Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 146

— Какой красавец! — Жюли попыталась улыбнуться, поправляя кружево на краях одеяльца.

— Красавица, Жюли, — средняя виконтесса Воле осторожно присела на край кровати, — У тебя дочь.

Жюли заулыбалась ещё сильнее. Впервые, с того дня, когда на «Виллу Роз» пришло известие о смерти Антуана, она улыбалась так искренне и так сильно.

— Я назову её Диана, — наконец пошептала Жюли, с любовью глядя в маленькое личико дочери, которая теперь замолчала и невыразительно глядела на мать.

— Диана? — переспросила Ида. Это имя навевало мысли об интригах и романах Дюма.

— Антуан был одержим историей и очень восторгался Дианой де Пуатье, — кивнула Жюли. — Я думаю, ему бы понравилось.

— Диана-Антуанетта де Лондор, — прошептала виконтесса Воле, задумчиво глядя на девочку, и, усмехнувшись, добавила, — Вполне в духе изысканного аристократизма и тоски по прошедшим эпохам, которые так свойственны Лондорам.

— Диана-Антуанетта де Лондор, — повторила Жюли, переводя взгляд на сестру. — Мне нравится.

Ида устало улыбнулась и облокотилась на спинку кровати, подперев голову рукой. Она молча смотрела на сестру, осознавая всю безысходность ситуации. Пройдет совсем немного времени и малышка, уже нареченная Дианой, вырастет и, если Ида сама доживет до этого момента, ей придется заниматься устройством судьбы этой девочки. Борьба, снова борьба, снова бесконечно опостылевшая ей забота о благе других и эти самые другие, зависящие от неё люди, число которых, казалось, увеличивалось с каждым месяцем. Её лицо, видимо, весьма красноречиво отражало эти мысли, потому что по губам Жюли скользнула неловкая, почти извиняющаяся, улыбка.

— Я выбрала неудачное время, чтобы обзавестись наследницей, — негромко проговорила она, продолжая бесконечно поправлять кружева на одеяльце, в которую была завернута её дочь.

— Дети не могут быть не к месту, Жюли, — так же негромко ответила Ида.

— Я бы хотела, чтобы она ни в чем не нуждалась, — вздохнула маркиза Лондор и взглянула на сестру. Это не было просьбой, но сердце Иды буквально перевернулось от этих слов: от неё снова ждали решения, её робко, но все же просили действовать.

— Я сделаю всё, что смогу для вас обеих, — это было единственным, что сейчас могла сказать виконтесса Воле. Ей и самой было интересно, сколько ещё она сможет выдержать это гнетущее чувство ответственности. Год? Месяц? Или, быть может, её стоическое терпение позволит ей продержаться десять лет? Как она будет поддерживать их благосостояние, когда, а она не сомневалась, что это случиться, герцогу Дюрану надоест её общество? Какой-то странный, самоубийственный азарт, требовал узнать предел собственной прочности, хотя Ида чувствовала, что он уже не так далеко. Рано или поздно ничтожнейшая мелочь станет той каплей, которая переполнит чашу. Что тогда станет со всеми теми, кто слепо доверял ей и зависел от её воли, Ида не решалась предположить, но отчего-то ей казалось, что все окружающее рухнет в тот миг, когда она сама сломается.

— Моник, наверное, сгорает от любопытства, а тебе нужно отдохнуть, — виконтесса Воле улыбнулась как можно более искренне, пытаясь этой улыбкой отогнать от себя неприятные мысли. — Я зайду к тебе позже, но если я срочно понадоблюсь, то ты знаешь, где я обычно бываю.

— Конечно, — улыбнулась Жюли, успокоенная этой улыбкой, так как в упоении собственным счастьем не заметила её натянутой фальшивости. После всех событий сегодняшнего дня Ида как никто другой заслуживала отдыха и она, Жюли, меньше всех имела право требовать от неё отказаться от этого отдыха.

Не сказав в ответ на это ни слова, даже не найдя в себе сил ещё раз улыбнуться, Ида поднялась с кровати и медленно, боясь пошатнуться, вышла из комнаты, поручая молодую мать и её ребенка заботам Люси, которая за последние часы проявила себя просто великолепно. До лестницы она дошла тяжело опираясь на стену, боясь даже на шаг отойти от неё, словно стена была единственным, что позволяло ей держаться на ногах.

***

Как только Ида переступила порог гостиной, ей на встречу бросилась Моник. При виде бледных, размытых кровавых следов на платье сестры, она несколько умерила свой пыл и передумала кидаться Иде на шею, решив лишь схватить её за руки и, до безумия сжав их, спросить:

— Ну что же? Что? Ида, не томи, умоляю!

По лицу средней Воле скользнуло подобие усмешки, которая, впрочем, была излишней.

— Жюли решила назвать её Диана-Антуанетта. Вполне в духе Лондоров, не находишь? — проговорила она и, пользуясь случаем, освободила руки из цепких пальцев Моник, которая замерла на месте, подобно статуе.

— Девочка? — наконец проговорила она, обхватывая себя за плечи. Ида молча кивнула и опустилась на диван, откидываясь на спинку и закрывая глаза.

— Маркизе де Лондор нужен был мальчик, — проговорила она, не открывая глаз. — Если бы Жюли родила сына, то она, возможно, позволила бы ей вернуться в свою семью.

— Что же теперь будет? — тихо спросила Моник, присаживаясь в кресло напротив. Ида выпрямилась и снова усмехнулась.

— Ничего не будет, — проговорила она с некоторым, почти истерическим, надрывом. — Все будет как раньше.

— Я имела в виду, что ты будешь делать? Ты же ведь не собираешься надеяться на счастливое стечение обстоятельств? — уточнила младшая Воле, складывая руки на коленях и выжидательно глядя на собеседницу. В этот миг Иде захотелось вскочить и кинуть в свою сестру стоявшую на рояле вазу с розами. Жюли ждала от неё решений, Моник ждала от неё решений, все вокруг ждали от неё проявлений силы и воли, а она была уже не в силах их проявлять, не в силах была думать о чужом благе, даже о своем собственном уже не могла думать.

— Иногда мне кажется, что мир для тебя превратился бы в пыль, если бы меня не существовало! — не сумев сдержать раздражения, Ида вскочила с дивана и метнула гневный взгляд на Моник. — Что бы ты делала, если бы я умерла от какой-нибудь чахотки?

Моник, несколько испуганная столь бурной реакцией сестры, продолжала сидеть молча, сложив руки на коленях и глядя на Иду с некоторым недоумением.

— Ты даже представить себе не можешь, — уже несколько спокойней, но всё так же продолжая сверкать глазами, произнесла виконтесса Воле, — как я желала бы точно так же сидеть, сложив на коленях руки и не делать совершенно ничего, будучи уверенной, что есть кто-то, будь то моя сестра или же сам господь Бог, кто решит за меня все мои проблемы.

— Ида… - начала было Моник, но Ида резким жестом руки заставила её замолчать, и негромко, но с отчетливой и пугающей злостью в голосе, проговорила:

— Нет, не надо, Моник, я знаю, что сейчас скажешь мне. Что приличным девицам не подобает заниматься делами, не подобает считать деньги, не подобает разбираться в чем-либо, кроме моды. Я слышала это от тебя добрую сотню раз, поэтому, прошу тебя, избавь меня от напоминания того, что вся грязная работа в этой семье досталась мне.

— Ты сама взялась за это, — почти прошептала младшая Воле и Ида буквально вспыхнула от этих слов.

— Потому что никто из вас не желал ничего делать! — крикнула она, сжимая кулаки и делая шаг вперед, к Моник, которая испуганно вжалась в спинку кресла. — Вы просто наблюдали за тем, как отец проигрывает наши деньги и угасает на глазах. Никто, кроме меня, не пытался помочь ему, никто не пытался остановить его! И, Бог свидетель, впервые призываю его на эту роль, я делала всё, что было в моих силах, чтобы мы не волочили жалкое, полунищенское существование в Провансе.

Произнеся последние слова, она замолчала и, тяжело дыша, отступила назад, обхватывая себя за плечи руками, и, развернувшись, подошла к окну.

— Я сделала для нашего благосостояния куда больше, чем ты, — совершенно спокойно, до странности бесцветным тоном, добавила она. — Уже хотя бы поэтому ты не имеешь права требовать от меня решений. Я буду действовать так, как сочту нужным, и тогда, когда сочту нужным. А до этого момента все останется на своих местах и будет как прежде.