Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 3

Он встает, и Эмили непроизвольно делает шаг назад: только сейчас она замечает, что справа на щеке у Джеймса большой шрам от ожога — так горящая кожа обугливается и рвется, как бумага. Хармон словно читает ее мысли — касается кончиками пальцев сгоревшей кожи, бурчит: «Хватит пялиться» — и оглядывает ее сверху вниз: он выше Джонс на две головы и сильно шире в плечах, оттого кажется ей настоящим великаном; и в круглых очках доктора она видит свое испуганное лицо.

Эвис толкает ее острым локтем в бок, и Эмили пристыженно опускает взгляд.

— Пациенты, хм, да, пациенты… Там у одного инсульт в анамнезе, а он хочет под общий наркоз, вот дурак, да, с инсультом — под общий, ну, дурак же, ну, — бормочет Джеймс, через миг забывая о случившемся. — Так что если видите подобное — лучше сообщите, мало ли что, ну, не дурак, а?.. С инсультом — под общий, — все повторяет он, выходя из комнаты.

Эмили вздыхает: она никогда не работала в неврологии, но готовить к операциям и отвозить на процедуры ей приходилось, и не раз. Прядь непослушных каштановых волос все-таки выбивается из пучка, и она пытается заправить ту обратно, глядя в большое настенное зеркало.

— Ты так и будешь причесываться? — Резкий голос Эвиса заставляет ее обернуться.

— Нет, я… э-э-э… — Шпилька кое-как вставляется в пучок, больно царапая кожу. — Извини, — зачем-то добавляет она.

Вуд в упор смотрит на нее, и у Эмили отчего-то дрожат коленки.

*

Общие палаты неврологического отделения Ройал Лондон Хоспитал похожи на номера в дорогом отеле: кровати с высокими, мягкими матрасами, кнопки вызова персонала у изголовья, тумбы с ящиками у каждой постели; широкие светлые шкафы вдоль стен; кулеры с водой. Почти в каждой палате четверо пациентов со схожими диагнозами; наверное, чтобы было не так скучно проводить время или, возможно, чтобы лечащему врачу было чуть проще. Телевизоров здесь нет, зато в основании каждой кровати прячутся миниатюрные складные столики; сквозь затемненное стекло дверей Эмили видит, что на некоторых из них стоят ноутбуки.

Еще только переехав в Лондон, она была в восторге от британской манеры вешать шторы — тонкий, дугообразный хлопок пастельных оттенков, собранный в двух местах, так чтобы середина была длиннее боков. Здесь такого нет — панорамные окна не завесишь шторами; зато нажатием на механизм можно полностью раскрыть жалюзи и впустить бледное солнце в комнаты.

В блоке F Эмили впервые: ее практика ограничивалась ортопедическим отделением, в которое ее определили работать изначально, и — очень редко — приемным пунктом пациентов. Там, в отделении неотложной помощи, работать было интереснее всего; но, к сожалению, Мелисса быстро отдала это место другой медсестре, старше и опытнее.

Эмили вертит головой, разглядывая все вокруг, словно ребенок, очутившийся в новом месте.

Неврология занимает весь шестой этаж корпуса; выше нее только онкология, захватившая сразу две площадки. Если верить указателю, ниже, на пятом — гематология и эндокринология, на четвертом — гигантское отделение иммунологии и всего с этим связанного; третий этаж ведет к центру физиотерапии и других оздоравливающих процедур; на втором разместилась-раскинулась ревматология с ее многочисленными пациентами и васкуляризационный центр — через стеклянный коридор из него можно попасть в соседнее здание.

Были еще другие этажи, другие центры и подробные планы каждого из них, висящие на стенах и в лифтах, но Эмили никогда не обращала на это внимания. Для нее даже часть основного медицинского блока стала настоящим лабиринтом, в который она никогда бы не полезла без провожатого.

Гигантский муравейник.

— Хватит стоять, — неожиданно зло говорит Эвис, почти кидая в нее папку. — Забирай. Собери дополнительный анамнез и отнеси Моссу. Удачи.

Эмили не успевает ничего сказать: Вуд убегает, держа в руках стопку карт; а ее саму подхватывает водоворот белых халатов и относит к палатам.

Неврология шумная и большая; не настолько, конечно, как приемное отделение — еще один круг жизненного хаоса, — но персонала здесь много, и Эмили не понимает: как так, всего четверо не вышли, неужели было не заменить? И чего вообще этот Вуд так завелся?

Мысли скачут: для одного дня слишком много эмоций; обычно в ее серой жизни все размеренно и расписано, здесь капельница, там укол, а вот тут помочь санитарам на операции; но сегодня будто вся ее стабильность рушится.

Кирпичик за кирпичиком.

То и дело тут и там мелькают желтые бейджики операционных медсестер, гудят голоса, звенят металлические поручни кресел-каталок; все пространство заполнено звуками и разговорами. Силясь сосредоточиться, Эмили прислоняется к прохладной стене в каком-то закутке и распахивает папку.

Безымянная девушка, читает она, поступление в ночь; в графе «диагноз» — корковая слепота, следом — проведенные исследования: визометрия, КТ головы. Мелким почерком, едва различимым, по нижнему краю листка размашистые буквы: ретроградность. Эмили откашливается: как найти палату человека без имени среди сотен других пациентов? Умник, заполнявший карту, не написал больше ничего, и у нее очень быстро сложилось ощущение, что о поступившей девушке просто забыли.

Она так и блуждает между десятков дверей, выискивая свою пациентку, пока неожиданно не натыкается на нее в самой дальней палате: из четырех кроватей три пустуют, а четвертую скрывает от посторонних глаз широкая ширма. Джонсон бы даже не обратила внимания, если бы сквозь натянутую ткань отчетливо не просматривалась ладонь.

Дежурное:

— Здравствуйте, я Эмили. Буду работать с вами.

И она подходит ближе.

На глазах у девушки белоснежная повязка из бинтов; точно такая же обхватывает ее голову, заметно уплотняясь сзади, словно после недавней операции. Она иссушенно-тощая, будто недоедала несколько лет; и худые руки, покрытые сеткой царапин, безостановочно двигаются по покрывалу или вокруг — ощупывают ширму, цепляются за углы поручней, вертят проводки.

— С вами уже работал доктор… — она смотрит в карту, — Хиггинс. Он назначал вам некоторые процедуры. Вы помните это?

Безымянная девушка коротко кивает:

— Расскажете, что со мной?

Ее голос настолько спокоен, что Эмили на миг теряется: неужели она действительно полностью слепа?

— Доктор Хиггинс думает, что это что-то вроде приобретенной слепоты. — Эмили поправляет подушку. — Но диагноз пока не подтвержден. Еще у вас частичная амнезия, но вам, наверное, это говорили. Это не так страшно, потому что сейчас вы все еще можете запоминать события; но на то, чтобы поставить точный диагноз, потребуется время. — Она достает чистый, незаполненный лист и вносит показания с экранов. — Я отвезу вас сегодня на эхо и электроэнцефалографию. Сейчас нам нужно исключить артериовенозную мальформацию… — Она запинается. — Это, м-м-м, когда ваши вены и артерии связались так сильно, что мешают току крови в них. Понимаете?.. — Дождавшись кивка, Эмили продолжает: — Поэтому мы с вами по пути заедем в ангиографию; там посмотрят ваши сосуды еще раз. А сейчас давайте попробуем вместе собрать ваши воспоминания… — Она присаживается на мягкий стул и раздраженно заправляет вновь выбившуюся прядь за ухо.

— Есть одно «но». — Девушка поворачивает голову на звук. — Я ничего не помню.

— А мы вспомним вместе. — Эмили готовится записывать. — Представьте, что вы собираете мозаику. Как думаете, вы любите мозаику? — Снова кивок. — Отлично. Мне не так много нужно знать, но вы все равно постарайтесь. Окей?.. Давайте тогда начнем с простого…

Собранных скудных сведений хватает на то, чтобы кое-как заполнить графы и узнать о том, как она сюда попала: уличный свет желтых фонарей, неоновые вывески Степни, визг шин и огни машины парамедиков. У нее, говорит пациентка, были красные волосы — у той, что меня нашла. Я это запомнила, потому что мне кажется, будто у меня тоже красные были. Алые. Как кровь.

И растерянно, беззащитно добавляет: