Милосердие (СИ) - "kakas" - Страница 50

— Слушай, а насколько далеко простираются границы твоего великодушия, а? — Мерл крутит ключи на пальце, задумчиво улыбаясь и срывая ленту с байка.

— Есть вещи, которые не смогут сойти тебе с рук даже при моей поддержке, если ты об этом.

— Не все такие охуенные ловкачи как ты, верно, Граймс?

— Вряд ли это можно назвать ловкостью.

Диксон седлает мотоцикл и убирает подножку. Мотор разогревается с глухим нарастающим рокотом.

— Я рад, что ты отвалил в свое время, — он дергает за ручку и трогается с места. — Но еще я охрененно рад, что ты вспомнил свой должок.

Резкий звук скользящих по асфальту шин заглушают его последние слова. Граймс хмурится и не сразу замечает, как вибрирует телефон в кармане. И только когда Диксон скрывается за поворотом, Рик облегченно выдыхает.

На экране пропущенный от Нигана, который наверняка не спал, когда лейтенант собирался на смену. Граймс чувствовал на себе его мягкий взгляд, но отнюдь не обманывался. И только то, что Ниган был с ним этой ночью в одной постели, могло убедить Рика, что тот не приложил руку к одному из самых крупных пожаров Округа Кинг за последние пару лет.

Граймс не верил, что Ниган так легко отпустит эту историю с Диксоном. Плохо скрываемая ревность, любопытство и чувство неудовлетворения — весьма опасный коктейль ощущений для человека вроде него. Рик чувствовал острую потребность убедиться в том, что все случившееся — простая случайность. И теперь, зная это наверняка, на него накатило приятное опустошение. Тревога отступила, дышать стало легче. Граймс не хотел возвращаться к тому, что было, не хотел вспоминать свою юность и уж точно он не хотел потерять то, чем слишком сильно дорожил — контроль.

Рик помнил лицо Уолша, когда Ниган поставил его на колени. Он помнил извечный запах крови от его куртки, грязь на ботинках, пустой взмах битой. Помнил, как тот удовлетворенно улыбался, когда Граймс едва не размозжил кулаком его лицо.

Нет, Рик совсем не обманывался.

***

О скулу ударился тяжелый кулак и мужчина завалился на спину. Он быстро перекатился, подгребая пальцами сырую землю. Его ботинки скользили по траве и оттого он помогал себе руками, лишь бы не увязнуть в весенней грязи. Где-то совсем близко пролетел камень или кирпич, что-то оцарапало предплечье. Химозная вонь, казалось, добиралась до самых мозгов: глаза слезились настолько, что едва открывались, а во рту уже давно осел непонятный горький привкус, похожий на желчь.

Они сцепились прямо на дороге, катаясь по разбитому асфальту, а после падая в кювет. Дэрил ощущал на себе плавающее дуло какого-нибудь дерьмового пистолета, однако пока он обжимался с Бадом, никто так и не выстрелил. Совсем близко слышался вой пожарных, может, еще и копы подоспели, но Диксону было напевать — в тесной камере у него даже больше шансов удавить этого сукиного сына. Дэрилу было мало того, что лаборатория полыхнула, словно промасленный факел, ему было мало взлетевших на воздух реактивов, мало оторванной руки какого-то безымянного подмастерья. И даже когда Ровиа сбил фургоном еще двоих человек, закрутив одного под колесом до состояния кровавой тряпки, ему было мало.

Бад, грузный и при этом изворотливый, как толстая змея, юркнул в лес, но от Дэрила не так-то просто уйти. Где-то эхом отозвался выстрел из дробовика Пола; Диксону уже неважно, кто и куда поймал эту пулю. Он бежит так быстро, насколько может, и пока его подгоняет ярость, Бада гонит страх за собственную шкуру. Он петляет, будто перепуганный заяц, ныряя в канавы, перепрыгивая поваленные стволы деревьев, цепляясь за скользкие ветки. Дэрил слышит его сиплый рык уже совсем близко, а после подбирается, сгибаясь еще ниже и расставляя в стороны мощные руки. Он не валит его — сбивает всем весом своего немалого тела, чтобы тут же зарыть лицом в вонючий и мокрый перегной.

Его жертва извивается и борется — они вновь катятся, натыкаясь спинами на острые камни. Однако все это теряет смысл: Диксон впервые ощутил, что наконец-то имеет право оборвать чужую жизнь, легко и просто. Он не смакует это чувство, а просто яростно давит крепкую шею, как будто медленно выталкивает из полоумной скотины последнюю волю к сопротивлению. И как полагается любой твари, та перед смертью словно берет его на рога, а на деле полосует острым лезвием поперек живота. Боли нет — только мягкая пульсация, от которой бедра и нижний пресс становятся мокрыми и горячими.

Он с хрипом заваливается на бок, перекатываясь на холодную листву. Бад мертво пялится в небо, в его скрюченных пальцах застыл изогнутый нож на манер кхукри. На Дэрила вязким ощущением накатывает усталость и он хмурится.

Диксон действительно устал, но не от потери крови — в конце концов, его кишки на месте, а все органы целы. Иначе бы подох через полчасика. Его утомляет одна только мысль о том, что все придется начинать заново. Он устал кочевать с места на место, устал строить дом, обживаться, привязывать брата к теплому углу. В конце концов, он устал даже думать об этом. Однако мозг упрямо показывает ему этот скучный сюрреалистический фильм, где он снова и снова втыкает свой флаг в разровненную землю, дескать, вот тут я построю что-нибудь, неважно, что. Теперь это мое и я тут главный.

Черт, действительно заебался.

Он усмехается и прикрывает рукой глаза. Его белки наверняка красные, как у не спавшего несколько суток нарика. От солнца будет больно, но жмурясь, Диксон ощущает под веками колючий песок. Мужчина зевает — его неумолимо тянет в сон и он позволяет себе эту маленькую слабость. Знает, что проснется, а потому позволяет.

Дэрил бы мог сказать, что сейчас чувствует себя, как в детстве, когда мамаша гонит его из постели. Одеяло теплое и мягкое, за него приятно цепляться, как будто за плюшевую игрушку. Конечно же, такого блаженства у него в детстве не было, но помечтать можно, тем более, его сейчас действительно куда-то тащат. Но одеяло теплое и мягкое.

_____

* Маленький офицер — прозвище, которое Мерл дал Граймсу, когда тот был подростком (отсылка к сайд-стори).

Комментарий к Глава XXIV

Помните, что Дэрил кися

========== Глава XXV ==========

Он хорошо знал свой дом. Раньше это был дом его отца, а теперь он принадлежит ему. После него дом перейдет к его детям — Карлу и Джудит. А те смогут делать с ним все, что пожелают. Отдать собственным детям, продать или снести — значения не имело. И что бы ни произошло, дом оставался домом, где каждая безделка, щепка и мелкий гвоздь были ему слишком хорошо знакомы. Он знал их, даже если они появились в его доме всего лишь пару дней назад. Он знал их, даже если их принес кто-нибудь другой. И все потому что дом остается домом. Ничто не могло изменить этого факта, даже кровь Уолша, оттертая с бетонного пола кладовки.

Поэтому, когда Граймс увидел машину терапевта, но при этом обнаружил, что входная дверь заперта на ключ, он не раздумывал. Рик знал, что если дома кто-то есть, значит, дверь должна быть открыта. Так было всегда. И перед тем, как щелкнуть замком и уверенно толкнуть тяжелую створку, он скользнул пальцем к спусковой скобе служебного глока. В одном из маленьких боковых окошек, что обрамляли входную дверь, он увидел чью-то фигуру. И пусть в гостиной было темно — Граймс знает, сколько ему нужно быстрых шагов, чтобы пересечь коридор и со злостью ткнуться дулом в чужой висок.

— С возвращением, Рик.

Приветствие Нигана заглушается грохотом входной двери: она ударяется ручкой о стену, отскакивает и захлопывается обратно. В темной комнате слышится звук взводимого курка.

— Мать твою! Полегче, блядь!

Мерл дергается, а вместе с ним дергается старый обрез, направленный в сторону Нигана. Терапевт расслабленно сидит в своем кресле напротив, но Рик не видит выражения его лица — только слышит, как мужчина болтает льдом в стакане.

— Это у тебя традиция, блядь, такая? Тыкать пушкой в голову кому-нибудь из Диксонов? А если бы я выстрелил, че б ты тогда делал?!

— Ты бы не выстрелил.