Дикарь - Суржевская Марина - Страница 29

— Ну, идем. Посмотрим, что это за чаша…

Придет?

Или струсит?

И почему эта мысль не дает покоя и заставляет напряженно вслушиваться в звон воды и шорох камней? Специально сел спиной к стоящим на площадке Софии и Линк, чтобы не видеть. Впрочем, видеть скоро и не получится, чаша заполнялась стремительно, белый пар окутывал все пространство возле гейзера. Странно, что он проснулся так рано. За семь лет, что я живу в роще, источник ни разу не пробуждался раньше лета. А сейчас лишь весна…

Впрочем, к лучшему. Гейзер прогревал мое вечно мерзнущее тело и хоть ненадолго давал ощущение тепла. Не так, как ночь с рыжей, конечно…

Мысли снова вернулись к Софии. Придет?

Скрипнул зубами, запрещая себе думать об этом. Запрещая ждать. Закрыл глаза, положил голову на край каменной чаши. Вода уже залила меня по пояс, живительное тепло проникало в каждую клеточку, посылая по коже мурашки. Хорошо. Духи, как же хорошо! Зимой я почти подыхаю от холода внутри и снаружи, жить можно только летом. Если бы я мог — поселился бы в гейзере, стал бы камнем, что лежит на дне этой чаши — восхитительно горячей.

И все же… придет?

Шаги я уловил, стоило им прошуршать на камушках. Нетерпеливые, прыгающие — Линк, легкие, осторожные — Софии. Кошка рыжая. Не идет, а крадется. Дикая и горячая кошка…

— Не смей открывать глаза, Хенсли! — прошипела над ухом кошка. Я против воли усмехнулся и глаза, конечно, открыл. Лучше бы я этого не делал. На Софии было что-то тонкое, скользкое, светлое. Стекающее по ее телу, словно сливочный крем. Плохое сравнение. Очень плохое. Крем на теле рыжей — тающий, сладкий, нежный… от такого сравнения в глазах потемнело и горло свело. И я порадовался, что вода уже добралась до моей груди.

София осторожно вошла в чашу, охнула, зажмурилась на миг. Зато Линк бухнулась сразу, как маленький пингвин, расплескав воду и визжа от радости. Потом обе устроились на противоположной стороне, правда, девочка не выдержала быстро — вновь начала плескаться, отползла дальше, напевая что-то себе под нос. Рыжая молчала. Я смотрел на нее, полуприкрыв глаза и сдерживая рвущее глотку дыхание.

Лучше бы не приходила…

Даже клубы пара были неспособны размыть яркую рыжину ее волос, лишь слегка приглушили краски. Тело скрылось в горячей воде, на поверхности остались лишь плечи с широкими лентами сорочки. И тонкое кружево возле ключиц.

— Красивая сорочка. Муж подарил?

Прозвучало язвительнее, чем я хотел.

Рыжая вскинула голову, влажные завитки прилипли к ее шее.

— Не твое дело.

— Почему? — Язвительности прибавилось. — Мне скучно, а здесь только вы. Так это был муж?

— Да. Он любит… шелк, — огрызнулась она.

Я помолчал. Точно, любит. Даже спал на шелковых простынях, засранец. Матушка улыбалась и убеждала, что у Гордона кожа нежная. Ну да. А я дразнил его нещадно, за что иногда бывал бит. Драться Гордон умел, хоть и был чистоплюем и эстетом. Чтоб его.

— Ты его любила?

Слова сорвались с губ прежде, чем я успел затолкать их обратно в глотку. Я точно отвык от человеческого общения. Говорю не думая.

— Не твое дело, — тихо повторила София. А потом вскинула голову, сверкнула глазами. — А впрочем… да. Любила. Только не соответствовала… Тому самому Лангранжу тяжело соответствовать.

Я усмехнулся. Конечно, любила. Гордона все любили. У него вообще все и всегда было хорошо. И не случалось в жизни брата ни отрядов эйлинов, марширующих в кошмарных снах, ни мучительного запечатывания, от которого сходят с ума. Ни лет в изгнании…

— Почему расстались? Раз любила?

— Люди расстаются.

Она сжала зубы, в глазах мелькнула обида. Вот как… сдается мне, напортачил Гордон. Впрочем, это тоже неудивительно.

— Ты пришла не вовремя и увидела ненужное? — усмехнулся я.

Рыжая задохнулась, ее глаза стали круглыми. Точно, кошка.

— Откуда ты… То есть… с чего ты это взял?

— Догадался, — хмыкнул я. Ну и знаю подноготную братца. Предан он был только шелку и платиновым запонкам. А в женщинах предпочитал разнообразие.

— По себе судишь? — прошипела кошка.

Я коротко хохотнул. Ну да.

— Брось, Софи, расскажи мне.

— Зачем это?

— Мне скучно.

Положил голову обратно на бортик и снова закрыл глаза. Прежде всего, чтобы не видеть влажных завитков, влажных губ, влажного шелка…

София коротко вздохнула.

— Я застала его с другой. Гордись своей проницательностью, Хенсли. Все верно, пришла не вовремя… а он там… На нашей постели.

Вот мразь. И дурак. Всегда был слишком самонадеянным. Я качнул головой, не открывая глаз. Сволочь ты, братец.

— Самое обидное, что это была вовсе не гулящая девушка… или одноразовая связь… Это была истра из очень благородной семьи. Истра Элеонора много раз приводила мне ее в пример, знаешь ли. Постоянно твердила, что мне никогда не дорасти до уровня этой самой истры… Видимо, Гордон решил так же. А я решила не мешать им.

Тихий вздох девушки заставил меня поморщиться. Глупая рыжая кошка.

— Надо было тихо выйти за дверь и сделать вид, что ничего не видела, — процедил я. — Так поступают все истры из высшего общества. Тем более те, что не хотят терять положение, деньги и шелковые сорочки.

Над чашей повисла тишина. Такая густая, что ее можно было резать ножом, как студень из свиной ножки. Плотная тишина, удушающая. Я открыл глаза и наткнулся на яростный взгляд янтарных глаз с сузившимися от злости зрачками. По лицу Софии казалось, что она меня сейчас задушит.

— А ты неплохо разбираешься в нравах высшего общества, — процедила София. — Даже странно для того, кто живет отшельником. Истра Элеонора сказала мне то же самое. Только знаешь что? — Она склонилась еще ниже, и я сглотнул, увидев прилипшую к высокой груди ткань. — Только я не из высшего общества. Никогда не была и никогда не буду. И лучше жить в глуши, чем во дворце с предателем.

Сверкнула глазищами и выбралась из чаши.

— Линк, я тебя жду, — бросила кошка девочке.

Я повернул голову, пялясь на ее ноги и ягодицы, облепленные тонкой тканью. Туман прятал фигуру девушки, прикрывал стыдливым пологом, а мне так хотелось рассмотреть. Внутри стало жарко, пах и вовсе загорелся огнем. Да уж, сегодня я согрелся на славу.

Обратно возвращались в молчании. Линк и Шерх выбрались из чаши, когда я уже сидела на камнях в платье. Даже намокшие прядки высохли и распушились непокорными кончиками.

Внутри меня все еще бурлила злость, и разговаривать с Хенсли не хотелось. Впрочем, он и не делал попыток заговорить, молча подобрал свою одежду и ушел за валуны одеваться. Я вытерла Линк своей накидкой и одела. Возле горячего источника было тепло, от нагретых камней шел сухой и приятный жар. Усадила Линк на камушек, ожидая, пока просохнут короткие кудряшки. Незаметно прощупала бугорки на спинке девочки. И вздохнула. На месте, никуда не делись. Но может, с первого раза гейзер и не помогает?

Малышка затеяла новую игру — залезала на валун и прыгала вниз.

— Я ветер, Софи!

— Ветер, — с улыбкой подтвердила я, наблюдая за девочкой и радуясь, что она становится похожей на обычного проказливого ребенка. Когда я привезла ее в Лангранж-Холл, Линк лишь замирала и пугливо пряталась в моей комнате, опасаясь высовываться в коридор с золотыми канделябрами и огромными напольными вазами. Она больше напоминала тень, чем живое существо, и я боялась, что поутру просто не найду девочку. Что она растворится в темном углу, если не держать ее за руку. Я держала. Ночами напролет. Да и днями тоже. Напевала старые песенки, читала сказки, рассказывала про Остроухого Зайца, что путешествует по Великому Плоскому Миру и находит друзей. Целый год понадобился, чтобы Линк перестала прятаться и начала говорить.

К сожалению, моего стремления вытащить этого ребенка из кокона страха не понимал никто, кроме толстой Руфи, работающей на кухне. Истра Элеонора закатывала глаза, стоило Линк появиться в гостиной, Гордон молчал, но я чувствовала его неодобрение. Возможно, именно тогда и началось наше движение в разные стороны. А когда я заговорила об удочерении, это движение обрело скорость паромобиля.