Побочное действие - "Мадам Тихоня" - Страница 50

Грязь, кругом и всегда. Скошенное ухмылкой лицо в брызгах и потёках чужой крови – прямо перед глазами. Тяжёлое, жаркое дыхание с перегаром и приторной вонью от шмали. Трясущийся от истязаний огрызок человека, который хочет одновременно и жить, и умереть, только остатки разума подсказывают: вероятней последнее.

– А может, сделаем то, чего Хойт не запрещал? Прямо здесь, на столе, только мусор этот уберём? – Ваас придвинулся ещё ближе. Мэл отшатнулась, почти успела, но упёрлась в преграду, которой за спиной не должно было быть. Задрожала в омерзении, когда липкая рука главаря, оставляя на майке тёмные пятна, смяла грудь.

– Тебе ведь такое нравится, признай. Кто знает, как ты развлекалась на своей ёбаной станции… – тянул он. Сдавливал всё сильней, запускал под рёбра пальцы, горячие, как раскалённые в огне крюки, будто голыми руками хотел рвать кожу и мышцы клочьями и из неё тоже. А Мэл уже проваливалась в темноту.

– Хочешь инфаркт? – скаля зубы, шипела в ответ, повторяла, кажется, снова и снова. Когда кто-то стиснул вдруг плечи, крепко, без шанса вывернуться. А вокруг кружили остальные, много, даже слишком, не хватало только команды «фас».

– Не дури. Оно того не стоит.

Алвин. Случайная мысль, будто предостережение. Вроде бы ей, потому что способна слышать, а вроде и Ваасу. Или может, двоим сразу, на всякий случай – кто первым опомнится. Ладони в чёрных беспалых перчатках тоже Алвина, снайпер просто удерживает на месте, не причиняя боли, не ввинчивая под суставы пальцы.

– Эй! Ты не охуел трогать мою добычу? – донеслось сквозь серую дымку. Грязные руки главаря убрались от груди, он переключил внимание, внезапно, впрочем, как всегда. Спёртый вонючий воздух отрезвлял сомнительно, но Мэл упрямо задышала через рот, чтобы хоть как-то подавить ярость и гадкие нотки страха.

– Окей. Играем по-другому. Крыса выкладывает всё, как на исповеди. А ты, сука, проверяешь его до самых печёнок.

Глава 22

— Я… не…

Человек говорил. Речь его прерывалась и дробилась, осколки звука отскакивали от стен, предметов и влажных, окровавленных людских тел. От человека несло скотобойней и чем-то загнано-звериным, мешаниной оттенков, из которой на физическом уровне можно было выхватить только продирающий запах мочи. Остальное сочилось сквозь поры, смешиваясь с бурыми потёками на коже, дрожало в каждой клетке тела: жить, жить… Никто не слышал. Слушали только слова, рваные, одышливые.

– У Хойта… в отряде… охраны… – Человек брызгал слюной вперемешку с кровью. Чересчур много крови для прокушенных губ и разбитых дёсен, – до пузырей и пены, которой всё больше с каждой секундой. Некоторое время назад человек сильно дёрнулся. Напрягся в ремнях, что удерживали его на мокром столе, принялся извиваться, как обрубок змеи под лезвием лопаты. Ребро, которое под ударом приклада треснуло ещё раньше, сместилось и обломками воткнулось человеку в лёгкое.

– … есть… белый… — человек поперхнулся на остатке фразы, задохнулся, затрепыхался, — достаточно крепкий, чтобы не лежать обмякшим куском мяса. В панике выпучил здоровый глаз, пытаясь огромным чёрным зрачком зацепиться хоть за кого-то. И дёргался, дёргался, дырявя себя изнутри своей же костью. Рвал сосуды и харкал шипящей смесью крови и воздуха.

— Спокойно, – безжизненно произнёс кто-то голосом Мэл, воспользовавшись её горлом. Кто-то другой заставил поднять руку, положить невероятно тяжёлую ладонь человеку на лоб, придавить. Скользко, пот и кровь. Шпион напрягся, заелозил затылком по столешнице, размазывая волосами бурые разводы. Или они не бурые, а вполне красные – не понять, слишком ярко прямо на стол светит лампа. Прямо ядерная вспышка, сжигающая сетчатку. А в здоровом глазу шпиона на чёрной радужке отражён размытый белый круг, над ним дрожит воспалённое веко с редкими ресницами.

— Слышишь меня? Будешь дёргаться – будет больнее. — Мэл нажала сильней. Свет ослеплял… странно, несколько минут назад он не был таким ярким. Надавила ещё, одновременно согнула пальцы в нелепом поглаживании, глядя в то, во что превратилось когда-то гладкое лицо азиата. Раскосый глаз переполнился слезами, они тут же смешалась с грязью и кровью. Под давлением напряглись мышцы шеи, потом расслабились.

— Приглушите… свет, – произнесла Мэл холодно и скрипуче. – Мешает… сосредоточиться.

Резкие тени заплясали за пределами поля зрения. В условной тишине, без ругани и кривляний кто-то зашаркал по каменному полу и хламу на нём. Лампа погасла с гулким щелчком, только белесые отпечатки всё прыгали перед глазами. Мэл стояла неподвижно, чуть поглаживая горячий лоб смертника.

-- Хорошо. Теперь медленно и по порядку.

Он говорил, сбивался и терял обрывки слов. Мэл подхватывала их, складывала в цельную картину. Иногда касалась личного, испуганно отшатывалась, поднимая щиты блокировки, как дикобраз иглы. Нельзя подсматривать, что привело каждого из этих людей в пираты. Нельзя рыться в их памяти, натыкаться на взгляды родных и близких, отыскивать причины бегства. Впрочем этот, кажется, совсем без родины – даже не китаец, так, полукровка, приёмыш. Купленный за бумажки, хрустящие и зелёные, в бурых отпечатках. Презираемый там, за пределами острова.

Силы всё равно на всех не набрать, только под сердцем точно калёное остриё засело – чёртовы эмоции. А осколок кости в груди шпиона снова сдвигался, заставляя того захлёбываться воздухом и словами.

– Достаточно. – Мэл сдвинула ладонь со лба на скользкие горячие губы. Шпиона будто током продёрнули, но он послушно замер, мелко дрожа.

– Вы перестарались, господа. У клиента сломано ребро и дыра в лёгком. Ещё пара минут, и он просто захлебнётся. Его мысли придётся озвучить мне.

Вот так, ледяным голосом, с усмешечкой, скорее всего ядовитой и гадкой. Скривленные сухие губы потрескались, но привкус собственной крови потерялся в тяжёлом сыром духе изрезанной плоти. Рука противно влажная – шпион всё время глухо кашлял в ладонь, зажавшую ему рот. Конечно же, Мэл слукавила. У незадачливого азиата было больше, чем пара минут – крупных сосудов костное остриё всё же не задевало. Возможно, четверть или половина часа – целая куча времени для этих ребят, что полукругом застыли у пыточного стола. Просто хренова вечность. Ну что ж, по крайней мере, они молчали. Только Ваас щерился, мерцая зрачками, – пятнистый от бурых брызг, как леопард. Но и он готов слушать слова, такие нужные его всесильному боссу, следя за каждым движением ведьмы внимательно, с интересом.

– Валяй, – бросил наконец «леопард» коротко и снисходительно, скаля ровные крепкие зубы. Мэл отвела глаза, глядя мимо всего и сквозь всех: Вааса, пиратских экзекуторов, клетки, полотнище, лианы. Тугие волны боли, исходящие от шпиона, раз за разом испытывали на прочность ментальную защиту, а в мышцах живота отзывались чем-то вроде судорог.

Мэл тоже оскалилась, будто фильтруя воздух, в котором, кажется, невидимым маревом витала кровяная взвесь. Узкие полосы голого мяса на плечах азиата разъедало солевым концентратом, растворяло яркие потёки, оставляя только пузырьки сукровицы, похожие на свежую ржавчину. В шаге кто-то из пиратов боролся с пивной отрыжкой, мысленно поражаясь спокойствию «ведьмы». Вот это уже лишнее. Даже не смешно, только отвлекает, а в голове начинается предательская круговерть.