Выбери любимый жанр

Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович - Страница 21

Изменить размер шрифта:
21

Милостью азиата Клауса у отставного хакера появилась добавочная забота: пистолет-деструктор. Такой подарок чуть ли не первому встречному… при том, что об означенном «встречном» даритель знает заметно больше, нежели должен бы…

Полицейский дестр – оружие сложное, многоцелевое и весьма «себе на уме». Помимо очень мощного процессора недра подобных смертоубоек как правило содержат эллипсетку, каковая содержит на себе разнообразные и строго индивидуальные поведенческие алгоритмы – в том числе и для случая попадания в нехозяйские руки. Так что подарочек – штука очень, очень опасная в самом широком смысле данного слова. Не обязательно, конечно, капитан «Каракала» умыслил какую-то пакость; он вообще запросто мог не знать о такой особенности полиц-дестров – информация сия не из легкодоступных… Но… Но Бог, как правило, соглашается беречь только тех, кто сам к себе относится не наплевательски.

Так что экс-хакер, подумав, решил отдохнуть минут этак с пять, а затем немножко помочь Господу в бережении береженого. Занятие и само по себе предстояло не из ерундовых, а вдобавок следовало ещё выдумать меры против подслушек-подглядок… И ещё следовало непременно успеть до условно-бортовой ночи, до включения гипнопассиватора (оный прибор, конечно, можно «отрегулировать», но тогда центральный брэйн бортовой сети мигом заподозрит неладное и поднимет никому не надобный шум)…

…Вскинувшись на койке и очумело тряся головой, Матвей с третьей попытки нащупал так и оставшуюся валяться на комп-контакторе дарёную смертоубойку. Нащупал и принялся торопливо заталкивать её под коечное покрывало. Он вдруг осознал, что успел задремать и собственные обстоятельные рассуждения о трудностях предстоящей работы ему приснились. А ещё он осознал, что к нему в каюту весьма назойливо скребутся, причём, кажется, уже довольно давно.

После резонного (хотя и несколько экспансивноватого) Молчановского «какого хрена?!» люк приоткрылся и образовавшаяся щель явила бухгалтерскому взору видение испуганно выпученного глаза, одной ноздри, половины рта и чего-то мочалкообразного, бывшего, вероятно, фрагментом курчавой неопрятной бородки.

– Степан Степанович, можно к вам? – вполголоса вымямлила половина рта, до мелогубости напуганная собственной храбростью.

Матвей начал подробно и очень убедительно объяснять, что никакой Степан Степанович здесь и не ночевал, а если бы и ночевал, то ещё утром такого Степана Степановича непременно бы выгнали, потому что обитателю этой каюты, Бэду Рашну (знаете Бэда Рашна?) сто лет нахрен не нужен здесь какой-то Степан с сербской фамилией. Где-то на самом интересном месте этого объяснения Матвей сообразил, что «Степанович» может быть не фамилией, а отчеством. Конечно, он не преминул поделиться своим открытием с заглядывающими в каюту фрагментами полуобморочной от страха физиономии, добавив, что отчеством называется архаичное восточнославянское именование по личному имени отца, до настоящего времени сохранившееся лишь в некоторых обособленных социумах с патриархальным укладом. Ещё он успел рассказать, будто лично знавал одного Степановича по фамилии Чинарёв, какового в последний раз видел в каталажке – на Новом Эдеме и на музейном унитазе.

Тут Матвей, наконец, опомнился, и подумал, что сосикообразный рацион шестнадцать-кэй не так уж хорошо снимает последствия эрзац-гравитационного пьянства, как полагает наивный Клаус. Но вот этого-то Молчанов вслух не сказал.

Вслух он сказал обречённо:

– Заходи.

Разрешение пришлось повторить несколько раз, ибо личность, по ту сторону щели находящаяся, от всего услышанного впала в глубоченный ступор.

Визитёр был из новоэдемцев – щенячьи глаза и щенячья же неуклюжесть при теле, которому бы позавидовал любой из Крэнговых долболомов. Войдя, гость первым делом вступил в стоящий на полу поднос, поскользнулся и смаху сел на койку (Матвей едва успел поджать ноги, чудом избежав множественных переломов и раздроблений).

Пока возжаждавший приключений обитатель золотого рая ладонями счищал с огромных ступней давленые псевдососиски, а ладони в свою очередь вытирал о штаны, Молчанов сел и попробовал отодвинуться от него как можно дальше.

Завершив очистные мероприятия, новоэдемец посмотрел на хозяина каюты предаными голубыми глазами и вопросил (почему-то шепотом, с мимолётной оглядкой на люк):

– Степан Степанович, вы не будете так добры сказать: что там дальше?

– Где это «там»? – раздраженно осведомился Матвей.

– Ну, в тех стихах, которые вы заказали в ресторане. «Райская баллада», да?

– Тьху ты! Вот именно сейчас мне больше делать нечего, кроме развлекать всяких… этих… Башка трещит, тошно, так ещё и ты со стихами! Хоть бы ж подумал: где я тебе тут запись возьму?!

– Ну, может, хоть перескажете как-нибудь? – Взгляд незваного гостя сделался ещё преданнее. – Очень уж интересно, что дальше там…

– Интересно! – Злобно передразнил экс-Чинарёв. – Чего ж тогда, в ресторане вашем, было на меня с кулаками кидаться, ежели интересно?

Новоэдемский искатель приключений сконфуженно заморгал.

– Так ведь все кинулись, – вымучил он наконец.

– А ты на всех не оглядывайся. Ты сам думай. А то затевать всякие затеи действительно все горазды, но как доходит до расхлёбывания, эти «все» обязательно куда-то деваются…

Преданность невыносимо-голубых глаз переплавилась в такое дремучее непонимание, что Матвей, оборвав свою проповедь, только рукой махнул: «Забыли, ладно…» И тут же горько засожалел о последнем из двух вырвавшихся слов. Потому что новоэдемец немедленно высунул голову в коридор и радостно прошипел:

– Он согласен!

Матвею Молчанову никогда ещё не выпадало оказаться на пути мчащегося во весь опор стада гиппопотамов. Но звуки, которыми коридор откликнулся на шипение незваного гостя… Нет, плохое сравнение. Куда им, гиппопотамам-то…

Слава Богу, любителей стихов оказалось всего-навсего четверо. И слава Богу, что до отчётливого хруста вдавленный ими в стену Матвей не растерялся. Он сразу понял: единственный способ поскорее избавиться от нашествия – это прочитать-таки проклятую хренову… то есть Молчановскую поэмку.

С третьей или четвёртой попытки сумевши набрать в лёгкие достаточную порцию воздуха, Молчанов-Чинарёв-Рашн мученически прохрипел:

– Пёс с вами, щенки проклятые. Слушайте.

РАЙСКАЯ БАЛЛАДА
Смех Писаньем не велено в дерзость вменять.
Смех – не грех, был бы лишь незлоблив.
Так преступно ль шальные стихи подгадать
Под старинный нескучный мотив?
* * *
От святого Петра, ключаря райских врат,
По начальству доклады идут:
Что ни день, столько душ отправляется в ад,
Что за вход черти взятки дерут.
А извечный путь в рай лопухами зарос,
Ходоки на нём перевелись:
Душам проще бездельно сползать под откос,
Чем карабкаться в горнюю высь.
«У коллег кой-чего перенять бы пора, –
Поучает начальство в ответ. –
Коль, к примеру, нейдёт к Магомету гора –
Сам уходит к горе Магомет».
Сложно, что ли, святому собраться в поход?
Ветер странствий кого не влечет?
Рясу – в скатку, ключи – на крючок у ворот,
Да записочку рядом (вдруг кто забредёт?):
«Вышел в люди на переучет».
А погода стояла тогда – боже мой!
Разноптичьем вызванивал лес,
И цветы вдоль обочин живой синевой
Отражали безбрежность небес…
Пётр не много, не мало успел прошагать,
То псалмы, то сонеты жужжа,
Как случись колоброда ему повстречать
(колоброд – это вроде бомжа).
Где бегом, где ползком тот упрямо держал
Путь к сиянию райских ворот…
«Ну куда, братец, прёшь? – Пётр плечами пожал, –
Ты ж не помер ещё, обормот!»
Встречный веки поскрёб хрящеватым перстом,
Сколупнул с них засохшую грязь,
Разглядел солнцекованный нимб над Петром
И заныл, на колени валясь:
«Ваша светлость, примите! Я рай заслужил!
Я живу, как пархатый шакал.
Отродясь я не крал, не курил и не пил,
И ещё до сих пор никого не убил,
И чужого осла не желал.
Я посты соблюдаю с младенческих лет,
С детства бабы не знал ни одной.
Я кругом анана… этот… а-на-хо-рет».
«Врёшь!» – уверенно молвил святой. –
Слишком много потребно для святости сил
На земле, в сей юдоли греха.
Я, бывало, и то…» – Пётр усы прикусил
И умолк, закрасневшись слегка.
«Я не вру, ваша честь, – завывал колоброд, –
Мне страшны воровство и война.
При малейшей опасности слепну, как крот,
А ещё меня корчит и пучит до рвот
От еды, конопли и вина.
Мама часто роняла меня вниз башкой
С чердака на засохший цемент.
И с тех пор я больной и трусливый такой,
А еще я с тех пор импотент.»
«И, в добавок, кретин, – подытожил святой. –
Ишь, заслуга: не мочь нагрешить!»
Что ж, однако, мне делать с тобой, милый мой?
Испытательный срок предложить?
Распорядок приёма стандартен для всех:
Уходи и вернись через год.
Если год проживёшь без намёка на грех…»
«Понял», – горько всплакнул колоброд.
Он плотнее закутал в тряпьё телеса
И глаза рукавом промокнул,
А святой воровато взглянул в небеса
И как будто бы им подмигнул.
Вышину не пятнали в тот день облака,
Чист и ласков был солнечный свет…
Что же там, в синиве, громыхнуло слегка —
Будто взгляду святого в ответ?
* * *
Для Петра год мелькнул, как стрела сквозь камыш —
В треске митингов, в схлёстах идей.
Из трущоб, из-под вблеск раззолоченных крыш
Он спасал непогасших людей.
Вникнув в жизнь на земле, Пётр озлился, как бес,
И чудные случились дела:
Он пришел наспасать себе душ для небес,
А спасал для мучений тела.
Иногда, улучив пару кратких минут,
Пётр замаливал вольность свою:
Души праведных нынче понадобней тут,
Чем на вечном покое в раю.
Но когда он собрался в обратный поход,
Душ пяток за ним всё же плелись.
Целых пять новичков за без малого год!
Для почина и то – завались.
Ну, а что ж колоброд? Как велели, предстал
У Петра на возвратном пути.
Правда, Пётр колоброда того не узнал
И хотел было мимо пройти.
По последнейшей моде вечерний костюм
(тыщи три за один матерьял);
Запах – то ли «Шанель», то ли «Ричи Парфюм»…
Нищий времени зря не терял!
«Сколько див приключилось со мною за год!
Счастье хлынуло, как из ведра,» —
Доверительно вымолвил экс-колоброд
Чинно взявши под локоть Петра. —
Бог, прослышав, небось, как я долго страдал,
Вдруг страданья мои утолил.
Билли Гэйтс на коленях меня умолял
В управление взять весь его капитал,
И – представьте, мой лорд – умолил.
Я в момент растерял хворобливость свою,
Стал отважным, как гиппопотам;
И красивые девы в повзводном строю
Всюду шлялись за мной попятам…
«Ну, и ты…» «Я не пил, не любил баб, не крал,
Упаси меня Бог, экселенц!
Сверх зарплаты я лишней копейки не взял,
И сквозь суетный блеск мишуры да зеркал
С честью нёс аскетизма венец!»
«Что не крал – хорошо, – Пётр покашлял в кулак. –
А с чего же, к примеру, не пил?
Ведь не грех, коль с умом!» «Ваша светлость, да так…
Не привык… Опасался… Сглупил…»
Усмехнулся святой: «Говори же смелей,
Что ж ты хочешь за этот… венец?»
«Мне, начальник, за праведность жизни моей
Поскорее бы в рай, наконец!»
Пётр взглянул на него, как солдат на блоху:
«Дураку, видно, ум не пришить!
То ты праведной звал импотентность к греху,
А теперь – непривычку грешить?
Я насквозь тебя вижу, отродье ужей!
Приговор же мой будет таков:
Знаешь, друг, мы ведь в рай не пускаем ханжей,
И уж паче того – дураков.
В общем, так: доживи. Как помрёшь – заходи.
Да прихлопни раззявленный рот».
…Долго вешкой торчал на пустынном пути
Ошарашенный экс-колоброд.
А над миром качались слепые дожди,
В перелесках безумствовал май,
От медвяного духа щемило в груди
И хрустально сверкал далеко впереди
Всё еще непотерянный рай.
* * *
Что? Мораль? Вот привычка, как сладкий творог,
Мазать смысл на пампушки баллад!
Ну, извольте. Начинкой не красят пирог.
Напоказная святость – одна из дорог,
Что уводят под вывеску «Ад».
Что ж ещё можно вылущить из шелухи
Легкомысленных шалых стихов?
Глупость с ханжеством – это не горсть чепухи,
Глупость с ханжеством – это отнюдь не грехи,
А горшки для взращенья грехов.
21
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Наши партнеры