Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 98

— Зачем спасать тех, кто не хочет быть спасенным? Каждый раз терпеть упреки без вины и оставаться виноватым, — шептала тьма устами Илэни, но губы женщины шевелились беззвучно, потому что в голове поднялся вой тысяч колоколов.

— Тьма! — возопил Сумеречный, закрывая лицо руками, заламывая локти к молчаливому небу. И раскинувшиеся черные крылья придавали ему пугающее сходство с плачущим ангелом тьмы.

— Вот и истинный ты! Мы разбудили тебя! Как Раджед однажды разбудил меня! — почти пела топазовая чародейка, срываясь то в шипение, то в вой.

— Вы… уничтожили… и себя… и меня, — дрожали неверные слова, зазвеневшие новым восклицанием: — И этот мир! Только вы!

— Вот еще одна великая ложь. Что ж, пора бы рассказать Раджеду, пусть хоть перед смертью узнает правду, — не ощущал настоящего страха Нармо.

Впрочем, чародей и его замыслы уже не интересовали, никто не интересовал, в голове только на разные лады застыл призыв под барабанный бой: «Убей! Убей! Убей! Убей всех! Нет! Не здесь! Здесь слишком мало! Мне мало семерых! В другой мир! Вперед! Убей!»

Эльф расправил крылья, с которых осыпался тяжкий пепел и обжигающие искры. Тьма вела его прочь из Эйлиса, в другие миры, в далекие пределы.

Мало! Мало! Ей всегда было мало жертв! Мало убийств!

И лишь сила семарглов, дарованная стражам, сдерживала ее — он убивал только обреченных, только тех, кто погибал в следующие сутки. Поэтому тьма вела прочь, в каменном мире разворачивалась своя фатальная драма. Фигуры расставили себя на шахматной доске. Два короля и королева, две черные фигуры и… едва ли безупречно белая. Но все же. Лучше, чем тот мрак, что сковывал разум Сумеречного. Не спасали ни мысли о дружбе с Раджедом — все ложь, все лишь для сокрытия секрета. Ни светлые чувства к Эленор — все равно не дотронуться, все равно она смертная. Ни вечный долг стража — никому не должен, если все гнали. Кого спасать, если никто не желал быть спасенным?

Каменистые пейзажи сменились незнакомыми полями. Нити магии колыхались натянутыми струнами. Другой далекий мир разверз пасть нескончаемого противостояния — то, что так жаждал мрак, который питался гневом, страхом, отчаянием… Злом.

***

Они вели войну уже больше тысячи лет. Недолгие перемирия лишь распаляли ненависть. Они забыли, за что возненавидели друг друга: два королевства, два народа, одни и те же люди, похожие слишком во многом, чтобы уподобляться животным.

В умах их не жило ничто, кроме жажды борьбы, и они не собирались вступать на путь эволюции, изобретая лишь все более совершенные способы уничтожения врага. Одни звались варварами, другие организованным королевством, хотя слишком немногим различались в своей жестокости.

Сумеречный Эльф прибыл в их ограниченный мир, испытывая отвращение к живому и жизни. Что он ощущал? Не более чем тьму в себе. Те страшные полосы, которые ознаменовывались чередами жестоких убийств. После прорезала ножом боль, раскаянье. Но ныне он не собирался щадить никого.

Короли вели армии на борьбу, разрушение. Правители внушали боевой дух воинам, распаляя горячие сердца искренними на вид речами. На самом деле за всем их величием лежали властолюбие и корысть, ради которой они отправляли людей проливать кровь, расчленять плоть, ломать судьбы и едва начавшиеся жизни. «Видимо таков закон Вселенной: не успеет ознаменовать своим пришествием на планету человек, он уже вынужден поганить окружающий его ослепительный, неповторимый мир, он уже забывает об истинной красоте, непререкаемых идеалах, забывает и о том, что он часть мира. А когда сознает, уже поздно, в его сознание слишком глубоко впитался яд эгоиста» — зло рассуждал Сумеречный.

Небо наливалось багрянцем. Сотни коней топтали землю. Их тяжелые копыта оставляли глубокий рубец на измученной почве, почве, что могла даровать сочные колосья, почве, что зеленела каждую весну новой травой, приглашала под прохладную сень деревьев — ее верных сыновей, сыновей, что не оставят мать, не предадут самих себя. Природа хранит равновесие, оно вечно, но невозможно хрупко…

Сталь врезалась в сталь. Озверевшие глаза встречали такие же взгляды. Различить свой-чужой могли лишь по грубой форме, доспехам. Есть войны освободительные или оборонительные, почти праведные. Но иногда борьба превращается лишь в бессмысленную стычку хищников, делящих территорию.

Ритуально заплетенные космы варваров трепал ветер, лезвия мечей пили жадно кровь. Арбалеты противников не уставали пробивать чьи-то доспехи, разрывая плотоядно сердца. Над полем брани клубился дым, каждый миг поднималась в туманное небо вместе со стоном чья-то душа. Барабанные перепонки устали от команд и скрежета. Каждый раз убеждали, что это будет последняя битва, что победитель завладеет всем, но так как победителя не случалось, приходилось продолжать да продолжать — и так до скончания веков…

Сумеречный зловещим незнакомцем наблюдал с утеса. Его не замечали. Бледные губы его выделялись четким профилем; глаза, как у безликой тени, прятал густой блик капюшона. Внизу люди, обычные люди, не отягощенные никаким проклятием, не обреченные на вечные страдания, разрубали друг друга на куски. Вечные распри не давали взглянуть на небо.

«О! Небо! Как прекрасна твоя недосягаемая вышина, какой неясный трепет ощущает сердце, когда влажные глаза пронизывают твою прозрачную глубину. Но на земле…» — взывали осколки светлой части сознания. Однако небо безмолвно созерцало разверзшийся черной бездной хаос.

Жестокость сражения достигала пика. Эльф недобро улыбнулся и метнулся черной птицей смерти вниз. Упругие крылья поддерживал ветер, горделивый взгляд зрачков отражал редкие лучи.

Через мгновение меч сверкнул в руке, и все сгинуло в темноте. Не осталось ни звуков, ни света, ни времени, ни пространства — только зло. Тьма питалась сотнями смертей обреченных — тех, кто и так остался бы на поле боя. Но если в обычном состоянии Эльф лишь скорбно наблюдал, то ныне он вмешивался в ход истории одного из миров. Почти беззаконно, ведомый лишь жаждой крови. Он мог бы испепелить всех одним щелчком пальцев, но вместо того алчно рубил и пронзал, вращая мечом. Кое-кому он даже позволил вступить с собой в поединок, лишь чтобы лишний раз показать свое превосходство. И тогда против него объединялись две армии, два заклятых врага. Но ничто не сулило спасения от неудавшегося Стража Вселенной. Ни острый клинок, ни меткий выстрел арбалета не сдерживали монстра.

Его покрывала кровь людей, он с наслаждением впитывал ее аромат, слизывал с губ, словно вампир, даже впивался в чьи-то шеи зубами. Он почти не осознавал себя, разум заполняла единая тьма, что навеки сковала его родной мир. Его зло, его проклятье. Но в те мгновения он питался вседозволенностью кошмарной свободы. Почти ничто не сдерживало, никакие обещания и ответственность. Вместо звуков осталась единственная песня его меча в буре клинков, она звучала громким воем, яростной музыкой уничтожения.

Темный смеялся, и от каждого его возгласа воздух наполнялся морозным ветром, а по испепеленной земле стелился иней. И некоторые жертвы застывали ледяными изваяниями.

Много же веселья в тот день получила тьма, много страданий причинила. Не нашлось никого, кто сумел бы остановить ее, сдержать, рассеять… Ни единый воин не выстоял бы в поединке против неудавшегося Стража Вселенной, который сделался не ее хранителем, но проклятьем, самой главной опасностью. Разве только тьма не умела управлять линиями мира, оставалась слепа для этого сияния, однако же ей хватало одного старого меча, чтобы ад сражения показался блаженством пред лицом того, что вершил темный Сумеречный.