Особенно зверски поступали они с семьями участников партизанских отрядов и молодежью.

Озверевшие банды в первый день своего прихода в село зарубили насмерть председателя сельсовета товарища Медведева, молодого студента Полянского, убивали подростков, приводили их в помещение бывшего сельсовета и там рубили им головы тесаками и шашками, издеваясь, заставляя приносить для себя с улицы камень, чтобы удобнее было отрубить голову. Вот как они мучили несчастных ребят!

Меня в первый же день прихода бандиты поймали в доме, да я и не пряталась. За мной пришли два казака и офицер — спросили Елену.

Я вышла, и офицер тут же стал меня допрашивать: сколько у партизан оружия, кто входит в состав отряда? Он все спрашивал, какое я принимаю участие в работе отряда. На вопросы я не отвечала. Офицер объявил мне, что я за свою шпионскую работу в пользу красных должна быть повешена, но, принимая во внимание мою молодость и что я, по его мнению, могу быть полезной для работы в разведке у белых, он дарует мне жизнь и приказал тут же всыпать двадцать пять плетей. В одно мгновенье два казака подскочили ко мне, подвели к кровати и уложили меня, другие схватили мою мать за руки и держали ее во все время моей порки.

Офицер стоял возле двери и отсчитывал удары. Я напрягла все силы, ни разу не крикнула, но после шестого или седьмого удара потеряла сознание. Моя мать очень сильно кричала. Ей казалось, что я умираю. После этой порки я в течение недели не только не могла встать, но не могла поворачиваться без посторонней помощи. На седьмой день наш отряд снова занял село, и я оказалась среди своих. Но красногвардейцы не остались в селе, а пошли дальше в наступление. Наш отряд доходил почти до Ставрополя, но у Шкуро было больше людей и оружия, и отряд отступил, оставив в руках белых Сергиевское. В этот раз меня не оставили в селе, и я, хоть и больная, но пошла со своим отрядом. Идти пешком и ехать верхом я по болезни не могла, поэтому меня посадили на грузовик. На этом грузовике были два пулемета и одно легкое орудие.

Отряд наш отступил по направлению к уездному городу Александрову. По дороге — в Калиновке — произошел бой.

Белогвардейские цепи, выставленные под Калиновкой для встречи нашего отряда, стали отступать. Наш грузовик на сильном ходу прорвался через цепь белых, и мы оказались у них в тылу с одной пулеметной лентой и одним снарядом, но белые этого не знали — они растерялись от неожиданности и стали разбегаться, кто куда. Один белогвардейский офицер выскочил из своего автомобиля и тут же застрелился.

В это время из Калиновки налетел конный отряд белых, открыл из винтовок стрельбу по нашему грузовику и повел на нас наступление. Подоспевшая нам на помощь наша пехота оттеснила конный отряд белых и заняла Калиновку. Во время перестрелки товарищ Рыльский был ранен пулей в плечо. Я повезла его на перевязочный пункт.

Проехав не более двух верст, мы увидели, что навстречу нам движется большой конный отряд. Отряд начал из винтовок обстреливать нас и подходить ближе. Нужно было, не медля ни минуты, скрыться.

Мне пришлось бежать буквально под градом пуль. Мы разбежались в разные стороны. Белые обстреливали нас.

Забежав за бугор, я увидела крестьянина, косившего жаткой хлеб. Стала просить его принять меня к себе на жатку и тем спасти меня от расправы, обещав заплатить ему за это пятьсот рублей. Крестьянин согласился взять меня к себе, причем тут же добавил, что денег с меня не возьмет. Я быстро скинула с себя верхнее платье, которое, кстати сказать, было в крови от раны Рыльского, села за жатку. Через несколько минут подскочило несколько верховых, и в числе их был командир эскадрона нашего отряда Данила Деркач. Тут же выяснилось, что нас приняли за белогвардейцев и решили изловить живьем. После этого случая я три раза искала Рыльского и, наконец, нашла его в селе Журавка больным, с воспаленной раной. Я передала ему находившиеся у меня деньги отряда, а сама пошла рядовым бойцом во 2-й эскадрон нашего кавалерийского полка, впоследствии влившегося в 6-ю кавалерийскую дивизию.

Двадцать третьего июня девятнадцатого года 6-я кавалерийская дивизия стояла в армейском резерве возле станции Воропаевка, когда в глубокие тылы нашей армии прорвался корпус генерала Мамонтова.

Противник занял селение Большая Ивановка, а одна из его дивизий уже двигалась на Камышин. Двадцать четвертого июня полк белой конницы с батареей вырвался к Волге и обстрелял пароходы.

Нашей дивизии было приказано: очистить тыл от неприятеля. Быстрым маршем выступили навстречу врагу. Двадцать пятого июня, заняв Дубовку, 6-я дивизия отбросила от Волги полк белых, пошла по его следам и возле селения Малая Ивановка встретила главные силы Мамонтова. Здесь мы приняли первый бой с прославленной конницей врага. Не дав развернуться, корпус белых атаковал нас. Черной лавиной неслась на нас вражеская конница. Наши эскадроны смешались и стали отходить.

На пути отступления лежала топкая, илистая речка. Единственный деревянный мостик связывал оба берега. На мосту — ни разъехаться, ни разойтись. Какая-то повозка, зацепившись колесом, перевернулась и загородила дорогу. На мостике началась суматоха. Бойцы прямо на конях бросились в речку, увязая в иле, пытаясь перебраться вплавь.