Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 141

Она надеялась вызывать гнев, осуждение, досаду, разочарование. Что угодно! Лишь бы не наблюдать этот лик всепрощения, склонившийся над ней с неземной заботой.

— А что же сейчас? Как ты сейчас? — обезоруживающе спрашивал Сарнибу, лишая последней брони, делая такой же беззащитной, как в детстве. Но он не лгал, он просто не умел лгать. Илэни поняла, что взметнувшийся в груди гнев — это вновь озлобленность в отношении самой себя. Она доверяла Сарнибу, но не могла никуда спрятаться от невыносимого чувства вины.

— А сейчас я хочу… — неуверенно отозвалась она. — Покоя, — чародейка впервые осмелилась посмотреть малахитовому льору прямо в глаза. — Я теперь… почти что ячед. И понимаю, что так даже лучше. Есть я, есть моя воля — и никаких родовых реликвий.

По щекам Илэни вновь покатились крупные слезы. Сарнибу молчал, лишь украдкой стирал соленую влагу с ее осунувшихся щек.

— Отдыхай, — вскоре сказал чародей. — Я должен подготовить все к переезду в янтарную башню.

— Янтарную?! — встрепенулась Илэни, приподнимаясь на локтях, однако безразлично откинулась, мрачно вздохнув: — Значит, я возвращаюсь в свою. Раджед не примет меня.

— Примет, я договорюсь с ним, — уверил ее Сарнибу. — Ведь без него мы бы не смогли спасти тебя. Все вместе! Ты слышала песню? Песню мира?

Илэни нахмурилась, не вполне понимая полученную информацию, факты представлялись невероятным вымыслом. Однако при слове «песня» что-то дрогнуло в душе, Илэни отчетливо вспомнила море, тени рыбаков и необъяснимый голос, который постепенно пробуждал ее к жизни. Песня мира? Новая магия? Вряд ли кто-то обладал ответом, зато им удалось залечить одинаково смертельную для человека и для льора рану.

— А Инаи… тоже был с вами? Тоже… лечил меня? — сдавленно поинтересовалась Илэни, неуверенно садясь и отворачиваясь к окну, где развернул огненные крылья феникс рассвета.

— Да, и Инаи, и Софья.

Илэни молча закрыло лицо руками, словно известие о чудесном примирении льоров не обрадовало ее, а повергло в ужас. Впрочем, ныне ее терзала иная боль. Она застыла скорбной статуей.

— Святые самоцветы… Меня спасли все, кому я причиняла боль, — прохрипела она, потому что горло сдавило судорогой.

— Не думай об этом! Ты теперь с нами. Ты все исправишь, — обнял ее за плечи Сарнибу. Илэни с благодарностью прислонилась к его широкой груди спиной, чтобы не упасть. Голова кружилась, и из груди рвался дикий вопль, однако тепло малахитового льора проникало в каждую клеточку. Он простил ее, но тяжелее всего простить саму себя. После многих лет ледяного бесчувствия пришло раскаяние. И пусть душевная боль тяжким изломом переворачивала все ее существо, Илэни не желала избавляться от этой муки, страшась вновь впасть в безразличие. А когда нет чувств, ни любви, ни боли — нет и души.

***

День все ярче зажигал огни рассвета, утро сменилось полуднем. Впрочем, никакое солнце не рассеивало крепкий мороз за пределами башни. Эйлис все еще умирал… Илэни, облачившись в свободное изумрудное платье, рассматривала из окна спальни каменные равнины за пределами малахитовой башни. Где-то там, на юго-востоке высилась ее смертоносная твердыня, впрочем, как только иссякала магия льора, его жилище тоже немедленно приходило в упадок. Все фальшивка, все дешевая игра на публику без зрителей.

Илэни устало вздохнула, заламывая руки, словно неопределенно ожидая чего-то. Двери спальни не затворились на замок, никто не приходил с докладом об аресте, как тогда, в тот страшный день. И все же незримые стены из воздуха держали чародейку в своей прозрачной тюрьме: она впервые боялась выйти и встретиться с бывшими врагами. Не находилось ни единого слова для оправдания. Инстинктивно она тянулась к Сарнибу за защитой, хотя понимала, что тот неоднократно пострадал из-за нее.

«Нет, не такой была Илэни раньше, даже до превращения. Нечего строить из себя стеклянную статуэтку, — подумала чародейка, решительно сжимая кулаки. — Правду говорил ячед: не захочет женщина меняться, ее никто не изменит. А захочет — так переменится за один день. Я захотела измениться, я это чувствую. Смелее, только смелее».

Никогда еще так не дрожала рука, протянутая к витой дверной ручке. В позолоте искаженно отражалось собственное лицо. Чтобы не оставаться один на один с эти искаженным образом, Илэни рывком открыла дверь.

Малахитовая башня поразила ее не убранством, а количеством обитателей. Ей то и дело встречался ячед, кто-то приветливо улыбался, кто-то угрюмо сторонился. И чародейка считала, что заслужила любое порицание, но никак не милостивые улыбки.

Башня встречала спокойными зеленоватыми тонами, белеными стенами и колоннами с не слишком вычурной лепниной, мягкой светло-ореховой мебелью. Все олицетворяло равновесие и дружелюбие. Казалось, семь лет назад страшный пожар, устроенной Нармо и Илэни, не слизывал жадно узоры обоев, не испепелял страницы книг. Все по ее вине… Только ли по воле дымчатых топазов? По их приказу она нашла вину, которую на долгие годы повесила на Сарнибу. А он не заслужил. Даже если его невольное молчание на суде как-то повлияло на ее падение в бездну, то нынешний его поступок все искупил сполна. И она никогда не сумела бы ничего дать взамен. Разве только… свое разбитое истосковавшееся сердце? Но достаточно ли?

От тяжких сомнений Илэни потерянно ходила по башне; складки длинного платья мягко шелестели на белом мраморе лестниц, а она все не находила себе места. Сарнибу занимался переустройством магической защиты, чтобы организовать надежную оборону портала янтарной башни. Илэни не отвлекала его, без талисмана ее магии хватало только на мелкие бытовые нужды.

Но малахитовый льор сам нашел ее на каменной скамье в искусственном саду, где полыхали алые розы, ее любимый сорт. Он подошел незаметно, потому что поскрипывание мелкого гравия скрадывали тихие переливы маленького фонтана, украшенного русалкой. Лицом та напоминала Илэни в ранней юности. Из-за таких совпадений, встречавшихся всюду, чародейке порой чудилось, словно она всегда жила в этом замке, а не прибыла нежеланной гостьей.

— Как ты? — спросил с участием Сарнибу. Илэни растерялась, сжимая руки на коленях, словно застенчивая девочка. Непривычное тепло окатывало ее благодатной волной. Оно не имело ничего общего с каким бы то ни было низменным чувством: страстью, желанием обладать или одержать победу. Понимание? Ощущение поддержки?.. Слишком непривычные слова для такой, как она.

— Все думаю… о своей силе. Которой теперь нет, — неуверенно начала Илэни, глубоко вдыхая, чтобы набраться смелости и рассказать правду, словно от этого сердце перестало бы ныть тоской по разрушенной жизни. — Я была их марионеткой, безвольной и глухой. Каждый день как во сне, и вот только слушала, как древние льоры между собой грызлись, и сама озлоблялась. Бесконечный кошмар. Дымчатые топазы — это часть каменной чумы. Эйлис требовал уничтожить себя в отместку королям. Пусть проверит Олугд, он же главный по правосудию. Я не лгу.

— Я тебе верю, — мягко кивнул Сарнибу. Он не перебивал, лишь внимательно слушал, несмело заняв самый краешек скамьи. Илэни хотелось бы, чтобы он придвинулся ближе, как утром. В его присутствии создавался незримый щит. Он никогда ее не предавал и никогда не предал бы. Оттого Илэни вновь обрушилась на себя с обвинениями.