Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 166

Но сейчас этот приторный аромат отчего-то не приносил Одгейру удовлетворения. Какое-то другое чувство тревожило вождя, не особо привычного вдумываться в свои, как правило, нехитрые побуждения. Этот остроухий франт не вызывал у него обычного насмешливого отвращения, как прочие эльфы. Он, скорее, будил в орке беспокойство и странный интерес. Одгейр успел поговорить с сыном, который поведал ему невероятную историю: эльф спас ему жизнь. И дело тут не в том, что остроухий подобрал умирающего орочьего мальчишку – Одгейр знал, что Дивным подчас свойственно необъяснимое милосердие, часто идущее во вред им же самим. Загвоздка крылась в другом: эльф сумел исцелить раны Локтара, хотя и причинил ему невыносимые мучения. Это крайне озадачивало вождя. Оркам чуждо все, связанное с эльфами и их ворожбой. Но Локтар перенес лечение и встал на ноги, хотя был обречен дважды: от нанесенных ему ран и от эльфийской магии. Стало быть, магия та уже не эльфийская…

Пока орк предавался этим размышлениям, Гвадал истощил запас проклятий и оперся обеими руками о столб, переводя дыхание.

- Ну, будет тебе чудесить, – пророкотал Одгейр, – сядь, теперь о деле потолкуем. Нужно решать, куда тебе дале деваться. К своим тебе пока еще можно, но скоро заметят и они, коли уж я приметил. Но ты, Дивный, не забудь моих слов, скоро дело пойдет быстро. И что тебя ждет – того ты и в пыточном застенке не видал.

- Откуда ты знаешь, что меня ждет? – Гвадал вскинул голову и пристально поглядел орку в глаза. В его взгляде уже не было гнева, он напряженно ожидал ответа.

- Ты возомнил, что ты первый? – Одгейр усмехнулся, оскаливая неестественно длинные клыки, – увы, остроухий, кабы не такие, как ты, не было бы таких, как я. Все мы от твоего брата-эльфа племя ведем, у всех в родоначальниках тот, кому чертовски в жизни не свезло.

Гвадал тяжело вздохнул, оседая на пол у столба:

- То, что орки порождены из эльфов – ни для кого не секрет. Но неужели это произошло вот так? Просто по глупой неосторожности? А как же высокопарные истории о зверствах Моргота, об экспериментах над пленными Квенди? Неужели все это сказки для ублажения нашей жалкой расовой гордости? Неужели мы сами виноваты в том, что не уберегли своей первозданности, что породили иной народ, который теперь презираем и считаем заклятыми врагами?

Одгейр помолчал, а потом задумчиво покачал головой:

- Чудной ты, – промолвил он, – я-то думал, ты сейчас примешься орать, чтоб я твое благородное племя со своей ордой на одну доску ставить не смел. А ты эвон как загнул… Вот что, приятель. Ты останешься у нас на неделю. Считай, что ты в плену, коли тебе так привычней. Ежели не передумаешь – езжай на все четыре стороны и уже сам за свою шкуру отвечай. А ежели рассудишь, что назад тебе не с руки – я подсоблю. Есть у меня приятель. Тот, кто тебе поможет в себе разобраться и найти новый путь.

Гвадал распрямил спину, до боли вжимая затылок в грубо оструганное дерево. Ему отчаянно хотелось вскочить и броситься вон из этого шатра, из душного морока услышанных небылиц, отряхнуть от них душу, как от дурного сна, и вернуться в свой трезвый и понятный мир, где царили привычные законы здравого смысла. Но он продолжал сидеть на полу, силясь выровнять спотыкающийся сердечный бег и вернуть самообладание. В конце концов, в словах орка есть свой резон. Если за неделю ничего не изменится – он просто покинет это мрачное селение и вернется в Ирин-Таур, где его ожидает отряд. Если же на миг предположить, что Одгейр прав, то ему действительно сначала нужно понять, кто он теперь и как жить дальше, и лишь потом показываться соплеменникам на глаза.

Одгейр отстраненно следил, как резко вздымающаяся грудь эльфа постепенно замедляет колебания. Квенди провел ладонями по лицу и бестрепетно посмотрел на орка:

- Будь по твоему, вождь.

Сармагат замолчал, и лицо его снова стало отрешенным и задумчивым:

- Три дня прошли так спокойно, что я поневоле начал успокаиваться, хотя твердо решил не лгать самому себе и не закрывать глаз. Локтар открыто провозгласил меня своим другом, пригрозил отцовской карой любому, кто покусится на мою безопасность, мы с ним по-настоящему сдружились и почти все время проводили вместе. Я уже понял, что Одгейр поделился с сыном своим открытием, потому что Локтар деятельно учил меня Черному наречию. Теперь оно давалось мне намного легче, и я даже начал усматривать определенный колорит в этом прежде неблагозвучном для меня языке. А на четвертый день со мной случился первый приступ. Боль была терпима, намного хуже было другое. Оправившись от приступа, я вышел из шатра и почти сразу заметил, что в селении на меня стали смотреть иначе. Я уже не слышал ставшего привычным шепота, не замечал настороженных и неприязненных взглядов. Со мной открыто встречались глазами, и в тот день меня впервые пригласили к обеду в шатер вождя. Сначала я не понял, с чем связана такая сомнительная честь. Но, войдя в шатер, я обнаружил, что голоден. И меня нимало не отталкивает ни грубый орочий хлеб, ни запах горьких трав, ни чудовищно острое мясо. Сразу после обеда я отправился к стоячему озеру близ селения и заставил себя посмотреть в воду. Я не стану расписывать тебе появившиеся изменения, ты сам все об этом знаешь. Важно то, что я понял – Одгейр не ошибся. Я начал утрачивать прежнего себя.

Назавтра меня проводили глубже в горный массив, где в уединенном ущелье я встретился с Сигвуром…

Сигвур поразил Гвадала. Лихолесец прожил долгую жизнь, но никогда не встречал среди орков подобных существ. Сигвур был высок и строен, каскад тугих кос, густо посеребренных сединой, ниспадал на широкие плечи, от крючковатого носа лучами расходились дугообразные борозды, рассекавшие узкое лицо. Шесть таких же борозд вертикально прочерчивали квадратный подбородок, сбегая на шею и прячась за воротником камзола, отделанного рыжеватым мехом горной рыси.

Он поднялся с небольшого валуна навстречу спешившемуся эльфу и без колебаний протянул ему жилистую ладонь с длинными когтистыми пальцами.

- Здравствуй, – промолвил он, и Гвадал, уже протянувший руку для ответного пожатия, онемел: орк говорил на синдарине.

Медленно сжав когтистую лапу, лихолесец поднял глаза и встретил спокойный взгляд:

- Когда-то меня звали Даэмил, – ровно пояснил орк, – но это было очень давно.

… Сигвур был главой клана Магхар. Этот немногочисленный клан, уединенно живущий в глухом углу Мглистых гор и овеянный множеством странных слухов, существовал много веков и почти полностью состоял из обращенных эльфов. Один Мелькор знал, где и как всех их настигла беда. Лишь некоторые догадывались, где подстерегла их хворь. Большинство так никогда и не узнали этого. Сам Сигвур был на тот момент старейшим орком в клане, хотя обращение застигло его едва четырех тысяч лет отроду. «Мелькорова справедливость» поразила Сигвура почти сто двадцать лет назад, и он недавно сменил на посту главы Хагга, погибшего при обвале.

История клана была сложна и терниста. Не все орочьи племена терпимо относились к Магхару, многие считали его скопищем подозрительных переродков. Несколько раз клан подвергался жестоким преследованиям, дважды бывал почти истреблен, но неизменно возрождался, все глубже уходя в горные укрытия, все искуснее скрываясь, все теснее сплачивая свои несгибаемые ряды. Магхар, хотя и считался кланом орочьим, ревностно оберегал знания и умения, накопленные каждым своим членом до обращения. Ни люди, ни эльфы не знали о необычном племени, и Магхар придерживался по отношению к этим расам строгого нейтралитета, никогда не примыкая к другим орочьим племенам в битвах против них. Численность клана, точное место их поселения и их законы никогда не придавались огласке, но даже самые нетерпимо настроенные орочьи вожди остерегались очертя голову бросаться на поиски переродков. Хитрость Обращенных, их боевые умения, объединившие опыт эльфийской расы и суровые навыки выживания в кольце врагов, а также никому не ведомые границы их знаний делали их очень опасными противниками. Ходили слухи, что мастерство эльфийской магии угасло не во всех членах клана, преобразившись и обретя новые, неведомые эльфам грани. Но что среди этого было правдой, а что – неизбежными мифами, сказать было затруднительно.