Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/54
- Следующая
А тем временем скользкий тип Клаус, дожевав очередную псевдососиску, полез за пазуху своей обтрёханной офицерки и осторожно, как змею кусачую, выволок оттуда пистолет-деструктор – двумя пальцами за кончик ствола. Выволок, оглянулся – куда бы деть? – и в конце концов пристроил на комп-контактор. И сказал:
– Вот. А лучевку лучше верни Крэнгу. Зачем наживать неприятности на чистой трассе?
Матвей посмотрел на деструктор. Тот был хорош. В магазине такой не купишь даже по спецразрешению (такие по спецразрешению полицейские кладовщики выдают – сами понимаете, кому); а, к примеру, Зинка Глистопродавка, торговый пункт которой некогда располагался под мост-развилкой пятой и восемнадцатой магистралей, за подобные игрушки ломила… нет, не вспомнить уже, но какую-то совершенную несусветицу.
– Сколько? – спросил Матвей.
– Один, – сказал Клаус, наливаючи. – Второй мне и самому пригодится, а больше у меня нет.
– Я спрашиваю, сколько с меня?
Кадыр-оглы поднял глаза от рюмок и хмыкнул:
– Сочтёмся при дележе дивидендов. Если доживём. За что и выпьем.
Выпили за «доживём».
Закусывая, Клаус бубнил невнятно:
– Ты его спрячь. И вообще, веди себя осторожней. Имей в виду: этот корабль проектировался под армейцев, тут на тайну личной жиэни плёвано и растёрто. В каждой каюте гляделки. И в коридорах. Везде. Гляделки и подслушки. И блокировки на дверях совсем как настоящие. КАК. Понял? – Он дожевал «сосиску» и речь его несколько повнятнела. – Между прочим, Фил приказал, чтоб пульт контроля всех этих сверчков-светлячков перенесли в Шостаковский отсек. Только не вышло. Что-то там у них поломалось кажется – я не в курсе.
Молчанов посмотрел на его лучащуюся самодовольством физиономию, осклабился:
– Про «не в курсе» – это ты новоэдемским хлопам мозги форматируй. А вот с кем я на каком языке говорил… Ты это, что ли, по своим подслушкам да гляделкам вычислил?
– Ага, – корабельный капитан как-то уж слишком деловито принялся разливать по третьей. – Прём сквозь сопространство, работы – сам, небось, понимаешь… Вот и нашел себе развлечение. Проще говоря, дер цэрстрёунг.
«Врёшь ты, сука, а не развлекаешься! – подумал Матвей. – С Филом твоим я по-русски всего парой слов перекинулся, и то в номере. Даже если Новоэдемскую гостиницу тоже строили вояки, то уж в ней-то ты капитаном не состоял! И отчего это, по-твоему, должен я „сам понимать“, до какой степени у тебя нет работы во время сопространственного перелёта? Выходит, ты знаешь, что я училище Космотранса окончил, что три года налетал на кросстаре… И, конечно, всё это тебе тоже Каракаловские подслушки нашептали, конспиратор ты хренов?!»
Вслух Молчанов ничего этого не сказал. Вслух он продекламировал со значением:
– Не понял, – сказал Клаус.
– Подумай, – сказал Матвей.
Они немного посидели молча, потом выпили, потом ещё раз выпили, а потом Клаус Кадыр-оглы сказал:
– Их ферштейн. Мне эта экспедиция тоже не нравится.
Бухгалтер Рашн едва не подавился псевдососиской:
– Это всё, что ты понял?
– Я многое понял, – герр космолёт-баши… то есть (пардон!) экипаж-паша Клаус Генрих вдруг сделался неподдельно серьёзен. – Например, я понял, что ты – летун с опытом. Это ж видно! Как по кораблю ходишь, как смотришь… И вообще – у тебя в глазах сопространство.
Матвей опять чуть не подавился. Вот ещё новость! Выходит, он, Матвей – такой же в лоб галактикой звезданутый шиз, как и сам Клаус?! Во открытие-то!
А Клаус изрёк:
– В общем, я думаю, ты тут единственный, на кого я могу расчитывать в случае чего-нибудь нештатного.
– А твой экипаж? – поинтересовался Молчанов, жуя.
– Экипаж у меня два человека. Программист якобы предпенсионного возраста (без сомнения врёт, что «пред») и бортинженер, восемь лет назад объявленный в глобальный розыск: он тогда был контакт-оператором и при швартовке к Альбе Орбитальной раздавил взлёт-посадочник – всего лишь навсего перепутал терминалы. Теперь объясни: как они оба получили о'кэй на найм?
– А ты как получил? – ехидно осведомился Матвей.
– Будешь хохотать, но представления не имею. Один малознакомый доброжелатель насквозь уши проплазмотронил, нагар дюзовый… «Рискни, попробуй, а вдруг…» Ну, и рискнул – чтоб только отплавился. А оно возьми, да и удайся. Словно бы в профсоюзе и в департаменте не соображают: малейшая нештатность, даже пусть и не по моей вине… Я понимаю, конечно, что они работодателей-индивидуалов терпеть не могут, но есть же предел! Им же всем, если что, сидеть – не пересидеть! Не кораблевладельцу, не Шостаку – им! Ну, и мне тоже, но кому, кроме меня, до этого дело? Вот и думай.
Каракальский капитан снова потянулся было наливать, но Молчанов, у которого рапсовка уже изрядно пошумливала в голове, перехватил его руку. Не те пошли разговоры, чтобы терять контроль над собеседником, и уж тем более над собой.
Клаус Генрих не стал упорствовать. Клаус Генрих сказал:
– По-моему, в эту экспедицию специально собрали людей, которые заведомо не помчатся в полицию. Вот смотри… Новоэдемцы в полицию точно не пойдут: они просто не знают, где это и зачем; Крэнга и его бицепсоидов полиция наверняка уже измечталась увидеть, а вот они её – вряд ли; я и мои – сам понимаешь… А ты… Думаешь, Шостак и Фил дураки, что проглотили твою блефотину про имя-фамилию?
– Не, – сказал Молчанов. – Не дураки, а сволочи. Работают на перспективу. Когда дойдёт до подтверждения прав первопоселенцев, заявят, что личность Бэда Рашна не идентифицируется, оттрахают его, горемыку, через задний проход да так и пустят по галактике бесштанненьким-неподмытеньким.
– Вот-вот. И ты что, заявлять на них побежишь? У тебя же наверняка у самого пробоотборник в вареньице!
Бухгалтер Рашн медленно растянул губы в улыбке:
– Уж за меня-то не изволь опасаться. Если дело дойдёт до идентификации, не отвертятся.
– Ага, – кивнул Клаус насмешливо, – знал я одну такую. Тоже всё время повторяла: «Смотри, если залетим – не отвертишься». И точно, не отвертелся. Никто. Так в рубрике «отец» и зафиксировали: «Тринадцатая отдельная образцово-показательная бронебригада». – Он прихлопнул ладонями по коленям, явно собираясь на выход. – Напомни-ка, куда ты меня посылал полчаса назад? Нахрен? Ну, хоть и с задержкой, но команду принято. Выпивку я, с твоего разрешения, заберу, а жратву оставляю. И кончай ты замаривать себя голодом, ходи в столовую! Понимаю, конечно: на виду у всего коллектива светить истараненным фэйсом удовольствие маленькое, но уж сцепи зубы и вытерпи.
– А что, ещё заметно? – огорчённо протянул Матвей.
– Не бери в голову, теперь модно носить губы такого размера. – Кадыр-оглы спрятал фляжку за пазуху и встал.
Уже открывая люк он небрежно полуобернулся:
– Судя по тому, что углядели мои гляделки, тебя заинтересовала тушенка в нашей каргокамере. Так вот, не сочись слюной. И не вздумай взламывать ящики. Я уже в них заглядывал, там нет ничего съедобного. Наверное, у Шостака на Байсане погибла нежнолюбимая бабушка, и он решил отвезти на её могилку родной землицы. Всего получается тонн, приблизительно, двадцать – бабушка, наверное, была женщиной крупной. Ну, всё. Ауфвидерзеен, о нежносладчайший рахат-лукум моего взора.
Минут этак с десять Матвей просидел, как в трансе, безотрывно глядя на прихлопнувшуюся за Клаусом люковую крышку и тщетно пытаясь хоть приблизительно рассортировать в голове мешанину из набитых грунтом ящиков, приваренных крышек, Шостаков, шостаковских бабушек и алкогольных паров. Мешанина поддаваться какому-либо упорядочению не желала. В конце концов бухгалтер Рашн отчаялся, аккуратно снял на пол поднос с замаскированной под сосиски тошнотиной, растянулся на койке и устало смежил очи. Ушибленный рапсовкой мыслительный аппарат требовал не умствований, а сна. Но требовать ещё не означает получить.
- Предыдущая
- 20/54
- Следующая
