Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 101

— Только слепой и умственно отсталый человек поверит в это, — аристократичная, изящная улыбка вновь пробежала по губам Лорана.

— Значит, мне повезло родиться и жить в том времени, когда проницательность — величайший из даров Божьих, — правая бровь средней виконтессы легко приподнялась.

— И одному проницательному человеку следует беречься от другого, — Лоран усмехнулся, и в его усмешке проскользнуло что-то дьявольское. Проговорив эти слова, он повернулся к своей тарелке и больше не проронил ни слова. Ида тоже молчала до конца ужина, думая над смыслом этих последних слов. При всех его очевидных недостатках она не могла не признать за ним одного вполне весомого достоинства — ума.

После ужина, когда в вечерней темноте все прощались с хозяйками, садились в экипажи и разъезжались, он достаточно тепло с ней попрощался, даже поцеловал руку со всей своей полу женской грацией. Эдмон лишь холодно кивнул, попрощавшись с Клодом и Жеромом, которые все ещё не отставали от сестер и довели их до самого экипажа.

— Странный сегодня был вечер, — протянул Клод, поглядев в след сестрам и, развернувшись, направился к собственному скромному экипажу, кутаясь в плащ и кидая взгляды на Жозефину, которая наблюдала за разъезжавшимися гостями со ступеней.

— И не говори… — отозвался Жером, направляясь следом за братом.

Жозефина ещё несколько мгновений постояла на пороге, глядя в след удалявшемуся экипажу братьев, пока маркиза де Лондор не увела дочь в дом под предлогом того, что на улице слишком холодно.

***

Наконец, оставшись наедине с сестрой, а именно усевшись в экипаж и отъехав от поместья Лондоров на полмили, Моник сказала:

— Может быть, ты объяснишь мне, что это было?

Ответ сестры, как обычно, был сдержанным, холодным и сопровождался приподнятыми бровями:

— Что именно?

— Твои заигрывания с братом Элен Шенье, — Моник всё ещё была раздражена.

— Моник, ты же знаешь о его предпочтениях, — Ида устало махнула рукой. —Его не интересуют женщины, его интересует герцог Дюран.

— И, тем не менее, он увивался вокруг тебя весь вечер! — продолжала восклицать Моник своим обычным тоном прекрасной наивности.

— А я пыталась от него избавится, — Ида перевела взгляд на сестру и уже намного тверже добавила, — У этого человека была своя цель. Какая — я не знаю и не желаю знать. И я считаю это закрытой темой, к которой ты больше не будешь возвращаться. Если будет угодно, то обсуждай меня со сплетницами в городе, мне всё равно.

— В последнее я перестала тебя понимать, дорогая сестра, — не унималась младшая виконтесса Воле. — Твои мечты о красивой, богатой жизни сильно расходятся с тем, что ты делаешь. Ты дважды отказала Шенье, который наперекор своей семье позвал тебя замуж. Поэтому я не удивлюсь, если ты вдруг возьмешь и выйдешь за его дядю.

— Это не так плохо, как может показаться, — зло возразила Ида. — Он не глупый человек и, учитывая его предпочтения, мне не придется тяготиться исполнением своего долга жены!

Помолчав с минуту, она уже спокойнее, но не менее твердо добавила:

— Я поняла, что слишком ценю свою свободу, чтобы отдать её в руки первому встречному. Я не феминистка, я как никто хочу, что бы женщины были слабыми, и им ни за что не приходилось вставать на одну ступень с мужчинами.

— Глядя на тебя, так и не скажешь, — буркнула Моник, переводя взгляд на сестру. — Твоему характеру позавидовал бы мужчина.

— Я такая не потому, что я хочу такой быть, а потому что пришлось. Ты, Моник, знаешь это лучше, чем кто бы то ни было, — ответила средняя виконтесса Воле и снова отвернулась к окну.

Моник хотела ещё что-то возразить, но весь вид Иды и её тон не терпели возражений. В молчании, которое нарушали лишь стук копыт, щелчки кнута и окрики кучера, они подъехали к «Вилле Роз» и свернули на подъездную аллею. В холодном вечернем воздухе витал стойкий аромат роз, которым, казалось, просто пропиталось всё вокруг, и без которого это место невозможно было представить. В небе хлопала крыльями ночная птица, и её протяжный крик пронесся где-то над садом.

В доме было темно. Лишь в спальне Иды, которая выходила на дорогу, слабо мерцали свечи. В холле их уже ждала Люси, которая к великому неудовольствию Моник, сразу же побежала к Иде. Однако средняя виконтесса Воле поспешила отослать горничную к младшей сестре, как только та расстегнула ей пуговицы на лифе платья. Общество прислуги ей было совершенно не нужно, ведь ложиться спать она не собиралась. Сбросив тяжелое платье и, кое-как избавившись самостоятельно от кринолина и корсета, Ида с облегчение вздохнула, и взгляд её почему-то остановился на приготовленной для неё постели и ночной сорочке. Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на зеркало и посмотрела на своё отражение в полумраке комнаты. Невольно она подумала о том, что у неё сильно изменилась фигура. Впрочем, и об этом подумать времени не было. Достав из шкафа зеленое платье, она привычными движениями облачилась в него и снова полюбовалась на себя в зеркало.

Лишь заметив в отражении легкое движение, она вздрогнула и обернулась. На пороге стояла Жюли в белой ночной сорочке, пеньюаре и чепце. Прикрыв дверь за собой так же бесшумно, как и открыла её, она проскользнула в комнату. Всякий раз, когда Ида шла к Эдмону, Жюли приходила и всякий раз заводила разговор, строившийся лишь на её неприязни к герцогу де Дюрану.

— Ты же не намереваешься жить так всю жизнь? — без лишних предисловий начала маркиза Лондор, усаживаясь на край кровати.

— Пока меня все устраивает, — негромко ответила Ида, распуская волосы и скручивая в тугой пучок.

— И ты его тоже, — Жюли склонила голову набок и посмотрела на отражение сестры. — Но когда ты надоешь ему?

— Я кое-что откладываю. Может быть, этого хватит, потому что я не надеюсь жить долго, — Ида повернулась к Жюли и та увидела на её губах странную улыбку.

— А как же мы? — немного и жалобно спросила Жюли, и Иде захотелось разбить зеркало в припадке отчаянного гнева. Когда же, черт возьми, она сможет распоряжаться своей жизнью и не думать о других?

— Вы? — Ида пожала плечами. — Будете жить процентами. К тому же, если ты родишь мальчика, её сиятельство маркиза будет просто обязана принять тебя обратно в лоно семьи.

— Но, если всё и вправду будет так, я бы не хотела оставлять тебя одну.

— Пока я не стала старой девой, то есть пока мне не исполнилось тридцать, я могу жить одна. Хотя многие дамы и после живут в одиночестве, — критично оглядев себя в зеркале, средняя виконтесса распустила волосы и, взбив их руками, перевязала лентой.

— А если ты забеременеешь? — Жюли снова задала вопрос, который волновал её больше всего.

— Рожу ребенка и воспитаю его так, как подобает виконту де Воле или очередной виконтессе, — Ида подошла к кровати и сев рядом с сестрой взяла ее за руку, — Жюли, я не хочу думать о будущем, потому что я не вижу его для себя и не видела никогда. Я не знаю, куда выведет эта дорога, и не хочу знать. Когда мы потеряли всё, кроме «Виллы Роз» я распрощалась с нашим именем и положением. У нас уже нет репутации, нам нечего потерять. Пусть река сама несет нас, Жюли, ведь все реки куда-нибудь, да впадают.

— На тебя это совсем не похоже, — Жюли прижала тонкую руку к своей груди. — Когда самые сильные теряют веру в себя, что же остается всем остальным?

— Ну, во-первых: ты мне польстила, — сказала Ида, резко поднимаясь и направляясь к двери. — А, во-вторых: у тебя скоро будет ребенок и ты должна жить ради него. И не ходить по дому раздетой, пока ещё не очень тепло. И уж тем более не должна переживать за меня, ещё не нашлось такого обстоятельства в мире, которое может окончательно сломить Иду де Воле-Берг. Поэтому иди и спокойно спи всю ночь, как всегда.

Как всегда! Она не спала спокойно ни одной ночи, когда Иды не было на «Вилле Роз», когда она уходила вот так же как сегодня, целуя её на прощанье в щеку. Как она может быть спокойна, когда дело не в городских сплетнях, а в сердце её сестры. Что будет с Идой, если её сердце будет разбито этим мерзавцем окончательно? Ведь не может же безногий встать и пойти, потерявший глаза, открыть их и прозреть, умерший восстать, пролежав гробу несколько дней. Но даже если тебя поднимут, возложат на тебя руки и провозгласят «встань и иди!», куда ты пойдешь? Что толку от того, что ты можешь идти, если некуда?