Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 49

— Какой шифр вы используете для передачи донесений? Говори.

— Ни за что.

Кестрель вонзила клинок чуть глубже.

— Я убью тебя.

Но офицер зацепил ее ногу своей и дернул. Кестрель упала на землю, тотчас поднялась, но ощутила холодное острие меча у горла.

— Теперь вопросы задаю я. — Офицер выбил кинжал у нее из рук.

Запела птица. Приближалось утро. Кестрель смутно осознала это и вспомнила о коне, которого привязала в лесу, чем обрекла на верную смерть. Она представила Арина, который наверняка так и не лег спать. Скорее всего, сейчас он сидит и смотрит на небо, на дорогу. Трава под ладонями Кестрель уже была влажной от росы.

Упершись ногами, она отползла подальше от клинка. Острие последовало за ней. Кестрель увидела, что в руках у офицера аксинакс, меч с укороченным лезвием для сражений в лесах. Она отшатнулась, в спину уперся острый камень. Кестрель почему-то подумала о фортепиано. В памяти возник музыкальный отрывок, который она уже очень давно не играла, но обожала за резкие перепады между высоким и нижним регистром. Кестрель любила скрещивать руки, будто ныряя правой в темную пропасть низких нот. Это было довольно просто. Несмотря на маленький рост, у Кестрель были длинные пальцы и руки.

Она пошарила ладонью у себя за спиной и нащупала тот самый острый камень, что ткнулся ей в спину. Кестрель размахнулась и ударила офицера по руке, в которой он держал меч. Тот вскрикнул. Клинок выпал, задел бедро Кестрель, разрезав штанину, и упал на землю. Ногу пронзило болью. Но Кестрель уже вскочила и ударила офицера камнем по лицу. Раздался хруст кости. Пальцы, сжимавшие камень, покрылись чем-то липким и теплым. Под кожаный наруч потекла кровь. Офицер повалился на землю. Кестрель отбросила камень.

Птицы совсем обезумели. Теперь их был целый хор. Рана на бедре горела, а кровь покрыла руку, точно перчатка. «Я не хочу убивать», — сказала она однажды Арину. Кестрель окунулась в воспоминание: вот она сидит в музыкальной комнате напротив него. Открытое окно слегка поскрипывает рамой. Осенний воздух дышит теплом. На столе лежат, перевернутые лицом вверх, дощечки для игры в «Зуб и жало».

У Кестрель задрожали руки. Она уже готова была потерять самообладание. И что же теперь? Ее план и так почти рухнул. Нужно спасать ситуацию. Проверить тело, убедиться, что враг не дышит. Все верно, мертв. Затем осмотреть себя. Кестрель отогнула надорванную ткань штанины. Кровь текла из раны, было больно, но вроде бы ничего страшного. Кестрель, по крайней мере, держалась на ногах. Испачканную кровью руку она вытерла о землю. Теперь палатка. Скорее. Пошатываясь, Кестрель добралась до маленького укрытия, где находились вещи офицера. Соломенный тюфяк. В клетке спит ястреб с кожаным клобуком на голове. Скамеечка и стол, где лежат документы, счеты и перо и стоит чернильница.

Кестрель кинулась к бумагам, схватив первую попавшуюся страницу, и тут же ее уронила. Человек, которого она убила, писал письмо матери. Внутри у Кестрель все сжалось. Но нужно было искать дальше. Забыть о проломанном черепе врага. Она просмотрела каждую страничку, пытаясь найти хотя бы одно зашифрованное сообщение. В валорианской армии существовало несколько систем кодировки. Нужно было понять, какой из них пользовался этот офицер. Может, Кестрель узнает шифр и что-то вспомнит, сможет разобрать послание. Но на столе ничего не было, только письмо к матери и пустые листы.

Кестрель, прихрамывая, выбралась наружу. В утренних сумерках она увидела проломленный лоб мертвеца, растекшийся глаз. Кестрель заставила себя обыскать труп и нашла офицерскую печать. Она испытала прилив облегчения — печать может пригодиться. Жаль, нет образца шифра. Кестрель надеялась, что сумеет подделать донесение. Это невозможно, глупая затея. Она не знала шифров, не имела даже понятия, как звали убитого ею офицера. Она была готова разрыдаться.

Кестрель вернулась в палатку и села на скамейку. Из пореза на ноге продолжала сочиться кровь. Нужно перевязать, но нечем. Ястреб на жердочке пошевелился, переступая с лапки на лапку. Его перья тихо шуршали, коготки царапали дерево. Кестрель, почти предавшись отчаянию, посмотрела на него. Потом ее взгляд упал на счеты — деревянные бусины на тонких металлических стрежнях, которые использовали счетоводы.

Кестрель коснулась бусины. В голове вспыхнуло воспоминание. Она открыла чернильницу, взяла чистый лист. Просмотрев письмо офицера, Кестрель поняла, как подделать его почерк. Она обмакнула перо в чернила и написала первую строчку шифра.

Конь с трудом, опустив голову, поднимался к лагерю на холме. Солнце уже давно встало. Приближался полдень, день обещал быть жарким. У Кестрель сжималось сердце, когда она слышала хриплое дыхание животного. Нельзя было так его загонять. Но ее нога… Рана перестала кровоточить. Разорванная штанина, пропитанная кровью, присохла к порезу, который продолжал саднить. Кожа вокруг него горела огнем. Чтобы осмотреть воспаление, придется отдирать ткань.

Конь замедлил шаг, потом вовсе остановился. Кестрель больше не могла его подгонять. Она шевельнулась было, чтобы выбраться из седла, и тут же поморщилась: рана, потревоженная движением, снова открылась. Жажда замучила. От жары к горлу подкатывала тошнота. Еще возле палатки Кестрель вылила часть воды из фляги на рану. Потом, добравшись до коня, она дала ему немного попить из горсти и продолжала делать это по дороге, пока вода не закончилась. Кестрель уже видела бледные верхушки палаток на склоне холма. Она почти добралась. Бедный конь и впрямь больше не может идти. Кестрель снова попыталась выбраться из седла, как вдруг услышала свое имя.

Арин спускался к ней по крутому склону, то и дело поскальзываясь и с трудом удерживая равновесие. Ветер трепал его волосы, раздувал рубашку. В какой-то момент Арин перешел на бег. Кестрель подумала, что, наверное, бог смерти и впрямь его оберегает, а может, бог ловкости, или высоты, или горных козлов. Иначе он бы не смог пробежать по такому отвесному склону, не споткнувшись и не сломав себе шею. Это было как-то несправедливо по отношению к Кестрель, которой такой ловкости боги не дали.

Арин подбежал к ней. Его волосы взмокли. Несмотря на загар, который он приобрел по пути на юг, сейчас его лицо казалось бледным. Под глазами залегли тени. Арин не спал всю ночь. Сначала он заметил окровавленные пальцы Кестрель, поскольку не видел ее с левой стороны. В глазах Арина отразилось то же, что испытала бы сама Кестрель, если бы действительно повредила руку. Она не смогла бы больше играть, как прежде, спотыкаясь там, где раньше порхала. Он принялся сдирать с ее руки наручи, ругая неподатливую шнуровку.

— Это не моя кровь, — сказала Кестрель.

— Ты не ранена?

— Только левая нога.

Арин обошел коня и молча осмотрел порез.

— Ну ладно, слезай, — произнес он наконец и помог ей спуститься. — Я тебя донесу.

Его слова прозвучали как вопрос.

— Не надо. Рошар увидит и будет дразнить нас до скончания века. — Кестрель улыбнулась, надеясь увидеть ответную улыбку. Ей не нравилось, с какой тревогой Арин смотрит на нее, сжав губы и нахмурившись.

Но вместо того, чтобы улыбнуться, он сжал лицо Кестрель в ладонях. В его глазах отразилось необыкновенное чувство, похожее на мрачное восхищение. Так смотришь на жуткий шторм, который изорвал небеса в клочья, но не тронул тебя, не уничтожил все, что ты любишь.

Кестрель охватило беспокойство, которое медленно разгоралось, вызывая тошноту. Как нелепо! Она знала, что может в любой момент коснуться его губ своими, обветренными и пересохшими, и убедиться, что Арин ее любит. Но разобраться в своих чувствах Кестрель по-прежнему не могла. Рана заныла от боли.

— Не вздумай тащить меня на руках, — пригрозила она шутливо. — Но, так и быть, разрешаю помочь мне взобраться на холм.

С конем в поводу они начали медленно подниматься к лагерю. Арин, придерживая Кестрель за плечи, привел ее к своей палатке.