Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 99

Позднее уцелевшие варвары нарекли его Серебряный Мрак и начали бояться как некую невообразимую кару, самое темное божество. Страх передался многим поколениям, ведь грабительский поход оказался гибельным для всех. Сумеречный Эльф не пощадил никого, воины в панике метались по полю боя, ища спасения, но находили лишь острие меча. В наступавших сумерках разлетался тысячами копий монстр.

Чудовище вспарывало пространство стеклянным взглядом, в бездне которого крылся ужас, отвращение к себе, беспредельная жалость, человеческий страх, но лишь где-то на самом дне. Мутную поверхность кропила алыми оттенками ненависть и тьма.

Когда все закончилось, и первые цветки рассвета прокрались в мир, темный страж исчез, как призрак. Его душа в мучениях рвалась из оболочки, но ее приковали цепи.

Кошмар закончился, оставшиеся храбрецы — или несчастные, помилованные, чтобы сохранить страшную легенду-быль — стояли в растерянности на изрытой вмятинами земле, усыпанной изуродованными до неузнаваемости телами, испещренной выпавшим из рук оружием.

Остатки обеих армий глядели друг на друга, но не замечали. Что теперь? Никого не осталось, делить больше нечего. А было ли что делить? Хоть когда-нибудь имело смысл?

В очерствевших сердцах проснулась тревога: неужели все во что верили — ложь?

Обескровленные ужасом Ночи Погибели, как ее впоследствии назвали, оба королевства замерли на долгие годы. Они боялись возвращения Серебряного Мрака, и страх сплотил их, заставив однажды забыть о великой вражде. Однако это случилось много позднее, все грядущие события подсказало всезнание. В масштабе истории — даже благо, прекращение бесконечных войн. Но сколько жизней загублено за одну ночь…

***

Сумеречный Эльф очнулся где-то на окраине гигантского города в подлеске, и содрогнулся — его покрывала кровь. С ног до головы он измарался в этой багряной субстанции. И не удалось бы вовек отмыться от нее. Тьма отступила отголосками безумия. Но Эльф в панике рассматривал свои руки, свой меч, доспех из драконьей кожи, подкованные металлом сапоги воина — все слилось единым пятном, отяжелело от пропитавшей их густой влаги. Кое-где она уже запеклась уродливыми бурыми разводами, но где-то стекала свежими ручейками. Отросшие по воле хозяина темно-русые волосы свисали алыми сосульками, Эльф суматошно пытался выжать их или вырвать с корнем. Ужас от содеянного перехватывал судорогами горло, вырывая нервозный клекот.

«Раджед… Я… Проклятье! Все, как и планировал Нармо! Он нападет на башню! Радж! Ты должен услышать меня! Должен! Тебе грозит опасность! Опасность!» — метались безумный мысли, однако телепатия не работала.

Эльф попытался подняться, однако только выгнулся выброшенной на берег рыбой, и рухнул ничком, вгрызаясь зубами в снег. Он зло пережевывал снежинки, едва не рыдая от досады: он, самый сильный и могущественный, попался на такую уловку. Вновь не совладал с собой, с этим вечным разладом двух противоречивых сторон его личности. И вот ныне по его вине мог погибнуть лучший друг. Янтарный льор еще не ведал, что Нармо подчинил себе почти все беззаконно украденные самоцветы. Все вместе они давали чудовищную силу, которой хватило, чтобы сбить с толку самого стража вселенной.

Сумеречный, надеясь на тревогу и злость, снова дернулся, но потерпел катастрофическое фиаско, вновь упав червяком. Его бил озноб, точно из-за тяжелейшей лихорадки, и так же накатывали волны слабости. Тьма выпила его до дна, все силы ушли, чтобы противостоять ей, загнать обратно в недра подсознания. Раджеда с его спасительным талисманом-янтарем рядом не оказалось: сам отверг руку помощи.

Каждый раз Эльф платил высокую цену, отвоевывая себя у кровожадного монстра — этого вечного порока, этого «подарка» от его родного мира, где правило само зло. То ли обреченность по праву рождения, то ли концентрация собственных дурных помыслов — он не ведал, так же как и не помнил ничего о себе до шестнадцати лет. Тьма-свет-тьма… Чет-нечет-чет — незримым ритмом мироздания, бьющим пулей в висок. И так каждый раз…

Эльф облизнул иссушенные губы — и вновь ощутил вкус чужой крови, содрогнулся. Скольких же он убил? Тьма не рассказывала, не приносила точных чисел. Она напиталась достаточно, чтобы полностью поглотить силу Стража Вселенной — вот, чего больше всего на свете боялся Сумеречный. Его великий дар, использованный тьмой, равнялся концу Вселенной. Потому он сражался с самим собой, но из-за показавшей себя во всей красе тьмы светлая часть валялась в грязном снегу на обочине одного из множества миров, где-то на границе бесконечного города дыма.

— Радж… Радж! Это я… я во всем виноват. Все из-за меня… — бормотал в бреду Сумеречный, осознавая, что приблизился к «разлому» незнания, белой полосе, о которой насмешливо говорил Нармо. Этот паук знал, как сплести заговор даже против Стража.

Да, Эльф победил тьму, долг перед мирозданием победил, однако силы покинули его, словно схлестнулись два начала, взаимно сокрушив друг друга. Остался только измученный человек, раздавленное существо, которое застывало в позе эмбриона в снежной постели негостеприимного подлеска.

Лучше бы никогда не рождаться, не страдать, не чувствовать. Лучше бы никогда не вступать в этот день, где готовились убить лучшего друга. В который раз Эльф сетовал, что не умеет вмешиваться в течение времени, впрочем, если бы умел, то не имел бы права. Как всегда. Как везде. Великая сила нарекла его хранителем равновесия, вовсе позабыв, что он человек. И для человека порой предательство дружбы страшнее, чем нарушение равновесия мироздания. Чаши весов при должной сноровке можно поймать и уравновесить вновь, а доверие ломкий хрусталь — разобьется, да без шрамов не восстановится.

— Раджед! Я верю в тебя! Не сдавайся! Я скоро… Скоро, — твердил Сумеречный, теряя сознание, то ползя куда-то по снегу, то замирая живым мертвецом.

Вскоре в сознание начали приходить образы тех, кого он убил. Они вставали слишком отчетливо, их нити судеб впивались в видение от начала до конца. Не смазанные тени на поле брани — неповторимые существа, венец творения, люди, наделенные свободой воли, каждый со своими тщаниями и стремлениями, даже если весьма простыми. Для Стража Вселенной каждый был не далеким, а ближним, за каждого болела душа. Однако для тьмы все сливалось. Сумрак же почти равнодушно рассматривал их, усталость слабо доносила факт того, что это совершил он, его меч.

Но если бы еще одна душа присоединилась к этому скорбному ряду, Эльф бы не перенес, отдал бы себя окончательно на волю вечной тьмы. А там уж — пусть хоть семарглы останавливают. Эти вечные существа, однажды передавшие ему запретное знание высших сфер. Они все жаждали совершить какое-то величайшее благо — оказалось нельзя сделать всех счастливыми сразу, да без испытаний. А уж таких, как Нармо, и вовсе хотелось испепелить на месте. Не трогали их грустные истории, не в те мгновения, когда Сумеречный полз среди снега, стремясь нащупать портал. И все тщетно! Вряд ли он когда-либо раньше настолько проклинал свою беспомощность.

— Как похмельный пьяница, — горько насмехался он над собой, однако срывающимся голосом скулил, отчаянно выл: — Раджед! Выживи! Может, ты сильнее меня! Выживи, умоляю! Иначе все, что я сделал с Эйлисом, напрасно! Выживи, я все расскажу! А потом хочешь — убей меня сам. Или мы вместе все вернем! На камнях снова заблагоухают цветы… Птицы запоют… Только выиграй в поединке с Нармо! Пожалуйста выживи!