Маффин (ЛП) - "Mahsa" - Страница 16

Косые лучи солнца падали на Эшера, очерчивая фигуру, и заставляя жутковатые отблески от воды танцевать на его лице. Я не замечал этого раньше, но его волосы были того же странного цвета, что и глаза. Светло-каштановые, почти песочные. Неряшливо спутавшиеся пряди изящно падали на сторону. Он сидел, подвернув под себя одну ногу, а другую, согнув в колене, прижимал к себе, и был похож на модель позирующую для глянцевого журнала. Я нигде не видел его пальто цвета мокрого песка. Пиджак тоже пропал. Сейчас на нём была только тонкая белая рубашка, плотно облепившая мокрой тканью его грудь.

— Отлично, — повторил я, стараясь проглотить подкативший к горлу комок. — Теперь мы квиты.

— И что бы это значило?

Почти неуловимым движением он слегка наклонил голову. Его лицо вновь приняло непреклонное выражение, и моё сердце опасно затрепыхалось в груди.

— А вот что. Ты говорил, что я спас твою жизнь, а теперь ты спас мою. Долг оплачен, верно? Теперь мы квиты. Больше никаких дерьмовых разговоров об опекунстве и о… — я остановился, неожиданно вспомнив всё. На самом деле я собрался сказать «И о работе», имея в виду тупую помывку рыбацкого баркаса. Но это единственное «и» оторвало меня от восхищения сидящим напротив меня засранцем. Любой нормальный человек почувствовал бы страх после… после чего? Я так до сих пор и не понял, что же там произошло.

— Нет, — возвращая свой обычный прохладный тон, плавно проговорил Эшер.

— Нет? Что значит “нет”? Мы квиты. Квиты, квиты! — я уставился на него в недоумении.

— Нет. Теперь ты принадлежишь мне, — вот и всё, что он сказал.

Комментарий к Глава 4. Кукурузный кексик.

* Винченцо говорит по-итальянски: -“Что? Когда? Ах … Да. Да … Э … Да, я понимаю. Конечно. Пока”

** Сердечно-лёгочная реанимация (СЛР), сердечно-лёгочно-мозговая реанимация — неотложная медицинская процедура, направленная на восстановление жизнедеятельности организма и выведение его из состояния клинической смерти. Включает искусственную вентиляцию лёгких (искусственное дыхание) и компрессии грудной клетки (непрямой массаж сердца). Начинать СЛР пострадавшего необходимо как можно раньше. При этом наличие двух из трёх признаков клинической смерти — отсутствие сознания, дыхания и пульса — достаточные показания для её начала. Основателем сердечно-лёгочной реанимации считается австрийский врач Петер Сафар, по имени которого назван тройной прием Сафара.

========== Глава 5. Кексик с корицей. ==========

Я чувствовал себя мокрой собакой.

Всё в той же модельной позе Эшер спокойно сидел всего в нескольких футах от меня. Вода свободно стекала по его телу. Пока я пытался взять себя в руки, он внимательно изучал меня своими туманными бережно хранящими какую-то тайну глазами.

Мне буквально вручную пришлось возвращать на место отпавшую челюсть. Я пытался убедить себя, что ослышался. Что он сказал «должен», а не «принадлежишь»*. В воздухе между нами повис незаданный вопрос. Однако, пока я не спрошу напрямую, он отвечать не собирался. Поэтому медленно, выталкивая слова через силу, я всё же спросил:

— Что ты сказал?

— Мы не квиты. Я спас твою жизнь четыре раза, поэтому теперь ты — мой должник, — объяснил он. Я абсолютно не понимал его дикую логику, но всё же попытался за ней проследить. Подняв одну руку, я начал считать, загибая при этом пальцы. Он спас меня, когда я тонул — это раз.

Эшер взглянул на мой указательный палец и вздохнул. Он медленно повернулся и уселся, скрестив ноги перед собой.

— Я спас тебя от пули, от взрыва и не дал тебе пойти на корм акулам. Плюс, я вытащил тебя из воды, когда ты тонул, — на его руке внезапно оказались загнуты четыре пальца, от указательного до мизинца.

— Чего? Ах, ты ж… Ладно, раз так, то это я спас тебя от пули, предупредив о ловушке! Плюс, я очень сомневаюсь, что здесь водятся акулы, — сказал я. И вот тут в моей голове что-то щелкнуло: «Что ты имел в виду, когда сказал, «от взрыва»?».

Он терпеливо ждал, пока я переварю эту информацию. Но я всё также потерянно смотрел на него. Тогда Эшер поднял руку и указал на что-то у меня за спиной. Я осторожно повернулся, впервые осознав, что на самом деле мы болтаемся в открытом море у чёрта на куличках. Вдалеке, у самой линии горизонта в небо поднимался толстый столб дыма. Сгущая облака, он красовался во всём своём тёмно-сером великолепии.

Медленно, но верно в моем мозгу начала складываться вся картина.

— Твой чемоданчик?

Он кивнул.

— Ты в него выстрелил! — ошеломлённо воскликнул я.

Я точно видел, как Эшер потянулся к поясу, прежде чем всё погрузилось в ад. Когда раздался тот треклятый взрыв, именно он оттолкнул меня в сторону.

— Нет! Это, мать твою, не считается! Спасти меня от бомбы, которую сам же и подорвал — это, мать твою… Стоп… стоп-стоп-стоп, а где твои головорезы? Они?..

Эшер нахмурил брови в ответ на отразившееся у меня в глазах легкое беспокойство. Я не хотел, что бы он заметил его, поэтому быстро уронил голову вниз. Не то, чтобы я на самом деле беспокоился, просто… так нечестно. Алрик и Винченцо не должны были погибнуть от рук собственного босса. В последний раз я видел их совсем рядом со столом, на котором лежал тот чемоданчик… но… Секундочку! Я вспомнил, что они отошли в сторону. Возможно, перед тем, как взорвать бомбу, Эшер их предупредил! Возможно, единороги и правда существуют на свете, а моя добрая фея—крёстная просто опоздала на свой поезд! Ага, возможно!

— Ну, в любом случае, мы квиты. А если ты считаешь, что спас меня от взрыва, то я считаю, что в первую очередь это я выручил тебя, предупредив об опасности. Следовательно, то, что я вызвал тогда “Скорую”, списывается тем, что ты спас меня от пули.

Чёрт, я начал путать сам себя. Надо с этим заканчивать: «Мы квиты, вот и весь сказ».

— Я спас тебя, когда ты тонул, — отметил он, напомнив о том, почему же, собственно, я так настаивал, что мы квиты. Одновременно произошло так много событий, что я окончательно потерял нить своих размышлений.

— Я…я не тонул! Я умею плавать! — взорвался я.

Тогда, не дав себя обмануть, Эшер стремительно и без колебаний потянулся вперед. Его рука толкнула меня за борт, прямо в ледяную воду. Само собой, я тут же камнем пошел ко дну.

— Так что ты там говорил? — спросил он, примерно через минуту вытащив мою тушку обратно. Он держал меня одной рукой за одежду, как котёнка за шкирку. Я снова промок до нитки, а всё так старательно накопленное в теле тепло просто испарилось. Снова оказавшись на палубе, я почувствовал, что он всё ещё держит меня за пальто, и вспомнил, как его холодные губы накрывали мои. Я рванулся прочь.

— Я, блядь, тебя ненавижу, — задыхался я.

— Ах да, эти воды просто кишат живностью, в том числе и акулами. Два-ноль по твоей системе подсчётов. Так что ты принадлежишь мне, — холодно заключил он. Элегантно поднявшись на ноги, он прошёл мимо меня в каюту. Я же, промокший и ошарашенный, остался сидеть на корме.

Принадлежишь? Звучало как… долгосрочная перспектива.

— Рабство запретили в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году! — меня снова трясло — может, от гнева, а может, и от приближающейся пневмонии — не знаю.

— Шестьдесят пятом, — с лёгкостью поправил он.

Оживая, тихо мурлыкнул двигатель лодки.

— В шестьдесят третьем вышла Прокламация об освобождении рабов Линкольна**, но тринадцатую поправку приняли только в шестьдесят пятом.

— Чёрт, да как угодно! Мне по барабану! Дело в том, что это незаконно. Ты не можешь сделать из меня своего грёбаного раба или ещё какую-нибудь извращенскую хрень! — мой голос, и так изрядно потрёпанный холодной водой, снова сорвался. В горле пересохло. А охватившее меня подавляющее чувство страха тоже не добавляло комфорта.

Когда лодка начала движение, я по-прежнему сидел к Эшеру спиной и не мог оторвать глаз от столба дыма поднимающегося на горизонте. Подпрыгивая на волнах, лодка на полной скорости летела вперёд. Вибрация её мотора вернула меня с небес на землю. Неловко переступая ногами по деревянному настилу, я переместился в каюту и встал у Эшера за спиной. Он мне не ответил. Это был плохой знак.