Искаженное время (СИ) - "Deacon" - Страница 168

В гнетущей тишине звук приближающихся шагов показался таким громким, что Эрик вздрогнул и резко обернулся. Кто-то стоял рядом с ним – наемник видел, как колеблется вода, потревоженная чьим-то движением.

«Что за дерьмо?» - мысленно выругался он. Всматриваясь во что-то невидимое, наемник чувствовал, что это существо смотрит на него. Казалось, достаточно протянуть руку, чтобы коснуться его. В тот же миг Эрик почувствовал, как холод охватывает его, и он проснулся. Обняв себя за плечи, мужчина пытался унять странный озноб, который охватил его тело. Проклятый сон казался таким реальным, что наемник еще с минуту тупо пялился в стену, после чего наконец поднялся и провел руками по лицу, словно желая стряхнуть остатки ночи. Что-то слегка царапнуло ему кожу, и мужчина, посмотрев на свои ладони, мысленно выругался. Теперь он повредил вторую руку и даже не знает, как и, главное, чем это сделал. Эристель что-то говорил о проклятье, и теперь оно начало волновать Фостера куда больше, чем побег из Египта. Что если даже в России, оно будет преследовать его? Что если эта мерзость просочится за ним даже на край света?

Выбравшись за пределы своей комнаты, Эрик сразу же столкнулся лицом к лицу с Имандесом. Оракул выглядел настолько встревоженным, что Фостер сразу понял: случилось нечто дерьмовое. В один миг Имандес приблизился к нему, и его безобразная рука легла на плечо Эрика.

- Смотри мне в глаза! – сквозь зубы процедил оракул. – Смотри же...

От его голоса Фостер еще больше насторожился, однако в глаза все же посмотрел. Несколько секунд Имандес молчал, словно пытался что-то прочесть на радужках глаз своего раба, после чего грубо оттолкнул его и направился прочь.

- Трусливая способность. - пробормотал старик, словно обращаясь к самому себе. - Ох, трусливая!

«И что это было, маразматик?» - зло подумал Эрик, провожая оракула взглядом. Чуть позже он заметил, как в дверном проеме, скрестив руки на груди, стояла Нефтида. Ее губы кривила мерзкая улыбка, а глаза издевательски смеялись.

«А тебе всё неймется, стерва?» - Эрик спокойно выдержал ее взгляд. Мысль о том, что пора избавляться от такой соседки становилась все соблазнительнее. Теперь осталось только придумать, как до нее добраться и при этом уйти с чистыми руками.

Этим же утром Фостер узнал, что с ее легкой подачи Имандес зачем-то решил пытать рабов. Кто-то лишился очередного пальца, двоих замучили до смерти, а маленькому мальчишке отрезали голову, чтобы другим было неповадно молчать. Никто из присутствующих не знал, кто приманивает «Шакалов Анубиса», но Имандес считал, что присутствующие не хотят сознаваться. Причиной такого жестокого допроса послужило то, что этой ночью оракул обнаружил на своем медальоне глубокие следы от когтей. Привлечь шакалов Анубиса к оракулу могла только сильная кровь. Очень сильная. Но среди обитателей дома ни у кого такой не оказалось. Взглянув Эрику в глаза, Имандес почувствовал лишь слабого, запуганного человека, куда более слабого, чем остальные его рабы.

В доме, находящемся в противоположной части города, царило не менее мрачное настроение. Косэй ненавидел, когда что-то выходило из-под контроля, а в последнее время, с появлением чужаков, этот самый контроль вообще стал казаться чем-то мифическим. В комнате с черепами сейчас находились всего двое – сам хозяин дома и Всевидящий. Оракул провел пальцами по воздуху, в том месте, где когда-то цепи удерживали Пришлого и мрачно усмехнулся.

- Расщепил, - сухо сказал он и обернулся на Косэя.

- И это говорит мне тот, кто создал оковы? – вкрадчиво поинтересовался красноволосый, с трудом сдерживая гнев. – Если мне не изменяет память, вы, Имандес, Нахти и Эмафион – сильнейшие оракулы города. Так почему же ваши труды не смогли сдержать противника хотя бы до восхода солнца?

- Потому что он питался извне.

- Говорите яснее, Всевидящий. К хвостам свинячьим все эти ваши загадки!

- Он употребил силы кого-то из присутствующих в этом доме.

- Неужто девки, которая его поймала? Или она нарочно ему помогла? Лживая дря...

Оракул отрицательно покачал головой.

- Он уже стучится в дверь, пытаясь привлечь твое внимание... Сходи к нему, ответ ты найдешь в камне.

Всевидящий выглядел так, словно разговаривает с самим собой. Взгляд его слепых белых глаз был направлен куда-то сквозь Косэя, и дальнейших вопросов воина он не слышал. Затем его фигура растворилась в воздухе.

- Ненавижу, когда так делают! – в гневе воскликнул Косэй. Он терпеть не мог подобные загадки, поэтому из комнаты вышел несколько растерянным. Он хотел было проверить входную дверь, решив, что некромант вовсю колотит в нее. Но зачем он тогда сбегал?

Уже через несколько минут воин понял, что совершенно неверно трактовал слова оракула. Стук доносился из комнаты капитана Ларсена и его спутницы.

- Ну же, проклятье! Кто-нибудь! – услышал Косэй восклицания раба. В его голосе слышалась неподдельная тревога, и воин немедленно насторожился. Открыв дверь, он увидел бледного Ингемара, который тут же попросил позвать лекаря. Жестом Ларсен указал на Эрби и затем, приблизившись к ней, взял ослабевшую девушку за руку. Частично кожа египтянки окаменела, один глаз побелел, лишившись радужки и зрачка, а на щеке темнели глубокие трещины.

- Она умирает! – восклицание Ларсена вырвало Косэя из задумчивости.

- Она изменяется, - произнес воин, приблизившись к своей рабыне. Эрби вздрогнула, когда ладонь Косэя легла ей на шею. Капитан в тревоге следил за этим жестом, боясь, как бы этот психопат не задушил несчастную девушку. Но красноволосого интересовал только ее пульс. Он совершенно не разбирался, почему что-то стучит в шеях людей, но если стук очень частый, значит, началась трансформация. Скорее всего, с первого раза пробудить силы в рабыне не получится, но, если добавить боли и страха...

- Можно ли как-то помочь ей? – Ингемар коснулся измученного лица девушки.

- Сейчас поможем, - голос Косэя по-прежнему звучал спокойно, однако подозрения не покидали капитана. – Что уставился? Отправляйся в Пирамиду Воинов. Нахти заберет тебя только днем.

- Что вы собираетесь с ней делать? – Ларсен не хотел оставлять Эрби на произвол судьбы. Но всё же уйти капитану пришлось. Его успокаивало только то, что Косэй не станет убивать будущего воина арены. Во всяком случае, пока.

В доме Эмафиона, напротив, царило веселье. Освобождение города от хвори причисляли именно оракулам, считая, что Косэй – всего лишь зарвавшийся хвастун, желающий привлечь внимания. Все утро люди посещали дома пророков, возлагая у дверей цветы и подарки. Город ликовал. Солнце, окрасившее вершины пирамид, словно принесло избавление от неведомой болезни. Жители вскидывали руки к небу, благодаря богов и давая клятвы впредь быть еще более покорными и уважительными к своим великим защитникам. Сегодня даже рабам было позволено не заниматься тяжелым трудом. На несколько дней было решено прервать строительство пирамид, чтобы почтить богов молитвами и боями на арене. Первые сражения было решено назначить на завтрашнее утро. Нахти лично объявил об этом великом событии, и каждый житель услышал его голос в своем сознании. И впервые за всю историю города рабам будет позволено наблюдать за сражениями. Было решено возвести арену прямо на главной площади, чтобы каждый, от старика до младенца, мог увидеть это величайшее зрелище.

Сейчас Эмафион сидел в кресле и благосклонно приветствовал своих гостей. Он любил почести, поэтому такие моменты были ему ценнее любых драгоценностей. Благодарные господа целовали ему руки и одаривали золотом, а рабы с трепетом припадали губами к его ногам и полу вокруг. Акана сидела подле своего отца, всем своим видом напоминая царицу Египта. Происходящее казалось ей неприятным, потому что она была свидетельницей истории, которая разворачивалась в доме Косэя. Но любое хорошее слово, сказанное в адрес красноволосого воина, унизило бы ее отца, поэтому девушка встречала насмешки о «лгуне» мрачным молчанием. В особенности ее раздражали перешептывания господ, которые с удовольствием сквернословили о том, кто отдал часть своей жизненной силы, чтобы проклятая эпидемия наконец утихла. Сама того не замечая, она вонзала ногти в подлокотники своего кресла, чувствуя, что ей хочется сделать то же самое с горлом своих гостей. Дмитрий стоял за ее спиной, наблюдая за всей этой процессией с неподдельным интересом. Происходящее напоминало ему театр с очень неумелыми актерами. В глазах собравшихся господ читались и зависть, и ненависть, и страх, но они звонко щебетали и потешно раскланивались перед оракулом. У кого-то появлялась испуганная брезгливость, когда нужно было коснуться губами руки, покрытой струпьями, но большинство дрожало не от благоговейного трепета, а от плохо скрываемого ужаса. Эмафион был известен, как самый кровожадный оракул, превративший в чудовище не только себя, но и собственную дочь. Мать Аканы этот человек убил собственными руками, решив, что она не так почтительно смотрит на него, как прежде. Акана не верила в эти слухи, а отец всё отрицал, поэтому ничто не нарушало идиллии в этой семейке. Кроме Дмитрия. Все чаще Акана сталкивалась со своим отцом в вопросах, как вести себя с этим рабом, где его содержать и как использовать.