Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 146

День канул в бесполезные попытки соединить магию башен и вновь завершался в библиотеке. Стоило, наверное, окончательно переехать в нее, уже не привлекали ни шелковые обои, ни картины в золотых рамах. Нажитая за сотни лет роскошь тяготила злым роком. Льоры слишком любили богатства, слишком алкали безраздельной власти. Желание вещей уничтожило в них дух человека.

«Я бы сжег эту башню, отдал бы все самоцветы, все эти вещи, лишь бы прекратить все это!» — думал Раджед, делая вид, словно читает очередной фолиант. Однако он уже убедился: они на пороге чего-то нового, еще не коснувшегося страниц ни единой книги. За день он слишком устал, выдохся от неопределенной магической работы и измучился от недобрых предчувствий, почти беспричинных страхов. Чрезмерно много навалилось на него: судьба Земли, сотрудничество с малахитовой башней, невозможное исцеление Эйлиса, грядущая в любой миг атака Нармо, чьи силы превосходили мощь всех льоров, а главное — София, которая украдкой старательно улыбалась, но таяла оплавленной свечой.

Она сидела на черных бархатных коврах в нише подоконника. Большое окно открывало вид с высоты на пустошь. Облаченная в атласное платье со струящимся синим океаном складок, с убранными в две серебряные полусферы-сетки русыми волосами, сияющими, но отчего-то грустными глазами, она казалась невероятно прекрасной, роскошной женщиной.

Вот только в ее взгляде и манерах не осталось той детской наивности, тех черт любопытного и настороженного, хоть и отважного, котенка. Она смотрела совсем по-взрослому. Что такое взросление? Детство исчезает, когда понимаешь, что не умеешь чего-то не потому что еще мал, а лишь потому что еще не обучен этому. И на тебя уже налагаются определенные табу, они касаются и поведения, и одежды, и хода мыслей.

Она стала совсем взрослой, хотя казалось, что в шестнадцать лет бутончик-девушка уже почти полностью раскрылась, но теперь… Роза сияла, бутон исчез, только недавно, но уже почти бесследно. Она выглядела серьезной и уравновешенной, спокойной, вот только невероятно грустной.

Он любовался ею… Но что-то больно резало его сердце, ее тайна.

— Пожалуйста, расскажи! Так невозможно! — наконец выдохнул Раджед, вырывая случайную фразу из собственного потока тяжелых мыслей. Неопределенность — вот, что он ненавидел больше всего.

София отвела взгляд, долго молчала, затем она подняла глаза, отложила книгу и застыла так на долгие минуты. Руки ее то машинально перебирали страницы, то замирали полным оцепенением. Она уже выдала себя, оставалось лишь подтвердить самые страшные предположения. Сердце чародея заходилось от бури неразборчивых чувств. Он вновь проклинал этот ужасный отвратительный мир, его родной Эйлис, который способен только отбирать.

— Радж… Милый… — она долго молчала, а потом измученно слабо улыбнулась, едва не плача: — Я скоро умру…

Она виновато опустила голову, закусывая губы, словно стыдясь этих слов.

— Не стоило говорить, не стоило. Дурной я человек, — шептала она, закрывая дрожащими руками лицо. Похоже, это спокойное короткое признание шокировало ее так же, как и Раджеда. Он кинулся к подоконнику, склоняясь над Софией.

— Нет! Этого не случится! — Лицо его выразило решимость, он воскликнул: — Почему же ты раньше не сказала?

— Я не хотела говорить тебе.

— Мне ты должна была сказать в первую очередь. Моя магия исцеляет все… В этом и есть сила льоров.

Раджед еще тешил себя надеждой, что это какой-то недуг с Земли, а они-то накануне вернули с того света Илэни, что не сумел бы никто из ячеда. В том и сила льоров. В то мгновение Раджед отдал бы последние силы Эйлиса ради нее, ради его Софии. А дальше — пусть хоть все окаменеет.

— Неужели все-все? Никто не знает, что это… — словно впадая в транс, проговорила задумчиво возлюбленная, раскачиваясь из стороны в сторону. Тяжелый черный бархат траурным завыванием неуловимо поскрипывал в такт ее движениям.

Раджед же после минутного замешательства выхватил самоцветы исцеления и фамильный талисман. Усталость напряженного дня словно растворилась. Он вспоминал, как усмирял не раз тьму Сумеречного Эльфа, на то они и льоры, сильнейшие чародеи, которые ради своей магии выпили, как пауки, родной мир. Но, может, если бы удалось исцелить Софию, то и Эйлис бы простил их? Вряд ли, слишком просто, слишком наивно верить, что разоренный мир помилует после спасения одной или двух жизней. И все же Раджед не думал ни о чем, не оценивал.

София безмолвствовала, покорно позволяя опробовать на себе всевозможные заклинания исцеления. Однако обреченный покой в ее кротком взгляде словно доказывал тщетность всех попыток. И впервые чародей осознал, что все это время она глядела как будто не на мир вокруг, а внутрь своей души или за грань мироздания.

«Сумеречный! Это ведь ты сказал ей, что она обязана умереть! И она согласилась! Ненавижу тебя, ненавижу! Если бы ты не сказал, она бы не открыла портал! Если бы ты еще семь лет назад отнял у нее жемчуг и стер воспоминания, то мы бы сейчас сами разбирались! Да, заведомо обреченные на провал, но зачем ты впутал во все это несчастную девочку?! И когда? Это ведь был ты, а не Эйлис?» — негодовал яростно Раджед. Руки его дрожали от напряжения, он искал то линии мира, то пробовал традиционную магию, то свои комбинации, которые спасали его не раз в битве. Поминутно он интересовался, как себя чувствует София, не сделал ли он ей чем-то хуже. Но она только отрицательно качала головой, всхлипывая временами без слез.

— Я не хотела говорить… — повторяла она, обвиняя себя за это показавшееся ей слишком театральным признание. Но разве надлежало ей одной нести столь тяжкий груз после всего, что они пережили вдвоем?

Раджед внимательно изучал линии мира, переплетение сияющих нитей, мерцающие соцветия, недоступные рычаги. И все они вскоре соткались вокруг Софии в плотный кокон. Магия жемчуга? Слишком просто! Вокруг нее концентрировалась энергия, предназначенная для чего-то другого. Но разве так бывает у умирающих? Линии сложились вокруг Софии, словно укутывая ее гигантскими крыльями. Раджед попытался дотронуться до них, но его магия показалась слабой. Что-то ждало своего часа и, кажется, вместе с ним настал бы последний миг Софии.

«Такая же тайна, как и причина угасания Эйлиса! Проклятье, как же так? Как? Я едва обрел ее и снова… обречен потерять уже навечно!» — все больше отчаивался Раджед, когда ночь вступала в свои права, заползая холодными тенями между шкафов с томами книг.

София же плыла в этой мнимой темноте, расцвеченная синим мерцанием неразгаданных линий мира. Она и не подозревала, что узрел чародей. Ведь так же умирала его мать, казалось, без причин. Следы такой же магии, вернее, чего-то неизведанного. Она все твердила о душе Эйлиса, которая исцелила бы их всех. И Раджед вспомнил, что тогда, в детстве, он тоже видел линии мира без усилий и труда. А потом разучился, когда пролил первую кровь.

Неужели теперь все талисманы не имели никакой ценности, потому что все решалось на более высоком уровне? Чародей опустил руки, небрежно держа двумя пальцами фамильную реликвию, словно дешевую безделушку. Лицо его исказилось печатью растерянности и ужаса.