Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 48

Это был его официальный титул, как в армии, так и в политике. Хотя император лично не участвовал в войне со времен завоевания Гэррана, он сохранил за собой звание первого генерала и был единственным, кто стоял выше отца Кестрель.

— Алис? — раздался голос офицера, который приподнял фонарь.

— Не подходите, командир.

— Что с твоим голосом?

Кестрель отыскала в кармане опознавательный знак.

— Ловите. — Она подбросила жетон в воздух.

Судя по всему, офицер поймал его, звука удара о землю Кестрель не услышала. Свет фонаря приблизился. Лица мужчины Кестрель пока не видела, только высокий широкоплечий силуэт, идущий ей навстречу. Кестрель закашлялась.

— Нет, пожалуйста, не двигайтесь! Мне плохо.

— Пойдем в палатку, доложишь сведения и отдохнешь.

— Нет, я заразилась. Какая-то восточная болезнь. Ее принесли варвары. Боюсь заразить вас.

Офицер замер.

— Что за болезнь?

— Начинается с кашля. — Кестрель надеялась, что это поможет объяснить, почему ее голос звучит иначе. — Потом появляются волдыри и язвы, из которых сочится гной. Я не сразу поняла, что в одной из повозок трупы. Подобралась к лагерю и заглянула в обоз, чтобы оценить их припасы. — Так странно было снова говорить по-валориански. — Мятежники надеются выдержать осаду. Они собираются закидать нас со стен трупами, чтобы заразить нашу армию. У них самих как будто иммунитет.

— Тебе надо к врачу. — В голосе офицера зазвенело искреннее беспокойство. — Мы тебя изолируем.

— Прошу вас, позвольте мне и дальше трудиться во имя победы. — Кестрель оживила призрак прежней себя, той, кем была в детстве. Малышки, которая так хотела стать воительницей и заслужить одобрение отца. Кестрель заговорила ее словами: — Пока я еще держусь на ногах и могу добывать сведения. Мое единственное желание — принести славу империи.

Офицер помедлил, но потом произнес:

— Да увенчает тебя слава. — Эту фразу говорили солдату, когда он брал на себя задание, в конце которого его ждала верная смерть.

Валорианец помолчал, переступая с ноги на ногу. Небо как будто посветлело, но Кестрель сказала себе, что ей только так кажется. Рассвет не мог наступить так резко, за пару ударов сердца. Это страх сбивает ее с толку.

— Что ж, докладывай, — велел офицер. — Сколько их?

— Тысяча солдат, может, полторы. — На самом деле Рошар привел к Эррилиту вдвое больше.

— Каков состав?

— Конницы мало, в основном пехота. — Это была правда. — Похоже, очень молодые воины. — Тоже правда. — Солдаты неопытные. — А вот здесь Кестрель солгала. — Легкие пушки, их не очень много. — Увы, это тоже правда. — Между дакранами и гэррани есть некоторая напряженность. — В меньшей степени, чем боялась Кестрель. — Споры о том, кому командовать. — Неправда. Однако порой Кестрель замечала, как Рошар задумчиво, с сомнением смотрит на Арина, будто тот вот-вот обернется неведомым чудовищем, которое однажды разорвет оболочку и вырвется наружу. На самом деле на него так смотрели почти все.

— Расположение? — продолжил спрашивать офицер.

— Сейчас, полагаю, уже добрались до поместья.

— Расскажи, какие в войске подразделения, как расставлены.

Кестрель ответила, радуясь, что ей, похоже, поверили. Все вышло проще, чем она ожидала. Нужно было лишь перемешать правду с ложью и выложить их, точно дощечки, так, чтобы этот человек прошел по ним и ничего не заметил. Но когда Кестрель договорила, последовало затянувшееся молчание.

— Алис, — произнес офицер, — откуда ты?

Она притворилась, что не поняла вопроса:

— Прямиком из лагеря мятежников.

— Я не об этом. Откуда ты родом?

Ее уверенность испарилась. Он что-то подозревает. Кестрель ничего не спросила о разведчице, просто схватила карту с опознавательным знаком и ускакала.

— Разве вы не знаете? — осторожно ответила она.

— Напомни.

Фонарь светил достаточно ярко. Офицер заметит, если она потянется к кинжалу. Кестрель замерла, а потом решила рискнуть:

— Я выросла в колонии. — Вероятность угадать высока: почти вся империя состоит из колоний.

— Но в какой именно?

Кестрель снова зашлась тяжелым, влажным кашлем, пытаясь выиграть время и что-нибудь придумать.

— Я из этих мест. — Разведчики, которых отправили в Гэрран, должны были знать здешний язык. Желательно еще и ориентироваться на местности. Эта разведчица — Алис — довольно молода, как сказал Рошар. И служит в разведке недавно, раз так легко попалась. Если генерал отправил на такое задание неопытную девчонку, значит, у нее есть другие преимущества. Например, знание местности.

— Я тоже жил здесь, — мягко отозвался офицер.

— Да, командир. — Сердце Кестрель колотилось как бешеное.

— Вырос на ферме к западу отсюда. — Он сделал шаг ей навстречу.

Кестрель не сдвинулась с места. Пока офицер еще не мог разглядеть черты ее лица, по крайней мере, она его лица не видела. Но теперь Кестрель обратила внимание на легкий акцент офицера. Она бы тоже так говорила, если бы отец не нанял учителей, которые позаботились о том, чтобы от колониального произношения не осталось и следа. По-валориански Кестрель говорила как столичные придворные.

— Я хочу вернуть свой дом, — добавил офицер.

— Я тоже, — произнесла она хриплым от кашля голосом, слегка изменив произношение — так, чтобы он подумал, будто не сразу расслышал акцент. — Каковы будут дальнейшие указания? — спросила она, стараясь говорить ровно и спокойно. Сердце по-прежнему рвалось из груди.

— Возвращайся на свой участок. Я отправлю генералу твой отчет.

— Есть, — выдохнула Кестрель с облегчением.

— Подожди. — Офицер опустил фонарь на землю и отступил на несколько шагов. — Возьми фонарь.

К горлу подкатил комок страха.

— Командир?

— Возьми фонарь и покажи лицо.

— Но… — Она сглотнула. — Ведь зараза…

— Я только посмотрю. Подходить не стану.

— Риск слишком…

— Солдат, подними фонарь и покажи лицо.

«Доверься мне», — убеждала Кестрель Арина. Она вспомнила, как убедительно звучал ее голос, и попыталась вернуть эту уверенность. В голове промелькнула мысль: возможно, память затем и нужна, чтобы всякий раз мы могли заново собирать себя по частям.

Кестрель медленно подошла к фонарю, сильно наклонив голову, хотя едва ли офицер мог разглядеть ее лицо. Сама она перестала хоть сколько-нибудь различать его черты, как только валорианец поставил фонарь на землю. Кестрель закрыла один глаз: отец научил ее этой хитрости, необходимой в ночном бою при свете факелов или фонарей. Один глаз привыкает к свету, но другой ты держишь закрытым на случай, если огонь погаснет и придется ориентироваться в полной темноте.

— Я не хочу показывать лицо, — сказала она офицеру. — Болезнь меня обезобразила.

— Показывай. Живо.

Кестрель схватила фонарь и разбила его о камень. Офицер выругался. Она уже держала кинжал в руке, когда услышала, как ее противник достает меч из ножен. «Я не хочу убивать», — призналась Кестрель Арину когда-то давно. Но даже если бы она хотела, у нее ничего бы не вышло. Кестрель помнила только свои поражения. В память врезалось, как отец смотрел на нее, а она не могла дать противнику отпор — рукам не хватало сил.

— Кто ты такая?

Офицер шел на Кестрель, выставив меч, осторожно переступая и подслеповато озираясь. Его глаза еще не привыкли к темноте. Но очень скоро он будет ориентироваться и без света. Офицер арестует ее и отвезет в лагерь генерала. Начнутся допросы. Рано или поздно ее заставят ответить, найдут слабые места. Кестрель вспомнила тюрьму, ночной наркотик, грязь и боль. Она представила взгляд отца, когда ее приведут к нему. Кестрель видела эту картину так ясно, будто это происходило прямо сейчас.

Кровь застучала в ушах, внутри все сжалось. Кестрель присела, схватила горсть земли. Офицер услышал и повернулся в ее сторону. Она бросила землю ему в лицо.

«Грязная уловка, — произнес голос генерала у нее в голове. — Это недостойно». Но Кестрель была мастером именно таких выходок. Она увернулась, подскочила к офицеру со спины и воткнула острие кинжала ему под ребра.