Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 33

Желтое пятно света от факела выхватило очертания фигуры лишь на пару мгновений, необходимых для узнавания, — а в следующий миг лекарь сгреб не успевшего и пикнуть мальчишку в охапку, едва ли не волоком протащил его через проулок и дальше, дальше, пока за спиной не осталось несколько поворотов и пересечений с другими улочками, а слух не подсказал со всей уверенностью, что погони нет.

— Ты что творишь, мальчик?!

В свете факела лицо Гвидо казалось неестественно бледным, глаза огромные, перепуганные.

— Мас… тер Виллем?.. — голос дрожит. — Я думал… это разбойник.

— Разбойники шли за тобой, — сухо ответил лекарь. — Я спросил, что ты здесь делаешь.

— Вас искал, мастер.

— Меня?! Где искал? Зачем?!

Все это казалось каким-то глупым сном: так и хотелось уколоть себя чем-нибудь, чтобы проснуться.

— Где?.. Да везде… На рыночной площади поспрашивал, в храм заходил… А зачем…

Виллем энергично кивнул, подтверждая свой интерес к этому вопросу.

— Просто… Вас долго не было, мастер. Я ждал. Приготовил ужин. Потом стало темнеть. Отец всегда возвращался из кузни в сумерках. Стемнело. Вас не было. Я… Я испугался, что что-то произошло. Что что-то… с вами.

— То есть это ты сейчас шел меня спасать?!

Злая ирония в голосе опекуна заставила подростка опустить голову, покраснеть.

— Простите, мастер Виллем… Просто отец…

— Я не твой… — он замер на полуфразе, перехватив полный боли взгляд мальчишеских глаз, и почувствовал, как волна гнева, сдобренная немалой долей страха, начинает спадать. Нет, так это зайдет слишком далеко.

— Прости, — лекарь небыстро пошел вдоль улочки, знаком приказав подопечному следовать за ним. — Я не должен был этого говорить. А насчет того, что случилось… Наверно, мне действительно стоило объянить тебе это. Слушай. Часы работы в кузне твоего отца определялись братством. Работать после заката нельзя, это правило общее для всех, оно нужно, чтобы никто не пытался извлечь большую прибыль, не давая своим работникам заслуженного и необходимого отдыха. Поэтому твой отец и приходил домой всегда на закате. Но со мной по-другому. Люди не болеют только в отведенное для этого время. Я могу уйти из дому утром, а вернуться ночью. Или на следующий день. И ночью за мной тоже могут прислать. Так что ты часто будешь оставаться один. Это то, к чему тебе придется привыкнуть. Ты понимаешь меня?

— Да, мастер Виллем.

— Вот и славно. Если я, уходя из дому, заранее буду знать, что могу задержаться, например, когда иду к тяжелому пациенту, — я буду тебе об этом говорить. Но даже если я не предупредил и поздно не возвращаюсь — поступать так, как ты сегодня, категорически нельзя. Уяснил?

— Уяснил, мастер. Я просто испугался. Не знаю… Что на вас напали, наверно. Что вы не…

— Что я не вернусь?

— Да… — голос Гвидо задрожал.

— Ты только что потерял отца, мальчик… — Виллем легко коснулся ладонью плеча подопечного. — И я могу понять этот твой страх. Он умирал, а ты ничего не мог с этим поделать. И тебе показалось, что если пойдешь меня искать — то поделать что-то сможешь. Верно я говорю?

— Угу…

— Это понятные чувства. Ощущать свою беспомощность перед надвигающейся бедой — это не приведи Господь какое паршивое состояние. Но тебе нужно научиться не следовать за своими страхами. Они могут привести к большой беде. Даже думать не хочется, что с тобой могло бы быть, если бы разминулись. Сейчас Всевышний по милосердию Своему тебя уберег — но глупостей повторять не надо. Что бы ни было — после наступления темноты ты должен быть дома. Даже установление есть такое от городского совета, ты же знаешь: летом после десятого удара колокола, зимой после девятого детям до четырнадцати лет, ученикам и слугам на улице можно находиться…

— Детям со взрослыми, ученикам и слугам — выполняя распоряжения мастера или господина[3].

— Вот именно. Ладно, будем считать, что это разъяснили. Есть хочешь?

— Я там дома ужин приготовил, — встрепенулся подросток.

— Так мы не домой идем.

— А куда?

— К мастеру Дидерику, в аптеку, мне нужно срочно заказать ему одно лекарство. Это может быть довольно на долго. Так что пока там до ужина, на, подкрепись. — Он на ходу расстегнул сумку, протянул подопечному пирог. — На самом деле, я хотел вернуться пораньше и угостить тебя дома, но меня перехватили.

— Кто-то заболел?

— Он давно болеет, — буркнул Виллем. Пирог оказался отменно вкусным, и хотелось получить хоть какое-то удовольствие от еды. Разговоры же о болезни Клаэса аппетит могли отбить напрочь. — Потом как-нибудь расскажу. А пока что — нам сюда.

***

Аптека мастера Дидерика находилась на углу рыночной площади и, несомненно, была одним из ее украшений. Большая позолоченная фигура ангела[4] на коньке крыши и высокие остекленные витрины с выставленными в них разного вида и вкуса aromatarii, confectionarii и stationarii[5], приготовленными по арабским и персидским рукописям, неизменно привлекали внимание прохожих.

Сейчас, однако, Виллем повел своего подопечного не к высокой двери, украшенной затейливой резьбой, а к черному ходу, выходившему на параллельную улочку.

На стук долго никто не отзывался, так, что лекарь даже начал сомневаться, что им все же откроют. Затем, однако, в глубине дома послышались шаги, и перед лекарем и Гвидо предстал аптекарь, мастер Дидерик, одетый в накинутый поверх белья халат и со свечой в руке.

— Спроси, кто может ломиться к порядочному бюргеру посередь ночи — я отвечу: неугомонный льежец. И буду прав, — провозгласил он, освещая лицо Виллема. — Входи, раз явился. Мальчишка с тобой?

— Впервые вижу, — не моргнув глазом, выдал лекарь, поднимаясь на две невысокие ступеньки, ведущие в аптеку.

Мастер Дидерик замер на мгновение, а затем раскатисто хохотнул, оценивая шутку.

— Язык у тебя явно не в узел завязан! А ты, малый, не бойся. Входи и не обращай внимания на двух любителей поострословить. Это же и есть тот сын кузнеца, да, Виллем? О твоей благотворительности уже все говорят.

— Делать больше нечего, вот и говорят, — передернул плечами Виллем, следуя в сопровождении Гвидо по узкому коридору, соединяющему, как он знал, жилые помещения и аптечный зал.

Тот впечатлял размерами и необычным убранством даже при неярком свете свечей, которые хозяин принялся разжигать. Во всю стену — шкафы из темного дерева с непривычными, застекленными дверцами. А за ними…

— Он чего это?.. — оторопел аптекарь, наблюдая, как пришедший с Виллемом мальчишка рассматривает инструменты на одной из полок: долго, вдумчиво, замерев и, кажется, позабыв, как дышать. — Что ему там надо?! Эй, малец, а ну отойди оттуда! Не твоего ума дело!

— Да не трогай его, — вступился за воспитанника лекарь. — Тебе что, урон какой, если он посмотрит? Руками все равно не достанет: ни в жизнь не поверю, что твои сокровища не под замком. А глазами дыру не протрет.

Дидерик недоверчиво фыркнул, но спорить не стал. Достал из неприметного шкафчика в углу бутыль с вином и два кубка, налил себе и гостю, жестом указывая тому на стул за конторкой.

— Так ради чего меня подняли среди ночи?

Описание болезни Клаэса длилось довольно долго, и лицо аптекаря по мере изложения все больше вытягивалось.

— И что ты предлагаешь? — спросил он, когда лекарь замолчал.

— Ты провизор[6], хотел для начала твой прогноз послушать.

— Да какой тут прогноз, если вообще непонятно, с чем дело имеем… — Дидерик отхлебнул вина. — Точно уверен, что он не одержимый?

— Ну, я креста к нему не прикладывал. Отец Ансельм говорит, что вроде бы нет.

— Я тебе так скажу, льежец, — подытожил аптекарь. — Если ему и станет лучше, так не твоими стараниями. Вот из этого и исходи в лечении. Поддерживай, чем сможешь. Лечи проявления болезни, раз уж до сути не докопаться.

— Я к тем же выводам пришел, — согласился лекарь.

— Так что за лекарство ты предлагаешь?

Виллем подвинул к себе кусок недорогого пергамента и перо с чернильницей, стоящее на конторке.