Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 170

— Я могу удалиться? — осторожно поинтересовалась Моник, поднимаясь, но, всё же опасаясь сделать шаг в направлении двери. Дюран поднял на неё глаза и, уже в который раз за время разговора, усмехнулся.

— Но учтите, мадемуазель Воле, — в голосе герцога проскользнули угрожающие нотки, а в глазах сверкнула холодная, остро отточенная сталь, — если вы попытаетесь раскрыть одну известную вам тайну, будьте уверены, я не останусь в долгу и отвечу тем же. Тогда и посмотрим, что общество простит быстрее: нарушение шестой заповеди или седьмой. Вы поняли меня?

Моник не понимала решительно ничего, но ей не оставалось ничего иного, кроме как кивнуть.

— Что ж, раз мы поняли друг друга, мадемуазель Воле, вы можете идти, — с легкой насмешкой произнес Эдмон, широким жестом указывая на плотно закрытые двери. — И помните, что ваша жизнь отныне зависит от вашего благоразумия. Докажите, что вам приписывают это достоинство не просто так.

— Мне остается положиться на ваше благородство и надеяться, что вы не опуститесь до этой ужасной лжи, — тихо проговорила Моник.

— До лжи — никогда, мадемуазель Воле, только до правды, — мрачно улыбнулся Эдмон. — Но только после вас, помните об этом. Не заставляйте меня жалеть о том, что я послушал своего друга и оставил это дело в узком семейном кругу.

— Вам никто не поверит, — быстро бросила Моник, отступая к двери. Её репутация безупречна и никто никогда не поверит отвратительным наветам человека, который сам не отличался добродетельностью. Во всяком случае, ей оставалось уповать только на это. Общество всегда заступалось за разделявших его взгляды так же яростно, как обрушивалось на тех, кто эти взгляды всячески не принимал.

— Я постараюсь быть убедительным, — улыбнулся Эдмон какой-то дьявольской, почти безумной улыбкой. Сомневаться в этом не приходилось: младшая Воле прекрасно знала о том, насколько красноречив может быть герцог Дюран и как его красноречие, подкрепленное обаянием, может влиять на людей.

— Вы не посмеете, — прошептала Моник, судорожно сжимая дверную ручку и глядя на герцога толи умоляющим, толи угрожающим взглядом.

— Я не советовал бы вам испытывать судьбу и дальше, мадемуазель Воле, — так же тихо ответил Эдмон, слегка поклонившись в знак прощанья, что, учитывая предшествующий разговор, выглядело излишне дерзко и издевательски, нежели вежливо. Моник, впрочем, было не до светских приличий. По-прежнему не поворачиваясь к Дюрану спиной, она открыла дверь и вышла в холл, захлопнув за собой дверь с такой быстротой, словно опасалась, что следом за ней из комнаты вырвется наружу злой дух.

***

В холле Моник столкнулась с сестрами и Клодом. Выражение ее лица отражало такое смешение чувств, что Ила невольно отшатнулась, хватаясь за руку Клода. Жюли, на которою вид младшей сестры произвел не меньшее впечатление, вздернула руки к груди, едва не вскрикнув. Из всех присутствующих она была наименее осведомленным человеком, что немало раздражало её, и теперь отчаянно желала заставить Иду или Клода рассказать ей все, потому что сотни догадок, промелькнувшие в её голове, приводили маркизу Лондор в ужас. Но прежде, чем Жюли успела сказать хоть слово, Моник, бледное лицо которой внезапно исказилось от гнева, сверкнула глазами в сторону Иды и Клода, и дрожащим голосом почти выкрикнула:

— За что вы меня так ненавидите, что допускаете подобное?

Виконтесса Воле, желая успокоить сестру, протянула, было, к ней руку, но взгляд Моник заставил её тут же отдернуть ладонь. Казалось, младшая Воле, как бог–громовержец, могла начать метать молнии и испепелить ими неугодных, как только кто-то сделает хоть движение в её сторону.

— Как вы можете так со мной поступать? — снова воскликнула она и, несколько театрально прижав ко лбу руку, бросилась прочь из дома. Клод нерешительно дернулся, желая последовать за ней, но пальцы Иды, все ещё сжимавшие его локоть, удержали его, заставив остаться на месте.

— Никого из нас она сейчас не послушает, — негромко и, как показалось Жюли, устало проговорила Ида.

— Что происходит? — наконец, произнесла маркиза Лондор, постепенно выходя из состояния легкого оцепенения, вызванного столь странным поведением Моник. — Я имею право знать, что вы здесь затеяли! Особенно если учесть все обстоятельства!

То, что в их семье что-то шло не так, точнее пошло не так с того дня, как умер Жером, было очевидно, как бы Ида и Клод не пытались скрыть это, уверяя, что ничего не изменилось. То, что в какие-то внезапно открывшиеся тайны они предпочли посвятить Эдмона, ужасно било по самолюбию маркизы, но то, что происходило сейчас, переходило все границы. Пожалуй, Жюли была даже согласна с Моник в том, что ни Ида, ни Клод не имели права допускать подобное.

Клод лишь тяжело вздохнул и, переглянувшись с Идой, ответил, стараясь говорить как можно тише:

— Возможно, после мы все объясним, если ты всё ещё будешь желать знать, но пока не требуй от нас больше, чем мы можем сказать. И, будь добра, поговори с Моник и попытайся успокоить её. Мы принесем ей свои извинения, когда будет в состоянии слушать нас.

Эти слова отдавали такой безысходностью и болью, что Жюли на мгновение даже подумала, что и в самом деле не желает знать правду. Но природное любопытство и желание понять смысл разворачивавшейся вокруг драмы все же взяли верх и, коротко кивнув, Жюли вышла на улицу, надеясь, что младшей сестре не пришло в голову отправиться на “Виллу Роз” пешком. Позже она все равно всё узнает.

— Не могу понять, почему все это происходит с нами, — прошептала Ида, опуская глаза и качая головой, как только Жюли скрылась за дверью.

— Просто потому что должно происходить с кем-то, — Эдмон остановился в дверях гостиной и, опершись плечом на косяк, скрестил на груди руки. — Случай распорядился так, что эта доля выпала вам.

— Что ты сказал ей? — резко осведомился Клод, бросая на друга мрачный взгляд из-под бровей. — Она выглядела так, как будто ты обвинил её во всех прошлых и будущих преступлениях человечества.

— Я был вежлив, — отозвался Эдмон, откидывая со лба упавшую прядь, — настолько, насколько позволяли обстоятельства.

— Твоя вежливость её напугала! — воскликнул Клод. — Она готова была разрыдаться или потерять сознание.

— Палачи любят выглядеть жертвами.

Этот спокойный, почти холодный ответ, заставил виконтессу Воле вздрогнуть.

— Значит, это все же она? — тихо, запинаясь, проговорила она, прижимая тонкую ладонь к горлу. — Нет, этого не может быть.

— К несчастью, госпожа виконтесса, я склонен верить хоть и не совсем чистосердечному, но все же признанию, которого добился от вашей сестры, — развел руками Дюран, словно извиняясь за произнесенные словами. — Поверьте, я желал бы, что бы все было иначе.

— Нужно время, — растерянно проговорил Клод, прижимая руку ко лбу и глядя в одну точку. — Нам нужно подумать обо всем этом.

— Не думаю, что стоит что-то предпринимать, — осторожно сказал Эдмон. — Я понимаю, что вам тяжело, но все это лучше оставить в качестве уродливого и ужасного скелета в шкафу.

— Нет-нет, об огласке не может быть и речи, — все так же, не отрывая взгляд от пола, ответил Клод. Они желали правды и, получив, закономерно хотели отказаться от неё и забыть все произошедшее. Даже Эдмон выглядел несколько потерянно, видимо, тоже до последнего веря в совпадение и случайное стечение обстоятельств. На Иду, бледную и измученную, и вовсе страшно было смотреть.

— Зачем мы начали все это? — тихо спросила она, поднимая глаза и переводя пустой, усталый взгляд с Клода на Эдмона и обратно. — Лучше бы нам ничего этого не знать.

— Я не мог оставить смерть брата просто так.

— А теперь ты узнал, кто и при каких обстоятельствах убил его! — воскликнула Ида. — Что же, это знание принесло тебе облегчение?

Клод лишь молча качнул головой и сжал пальцами переносицу, прикрывая глаза.

— Клод прав, — осторожно вмешался Дюран. — Вам нужно время. И, возможно, не мало времени. Мы вернемся к этому разговору позже.