Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 93

— О, вы только посмотрите, — прошептал Эдмон, саркастично улыбаясь и кивая куда-то в сторону. — Барон и баронесса Дюпен собственными персонами.

Ида и Клод повернули головы слишком поздно, чтобы избежать встречи с человеком, у которого так удачно выиграли на скачках, и его женой, молодой девушкой с черными вьющимися волосами.

— Какая встреча, герцог де Дюран, — с натянутой улыбкой поклонился барон Дюпен и Ида про себя отметила, что баронесса не спускает взгляда с того, с кем заговорил её муж. Эдмон божественно улыбнулся и поклонился.

— Поздравляю вас с победой, — и голос, и фигура барона показывали, что он не то, что не рад этой победе, но и предпочел бы, что бы Эдмон сломал себе шею во время падения. Ответом снова были божественная улыбка и поклон.

— Вы заставили многих понервничать вашим падением, — барон слабо попытался усмехнуться, мельком взглянув на Иду.

— Кроме вас, я так полагаю, — намёк был понят, потому что барон заметно помрачнел, а баронесса опустила глаза.

— Что ж, приятного вечера вам и вашим очаровательным друзьям, — холодно поклонился барон Дюпен, и, увлекая свою жену за собой, прошёл к выходу, бросив ещё один косой взгляд на Иду.

— Я говорил тебе, что мы с ним спорили на скачках? — спросил Клод, сдвигая брови. — На редкость неприятный человек.

— А самое главное, плохо влияет на всех, кто оказывается рядом с ним, — небрежно махнул рукой Эдмон, направляясь в зал, у входа в который их уже встречал распорядитель.

Зал ресторана по-прежнему сиял свечами и позолотой. Аккуратные, подтянутые официанты сновали между столов, стараясь угодить иногда через чур претенциозным клиентам. Устроившись в глубине зала, в уютном полумраке, Ида наконец почувствовала себя легче. Слава Богу, ей не нужно было говорить, потому как Клод и Эдмон бесконечно о чём-то шутливо спорили. Жером с молчаливой скукой оглядывал зал. Моник не сводила голодного взгляда с герцога, в который раз поражаясь тому, как он может не замечать её очевидных достоинств. Она даже не могла спокойно есть, думая о том, что он обращает внимание на кого угодно, но только не на неё. Привыкнув считать себя образцом добродетели, она не понимала, что он может ценить что-то совершенное другое, нежели общество. В то же время, её совершенно выводило это напускное спокойствие Иды, которая спокойно перебирала еду на тарелке, мило улыбалась и иногда отвечала на обращенные к ней вопросы. Сама Моник чаще всего говорила невпопад.

— Всё же, что бы ни говорили некоторые, — Клод выразительно сверкнул глазами в сторону брата, — эта неделя в Париже была не плоха.

— Для тебя так особенно, — усмехнулся Жером.

— Клод, смирись, — засмеялся Эдмон. — Тебе все будут припоминать этот случай до конца жизни.

— Надеюсь, Жозефина ничего об этом не узнает, — Клод тоже засмеялся и выразительно поднял брови. — Она и так не высокого мнения обо мне.

— Она будет первым человеком, которому я расскажу о твоих выходках, — снова усмехнулся Жером.

— Ну, раз моя судьба решена, предлагаю выпить за Эдмона и его красивую победу! — весело воскликнул Клод, поднимая бокал.

— Я не сказал бы, что она была красивой, но с трибун, несомненно, виднее, — улыбнулся Эдмон, поднимая свой бокал.

— За удачное закрытие сезона и прекрасную неделю в Париже! — присоединила свой голос Ида. Над столиком повис легкий и мелодичный звон бокалов.

— Надеюсь, таких вечеров будет ещё много, — сказала Моник, делая несколько глотков прекрасного вина и глядя на Дюрана как можно более кокетливым взглядом.

— У вас всех слишком мало точек соприкосновения, что бы вас можно было часто собирать вместе, — несколько печально отозвался Клод, а Эдмон лишь сдержанно улыбнулся и невольно взглянул на Иду. В вечернем полумраке лицо её всегда приобретало какую-то странную красоту, какой не бывало утром или днем. Моник заметила этот легкий взгляд и вновь помрачнела.

***

Вещи были давно собраны и Ида стояла посередине комнаты, оглядывая саквояжи, коробки и корзины с вещами. Это были последние минуты в Париже. Не то что бы она жалела, покидая столицу, Марна, с её спокойным течением, влекла куда больше, но определенное сожаление было и оно было тягучим и давящим. Из соседней комнаты выплыла Моник в своём дорожном платье и тоже остановилась, оглядывая вещи. Так они и стояли, друг напротив друга, разделенные стеной из вещей и избегали смотреть одна на другую, зная, что им предстоит ещё дорога в несколько десятков миль наедине. Люси уехала рано утром, чтобы успеть к приезду госпожи немного навести порядок на «Вилле Роз».

В номер быстро забежали два крепких и невысоких носильщика, которые тут же, как муравьи, схватили вещи и понесли их на улицу, к экипажу. Оглядев опустевшую комнату, Ида молча, уже даже без тени сожаления, которое как рукой сняло, вышла в коридор и направилась к лестнице. Моник засеменила следом, словно боясь, что сестра уедет без неё.

Коротко кивнув всё тому же мужчине за стойкой, что приветствовал их в первый день, Ида пересекла сияющий великолепием холл и вышла к подъезду. Моник не могла отказать себе в удовольствии обернуться и окинуть взглядом покидаемую гостиницу. Ида между тем уже наблюдала, как носильщики проворно размещали и крепили вещи. Удостоверившись, что они всё делают вполне добросовестно, она оставила наблюдать за их работой младшую сестру, а сама обошла экипаж и подошла к козлам, на которых гордо восседал приехавший за ними Филипп.

— Как дела на «Вилле Роз»? — коротко спросила она, кутаясь в накидку. — Если случилось что-то из ряда вон выходящее, то я предпочту узнать об этом раньше, чем приеду туда.

— Нет, госпожа виконтесса, всё так, как вы оставили, — с легким поклоном ответил Филипп. Ида не была этому удивлена, потому как оставила распоряжаться всем Жака, который умудрился бы сохранить спокойствие на «Вилле Роз» даже если бы началась революция или внезапно грянуло второе пришествие.

— С маркизой де Лондор все в порядке? — спросила Ида, продолжая кутаться в накидку и одним глазом следя за носильщиками, которые закончили работу.

— Да, с ней тоже все хорошо, — снова кивнул Филипп.

— Надеюсь, это действительно так. Моник, залезай, поехали, — скомандовала средняя виконтесса Воле, подгоняя Моник внутрь, всё же оглядываясь на величественное здание гостиницы. Сожаление? Нет, она уже давно перестала жалеть. Какое сожаление может быть в её жизни? Любой её поступок просто лишал её привилегии сожалеть.

Экипаж медленно тронулся и в окне поплыли парижские улицы. В давящем и томительном молчании, которые было невыносимо, потому как состояло из ненависти, две сестры смотрели на сменяющиеся дома и сменяющихся прохожих по разные стороны дороги. Дома постепенно становились всё менее великолепными, улицы более узкими и грязными, прохожие более уставшими. Наконец, экипаж пересек городскую черту и уже намного быстрее устремился вперед по песчаной дороге. Париж с его бедностью и богатством оставался позади.

— Не жалеешь, что все закончилось? — внезапно спросила Моник, отрываясь от окна и переводя взгляд на сестру. Ида молча покачала головой.

— Все же удобно, когда твой брат называет лучшим другом того, за кого ты мечтаешь выйти замуж, не так ли? — в голосе Моник мелькнули нотки издевки и зависти.

— Тебе виднее, Моник. Мы уже обсуждали это, — Ида устало взглянула на сестру. — Я не собираюсь замуж за герцога де Дюрана.

— А зря, — покачала головой Моник. — Он завидная партия, и не только для тебя.

— Да, для тебя тоже, — укол был очевиден. — По-моему, уже всем очевидно, что ты питаешь к нему определенную склонность.

Моник потупилась и пробормотала что-то невнятное.

— Я не осуждаю это, — Ида снова взглянула в окно. — Ты можешь любить кого вздумается, но просто знай, что твой выбор не самый лучший.

— Ну оказываются же циники сентиментальными и тонко чувствующими натурами, — не унималась Моник.

— Ты считаешь себя тем человеком, который сможет понять тонкую душу сентиментального циника? — подняла брови Ида, почти рассмеявшись. — Нет более трудноустроенных людей, чем чувствительные твари, потому что, как правило, по отношению к людям они совершенно не сентиментальны.