Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 154

— Что? — переспросил Клод, резко останавливаясь и оборачиваясь. Управляющий лишь подал плечами.

— С тех пор, как мы вернулись после выходного, который нам дал ваш брат, то есть с сегодняшнего утра, ваш брат ещё не появлялся.

— Что ж, тогда я пойду к нему сам, потому что моё дело не терпит отлагательств, — взмахнул рукой Клод, решительно направляясь к лестнице. Если Жером спал, его нужно было разбудить немедленно, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все действительно в порядке.

— Вы только что с дороги, — управляющий не менее решительно направился за хозяином. — Может быть, хотя бы выпьете чаю?

— После, — все так же нетерпеливо отмахнулся Клод, но тут же добавил: — Хотя, впрочем, приготовьте и накройте в столовой. Не думаю, что мой брат уже завтракал.

— Как скажете, – кивнул управляющий и направился обратно, не дойдя и до середины лестницы. Клод тем временем, шагая через ступеньку, преодолел лестничный пролет, и все так же решительно подошёл к двери, ведущей в комнату брата, и, как всегда без стука, распахнул её настежь. В это же мгновение он понял, что показалось ему странным, как только он переступил порог дома: здесь была смерть. Клод осознал это быстрее, чем его взгляд, прошедшийся по всей комнате, зацепился за бледное тело брата, от которого, казалось, веяло могильным холодом. Он желал, что бы это был обморок, что бы его брат слёг с внезапно подхваченной в самом начале жаркого лета простудой, чего с ним не бывало никогда, засидевшись на сквозняке с книгой. Но глаза, широко распахнутые и устремленные в потолок, не оставляли сомнений: было очевидно, что Жером мертв.

— О Боже… — прошептал Клод, едва осознавая, что этот полный боли голос принадлежал ему. Он хотел немедленно броситься обратно в коридор, захлопнуть дверь и бежать прочь от этого дома, но тело не слушалось его. Все так же заворожено глядя на тело брата, он шагнул вперёд и, пошатнувшись, оперся на косяк, чтобы удержаться на ногах. Весь мир остановился, всего лишь на мгновение, а затем обрушился на Клода всей лавиной запахов, звуков, цветов, ощущений. За окном оглушительно, словно военный оркестр, завели свои трели птицы, кипенно-белая постель, на которой лежал Жером, вдруг стала слепить, как снег в солнечный день, спертый воздух комнаты ударил в нос, наполняя лёгкие и вызывая мучительное чувство тошноты. Раздался металлический звон, сравнимый разве что с набатом, и сразу следом за ним короткий, словно вскрик, звук бьющегося фарфора, но Клод даже не заметил, что зацепил находившийся возле двери столик, но котором стоял тазик для умывания и кувшин для воды. Единственное, к чему было приковано его внимание это кровать и тело его брата, лежавшее на ней. В коридоре раздались тяжёлые шаги управляющего, пришедшего на шум, но в обилии звуков, каждый из которых повторялся в голове многократным эхом, Клод не услышал их.

— Святые угодники! Что это значит?

Этот возглас заставил Клода вырваться из объятий сковавшего его ужаса. Обернувшись, он осознал, что стоит уже возле самой кровати, а управляющий, который сейчас был белее мела и немногим отличался от покойника, застыл в дверях, переводя взгляд с живого на мертвого.

— Завесьте зеркала, — произнёс Клод и с трудом узнал этот неестественно спокойный голос. Его пугало это внезапно появившиеся спокойствие, которое непременно должно было обратиться удушающим и тихим нервным приступом. Но управляющий всё ещё не двигался с места и, видимо, не собирался этого делать, не получив ответ на свой вопрос.

— Ваш брат… — наконец осмелился произнести он, но тут же осекся под потемневшим и пустым взглядом Клода.

— Да, — кивнул Клод, все ещё поражаясь собственному спокойствию, и зачем-то обернулся на кровать, словно желая ещё раз убедиться в правдивости того, что собирался сказать: — Мертв.

— Позволите вам помочь? — управляющий кинулся, было, вперёд, чтобы поддержать хозяина, который неровным шагом направился к двери, но Клод лишь резко взмахнул рукой, заставляя слугу посторонится.

— Нет, мне ничего не нужно. Уже ничего, — проговорил он, выходя в коридор, и остановился, опершись рукой на стену и спрятав лицо в сгибе локтя. Способность ясно мыслить постепенно возвращалась к нему, и теперь ему предстояло осознать смерть Жерома ещё раз, но куда мучительнее и больнее.

— Тогда позволите… — несмело начал управляющий, обводя рукой комнату. — Нужно все убрать. Подготовить, чтобы…

— Нет! — внезапно воскликнул Клод, резко выпрямляясь, отчего несчастный управляющий даже вздрогнул и отступил на несколько шагов, едва не перекрестившись. — Не смейте ничего здесь трогать, пока я не прикажу сделать это! Ни одна безделушка не должны быть переставлена без моего ведома!

— Как скажете, — кивнул управляющий, понимая, что сейчас спорить с хозяином, который явно был не в себе, бесполезно, так же, как и требовать от него каких-либо решений и распоряжений.

— Отошлите всех в город и сами тоже уходите, — уже спокойнее проговорил Клод и, тяжело вздохнув, добавил: — И пошлите кого-нибудь на “Виллу Роз” за виконтессой Воле и в “Терру Нуару” за герцогом Дюраном.

— Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь? — осторожно поинтересовался управляющий, но Клод лишь уверенно качнул головой.

— В доме никого не должно быть, — проговорил он, находя в себе силы, чтобы вернуться к комнате брата и закрыть дверь, которая всё ещё оставалась распахнутой. Клод прекрасно знал, что внезапные смерти не случаются просто так, и точно так же он прекрасно знал, что его брат не был серьёзно болен, а значит его смерть это, несомненно, дело чьих-то рук. Но сам он, Клод чувствовал это, не в состоянии был осмотреть все один, особенно, комнату, в которой лежал его умерший брат. Для этого ему нужен был ум более спокойный и холодный, возможно, даже беспристрастный, который мог бы подтвердить или опровергнуть его предположение об убийстве. На эту роль Лезьё справедливо выбрал герцога Дюрана, у которого был богатый личный опыт в этой сфере. Подобный мрачный сарказм был, разумеется, неуместен, но Клод ничего не мог с собой поделать и списывал всё на нервное напряжение. Почему он назвал имя Иды он и сам не знал. Присутствие женщины здесь было явно не обязательным, хотя виконтесса Воле, безусловно, не отличалась чувствительностью и не стала бы падать в обморок от одного только известия о смерти Жерома. Но Клод прекрасно помнил, какое хладнокровное спокойствие она проявила, когда с полей Крымской войны пришло письмо, доводившее до сведения маркизы Лондор, что её муж погиб. Возможно, он надеялся, что его кузина проявит подобное хладнокровие и теперь, и оно, хотя бы немного, но передастся ему. Ведь, в конце концов, Ида как никто другой, даже лучше, чем герцог Дюран, понимала его и всегда могла подобрать слово, которое придало бы уверенности, не принуждая проявлять уверенность показную. А в спокойствии и ясности мысли Клод нуждался острее всего, ведь если это и в самом деле было убийство…

Он не знал, что собирался делать в этом случае, да и не желал думать об этом. Сейчас, прежде всего, ему нужно справиться с опустошающим чувством потери. Стоило только управляющему скрыться на лестнице, как Клода вновь бросило из состояния ненадолго вернувшегося спокойствия в состояние апатичной отрешенности. Надеясь, что никто его не видит, он обессилено оперся на стену спиной и опустился на пол прямо напротив двери в комнату Жерома. Хоть смерть и была в их семье частой гостьей в последние годы, Клод никогда не думал о том, что может своими глазами увидеть, как умирает его брат, вторая половина его души, его зеркальное отражение, продолжение его натуры, да ещё к тому же едва начав, собственно, жить. Это казалось ему неправильным, даже несправедливым. Клод совершенно не понимал, как он будет жить с ощущением этой пустоты, которая образовалась в нем со смертью брата, как будто кто-то с корнем вырвал прекрасный цветок, оставив на его месте уродливую яму, края которой постоянно осыпались, делая яму все шире и шире. Настолько широкой, что однажды в неё сможет упасть весь остальной мир. Уже несколько раз он задавал себе вопрос: остался ли бы Жером жив, если бы он не поехал в Париж или если бы он поторопился ещё немного и приехал на час или два раньше? Иного ответа кроме утвердительного не находилось и Клод медленно, но верно шёл к тому, чтобы начать винить себя в смерти брата. Эдмон был циником, который смотрел на смерть, как на само собой разумеющиеся, но Лезьё не успел перенять у друга этот, несомненно, философский подход.