Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 89

— Ты никогда не думал о том, — внезапно заговорила Ида, не отрывая своего отстраненного взгляда от картины, словно сетка кракелюра складывалась в слова ее вопроса, — что тебе всё же повезло в жизни гораздо больше чем многим, даже принадлежащим к нашему кругу? Не думал ли ты о том, что эта твоя удача в скачках, твои отношения с женщинами, которые всегда тебе сходили с рук, твой ум, твоя красота, твое богатство, твоя счастливая, разгульная жизнь — что за всё это придется заплатить, рано или поздно и, возможно, дорого? Ведь не может одному человеку даваться столько удачи и талантов во всем. Переливая воду из одного кувшина в другой нельзя оба их оставить абсолютно полными. Ведь, даже если второй кувшин и станет полным, то первый неминуемо опустеет.

— Я предпочитаю быть реалистом, — пожал плечами Эдмон. — Я не склонен к мистицизму.

— К нему не нужно склоняться. То, что я сказала доказано века назад, — Ида с холодным упорством стояла на своём. — Все изнашивается, Эдмон, одежда, обувь, здания, отношения, чувства. Фортуна привередлива и непостоянна. Может везти во всем, но не всегда.

— В жизни как в картах — кто-то сбрасывает, а кто-то идет ва-банк, — Дюран взглянул в её сторону. — Кто-то должен проиграть, для того, чтобы кто-то выиграл. Все выигрывать не могут. Всегда должен быть победитель, и всегда должен быть проигравший. Если ты готов рискнуть всем ради победы, то…

— Ты хоть раз рисковал всем? — Ида подняла на него свои потемневшие глаза. — Настолько, что в случае поражения ты потерял бы все, что имеешь?

Эдмон задумчиво покачал головой и, наполнив бокалы, траурно-торжественно произнес:

— За нашу удачу и за то, что бы она не покидала нас до конца наших дней.

Да, ему придется расплатиться за всё, что он совершил в этой жизни и расплачиваться он начал уже сейчас. Единственная, которую он полюбил всем своим оледеневшим сердцем, не отвечала на его любовь. О, если бы только гордость не боялась быть уязвленной и отвергнутой. Временами ему казалось, что по её лицу скользит лёгкая тень любви, но как только он пытался поймать эту тень, она исчезала без следа. Тогда он понимал, что эта тень была лишь порождением его воображения, которое так жаждало ответной любви этой женщины, что согласно было поверить во все, что, хоть и отдаленно, доказывало любовь.

— Ты сказал, что не стремишься к семейному очагу… — Ида вертела в руках пустой бокал, переведя взгляд с картины над камином. — Неужели ты готов всю жизнь прожить в полном одиночестве, чтобы понять, что после тебя не осталось ничего и никого?

Эдмон усмехнулся про себя, в очередной раз, отмечая, что она всё более ненавязчиво намекала на то, что была бы не против стать герцогиней Дюран.

— Если позволишь, буду называть вещи своими именами, — спокойно начал Эдмон, всё же тщательно подбирая слова. — Да, девушки, которых я совратил в большинстве своём были приличными, из набожных и благонравных семей, но всё они были в душе немного продажными, потому что их набожные матери с детства внушали им, что главная цель в жизни — найти удачную партию, богатого супруга. О какой набожности может идти речь, если они, можно сказать, с детства учили своих дочерей торговать собой, но в рамках закона? Лишь не многие из девушек, которые лишились чести по моей вины заслуживают моего раскаяния. Большинство из них оказалось в моей постели из-за мечты о богатстве.

— Жалкое оправдание, — усмехнулась виконтесса Воле. — Если ты не в силах признать то, что заставил их полюбить себя, и, я уверена, прикладывал к этому все силы, используя весь свой арсенал…

Она не закончила мысль, лишь махнув рукой и Эдмон, воспользовавшись этой паузой, снова наполнил их бокалы. Свежий глоток вина видимо вернул мысли виконтессы в нужное русло и она продолжила:

— Если вначале тебе это доставляло удовольствие, то потом ты привык к этому. И теперь тебе никогда не найти ту идеальную девушку, а я уверена, что у тебя есть идеал женщины, у всех есть идеалы, хоть и не все в этом признаются. Тебе не найти ту скромную, молчаливую, послушную овечку, коих многие считают идеалом. Впрочем, даже и самодостаточную девушку, со своими взглядами на жизнь тебе не найти. А знаешь почему? Потому что тебе легче быть со шлюхой, чем с нормальной женщиной. Ведь заплатить за любовь гораздо проще, чем заслужить ее, не так ли?

С этим Эдмон не мог не согласиться, хотя сам редко задумывался об этом. Его больше задевало то, что эти слова говорила та, которую он любил. А Ида, которая с самой первой встречи не питала иллюзий относительно характера Эдмона и его привычки вести себя, спокойно допивала очередной бокал.

— Я видел в жизни много семейных драм, — продолжил свою мысль Дюран. — Видел, как мужья, не выдерживая, душили своих жен, а жены подсыпали в бокалы богатых супругов странного вида порошки. Видел, как те и другие, не находя в лоне своей семьи ничего, кроме кучки маленьких детишек, кидались в объятия любовников и любовниц. Семья, которую они создали, повинуясь своей жажде богатства, утомляла их.

— Так влюбись, — пожала плечами Ида, словно речь шла о чем-то таком же очевидном, как выпить стакан воды.

— О нет, дорогая моя, я дал себе слово никогда не влюбляться, — Эдмон слегка пьяно улыбнулся. — Я видел, что сделала любовь с моим отцом и решил, что хочу сохранить рассудок.

— Ценой счастья? — виконтесса Воле осушила очередной бокал. — Если та жизнь, которую ты вел раньше, больше не приносит тебе счастья, если ты уверен, что любовь тоже не сделает тебя счастливым, то зачем тогда жить? Зачем ждать своего естественного конца, когда есть десятки способов умереть красиво.

— Если бы я решил красиво умереть несколько лет назад, — Дюран встал и, подойдя к секретеру, вынул вторую бутылку, привычным жестом выкрутил пробку и снова наполнил бокалы, — то не переехал бы в «Терру Нуару», не познакомился бы с твоим братом и не обрел бы в твоем лице умную собеседницу.

— И очередную любовницу, — печально усмехнулась Ида и, приподняв свой бокал, несколько мгновений полюбовавшись рубиновым цветом на просвет, снова залпом опустошила бокал. Эдмон удивленно повел бровью: было видно, что пить ей не в первой и, судя по её манере пить, она привыкла к чему-то более крепкому. Виконтесса Воле заметила и поняла его взгляд, потому что снова печально усмехнулась и сказала:

— Когда умерла моя мать, а отец проигрывал все наше состояние… Я была подавлена, не представляя жизнь дальше, и никто не следил за мной и я… Как-то так получилось, что я начала совершенно спокойно иногда выпивать бокал другой.

Несколько мгновений она помолчала, а затем, посмотрев на него, продолжила:

— Я знаю, это недостойно женщины. Тем более приличной, какой я старалась раньше казаться. Теперь я чувствую странную вседозволенность. Ты же знаешь, стоит только начать падение и остановиться уже не сможешь. Будешь катиться по наклонной дальше и дальше.

— Ты и правда видишь свою жизнь такой? — осторожно спросил Дюран, ставя пустой бокал на столик.

— Теперь да, — ответила она, поднимаясь и подходя к окну, раздвигая тяжелые портьеры, которые уже несколько лет никто не трогал. В воздухе закружились пылинки, и ночной город проник в комнату, перестав, наконец, ожидать на подоконнике. Ида стояла, бесцельно глядя на пустую улицу и чувствовала, что достаточно пьяна, чтобы сказать то, что говорить не следовало. А Эдмон молча сидел в кресле, глядя на её тонкую шею, которая, вопреки обыкновению, сегодня была не скрыта волосами и думал о том лёгком, почти не заметном уколе, который послушался ему в её словах. Быть может, она не хотела его задеть, но он сам прекрасно знал, что виноват. Виноват, потому что женщина, которую он любил больше всего на свете, единственное, за что он, пожалуй, ещё мог ухватиться в жизни, сама не желала более жить. Её жизнь, так же как и его превратилась в бесцельное существование и он остро ощущал, что это он сделал её такой. А ведь усни его гордость тогда хоть на миг и она уже была бы герцогиней Идой де Дюран… Но сейчас, когда он был полон искреннего раскаянья изменить ничего уже было нельзя — было слишком поздно. Он хотел ее любви, но как она могла полюбить человека, о котором она знала столько нелицеприятной правды? Она могла полюбить его, как богатого наследника, возможно, как просто красивого мужчину, но как она могла полюбить его уродливую душу, которую он рискнул открыть ей?