Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. - Страница 47

На берегу осталось брошенное прислугой орудие с зарядным ящиком. Враг наседал по пятам. Еще минута — и орудие достанется ему. Нашими же снарядами он начнет расстреливать нас.

Старшина эскадрона Панько Золотарев соскочил с лошади, побежал назад, перебрался через мостик к орудию и хотел вынуть замок. Ему долго это не удавалось. Налетели кубанцы. Панько выхватил наган и, расстреляв все патроны, упал. Он получил девять сабельных ударов.

Очнувшись, увидел себя в окружении казаков, но сдаваться не хотел. Угрожая пустым, наганом, Панько Золотарев вырвался из кольца и бросился под обрыв. Казаки махнули на него рукой, считая погибшим.

А он прополз по оврагу, переплыл речку и, обессиленный, уткнулся в камыши на берегу. Здесь его нашли наши бойцы и принесли ко мне на перевязку. На Панько страшно было смотреть — так исполосовали его казаки.

Мамонтову не пришлось порадоваться нашей неудаче. На помощь подошла 4-я кавалерийская дивизия. Дружным ударом мы здорово потрепали корпус Мамонтова. Он должен был прекратить свой первый рейд в тылах нашей армии.

В этот же день, двадцать шестого июня, приказом по армии обе дивизии объединились в 1-й конный корпус. Мы вошли в славные ряды буденновской конницы. Заняв правый фланг 10-й армии, мы вместе с ней отступали, когда Царицын был сдан.

На путях отступления наши части пополнялись и крепли. Конница обновляла свой потрепанный конский состав. Немало хороших лошадей досталось нам в немецких колониях.

Мне привели прекрасного золотисто-рыжего коня. Я сразу его полюбила. Это была умная, спокойная, сильная лошадь. Она хорошо понимала меня, как бы угадывая каждое мое намерение и часто выручала меня в бою. Ну, и я платила тем же. Заботилась о ней, как ни о ком в жизни. Отдавала последний кусок хлеба. Нередко «воровала» для нее овес и молоко, чего никогда не делала для себя.

Лошадь была три раза ранена. Я сама лечила и ухаживала, вынимала пули, заливала раны коллодием. Лошадь терпеливо выносила боль.

В одну из наших атак она попала под пулемет. Четыре пули ударили в грудь.

Крупные слезы капали из лошадиных глаз. Я ревела о ней, как можно реветь только о самом близком.

Тесня и сбивая пехоту 10-й армии, враг неуклонно двигался к Камышину. Двадцать восьмого июля город был оставлен нашими войсками. Белые, развивая удар, преследовали нас, забирая нашу пехоту. И тогда на зарвавшегося врага снова обрушилась ударная группа конного корпуса.

В этой атаке мы полностью уничтожили два полка сводной горской дивизии белых, захватив трофеи и пленных. На следующий день наша ударная группа разбила атаманскую кавалерийскую дивизию. Конный корпус наносил удар за ударом противнику. И с каждым днем эти удары становились сокрушительнее.

Тяжелые бои и походы от берегов Маныча к Царицыну и Камышину были суровой школой для нас, ставропольцев. Из нестройных партизанских полков наша 6-я дивизия выросла в крепкое боевое ядро конного корпуса. Идя рядом с прославленной 4-й кавалерийской, мы учились у буденновцев искусству бить врага.

В долгие месяцы боев и походов я полюбила свою бригаду, свой 32-й полк, свой 2-й эскадрон, который не покидала.

Здесь я нашла свой второй дом, друзей и товарищей.

В нашей дивизии было немало женщин. За полками в обозах шли семьи бойцов, бежавшие вместе с нами из родных мест. Женщины помогали бойцам: стирали белье, чинили, штопали, шили. Жена нашего комбрига В. И. Книга была бригадным фуражиром.

Но в строю женщины встречались единицами. В нашем эскадроне я была одна. И это меня нисколько не беспокоило. Я знала, что ребята, когда нужно, не дадут меня в обиду. Законы дружбы и товарищества крепко связывали нас в бою и на отдыхе.

В одном из боев снарядом убило мою лошадь, а меня тяжело контузило в голову, грудь, бедро и спину. Несколько дней я не шевелилась, не слышала, не говорила, превратившись в какой-то бесчувственный чурбан. Сознание вернулось ко мне только на пятый день пребывания в лазарете.

Целый месяц я не вставала с койки. Наконец это лежание стало невыносимо. Мысль, что полк, быть может, наступает, что ребята без меня гонят и бьют врага, мучила меня. Я не выдержала. И однажды украдкой, полуглухая, полунемая, бежала из лазарета. Нашла свой полк, добилась того, что мне дали новую лошадь и разрешили встать в строй.

Еще больная, я пошла со своим эскадроном. И вот здесь, в окружении знакомых ребят, в боевой обстановке, я стала быстро поправляться.

В это время 10-я армия, перестроившись и окрепнув, снова шла в наступление. Под ударами конного корпуса белые откатывались к берегам Дона. Здесь, в районе станицы Казанская, мы дочиста разгромили группу конных войск генерала Савельева. Только жалкие остатки врага успели перебраться на другую сторону реки.

Однажды перед вечером возле какой-то деревни наш полк встретил крупную часть белой конницы. Враг не принял удара и бросился наутек. В лощине, слева от деревни, лежало целое поле зрелого уже подсолнуха. В вечернем солнце огненными кольцами горели его круглые шапки.

Спасаясь от флангового удара, белая конница решила укрыться в подсолнухах, но здесь ее окружили и полностью уничтожили наши эскадроны. Это были части волчьего дивизиона Шкуро. Только несколько человек штабных успело проскочить в деревню и скрыться за горой.

В самый разгар нашего наступления конница Мамонтова вторично прорвала фронт красных войск. Быстрыми налетами опустошала она тылы 8-й армии. Одновременно генерал Шкуро захватил город Воронеж. Командованием южного фронта конный корпус был брошен против Мамонтова. Но на этот раз Мамонтов не отважился встретиться с конницей Буденного и поспешно отступил к Воронежу, где соединился с генералом Шкуро.

Конный корпус готовился к удару на Воронеж.

В ночь на семнадцатое октября наша первая бригада заняла селения Хреновое и Рыкань у переправы через реку Усмань. Главные силы дивизии стояли сзади, в селении Рождественская. Справа от нас расположились части 4-й кавалерийской дивизии.

Два дня мы вели тщательную разведку расположения белых, приводили в порядок себя, коней, вооружение. Мы знали, что впереди предстоит трудная и ответственная задача: разбить соединенные силы Шкуро и Мамонтова, взять город.

Чтобы дать отдых полкам, командир корпуса приказал временно перейти к обороне. Сама природа толкала к этому. Осенняя хмарь нависла над полями и селами. Проливной дождь ни днем, ни ночью не давал отдыха. Дороги расползлись потоками вязкой грязи. Бросать при таких условиях в конные марши усталые части корпуса не было возможности. К тому же становилось холодно и ветрено. Можно было рассчитывать, что не сегодня-завтра дороги окрепнут.

Генерал Шкуро, командовавший всеми силами белых под Воронежем, решил нанести нам сокрушительный удар. Он бросил против конного корпуса двенадцать кавалерийских полков, один полк пехоты, двадцать два орудия, два бронепоезда и сто двадцать пять пулеметов.

Белые, как видно, не сомневались в успехе. Еще накануне им был подброшен ложный приказ Буденного о наступлении корпуса в совершенно другом направлении (на Лиски). Генерал Шкуро поверил «перехваченному» приказу и рассчитывал захватить нас врасплох.

Рано утром конные массы белых обрушились на нас. На участок первой бригады были брошены четыре полка Терской дивизии и два мамонтовских донских полка. Не ожидая такого удара, мы не выдержали и отошли за речку, расстреливая казаков почти в упор из пулеметов.

В этот момент во фланг противнику ударили части 4-й кавалерийской дивизии, а вскоре подоспела и наша вторая бригада. Белые полки, попав под перекрестные удары с фронта и с фланга, откатились назад, оставив сотни убитых, раненых и пленных. Нам досталось семь орудий с зарядными ящиками и пятьдесят два пулемета. Такая же судьба постигла белых и на других участках.

К концу дня мы заняли селение Усмань, расположенное на двух рукавах маленькой речки. В центре села возле церкви стоял штаб бригады. Наш 32-й полк со своим штабом занял переднюю часть села по другую сторону речки.