Волнолом (СИ) - Прягин Владимир - Страница 24

- Одному? И кому же именно?

- Вашему брату, Карлу. Он станет грозным завоевателем, величайшим из Каролингов. Память о нем будет жить и через тысячу лет.

- Ну конечно, я мог бы даже не спрашивать. А что же со мной, достопочтенная матушка? Я в ваших снах, очевидно, преклоняю перед братом колени и приношу ему клятву верности?

- Нет, сын мой. В том-то и дело - вы отсутствуете в этих видениях. Отсутствуете напрочь, будто вас в мире не существует. А это может значить только одно - в скором времени вы умрете.

Король вдруг заметил, что вокруг стало неестественно тихо - даже мухи перестали жужжать, и река уже не журчала, будто ее за секунду сковало льдом. Глаза у королевы-матери потемнели, черты лица стали резче, а голос пугающе зазвенел. Казалось, в такт словам, которые она произносит, лязгают железные цепи.

- Что делать матери, знающей, что сын ее обречен, но понятия не имеющей, где и когда смерть его настигнет? Как жить с этим кошмаром? Вы смели упрекнуть меня в том, что я люблю вас меньше, чем Карла. Глупец! Я всем готова пожертвовать, чтобы вы оба остались целы. Сама умерла бы хоть дюжину раз подряд, если бы это могло помочь, но знаю, что проживу еще долгих тринадцать лет. Ответьте, сын, как мне справиться с этим знанием? Или просто наблюдать молча, как вы рветесь в очередной военный поход, из которого уже не вернетесь?

- Э-э-э... матушка... - король несколько растерялся. - Но отчего такая уверенность? Может, это всего лишь сны?

- Неужели я стала бы с вами делиться пустыми страхами? По-вашему, я окончательно выжила из ума?

- Простите, не хотел вас обидеть. Но согласитесь, все это звучит, по меньшей мере, причудливо. Если вы все знаете наперед, то почему обстоятельства моей смерти для вас загадка? Почему не назовете мне точный день? Разве нет здесь противоречия?

- Мой храбрый недоверчивый сын, - ее улыбка была горька, - вы полагаете, я сама не задавалась этим вопросом? В последние месяцы только об этом и думаю. Беда в том, что я не властна над своими видениями. Сколько раз я засыпала с надеждой, что вот сегодня увижу наконец все подробности, а значит - сумею вас уберечь. Но судьба насмехается надо мной, и я снова просыпаюсь ни с чем.

- Выходит, надежды нет? Ничего нельзя изменить?

- Надежда остается всегда. Это роскошь, дарованная нам свыше.

- Вы запутали меня, матушка.

Вдова ничего не ответила. Отвернувшись, долго смотрела, как играют на воде блики, и вьются мошки над ряской. Потом позвала:

- Ротхайда!

Рыжеволосая девушка в темно-зеленом платье, которая до сих пор держалась поодаль, подошла к ним. У нее было простоватое веснушчатое лицо и спокойный, чуть отрешенный взгляд.

- Взгляните на свою сестру, сын. На роду ей было написано умереть во младенчестве. Вынашивая дочь, я видела сны, как ее хоронят в аббатстве Святого Арнульфа. Молилась денно и нощно, чтобы она осталась жива. И, как видите, мои молитвы были услышаны.

Мать провела ладонью по волосам Ротхайды и снова замолчала надолго. Король не торопил ее. Ждал.

- Несколько лет спустя я повстречала в одной из поездок некую странницу. Разговорилась с ней. Казалось, она читает все мои мысли. Она похвалила меня, сказала - дочь выжила благодаря моей вере. А еще - благодаря той силе, которой я поделилась с ней, еще не рожденной. Что странница имела в виду? Силу материнской любви? Или нечто совсем иное? Я спросила, но она не ответила. С тех пор я не раз ломала над этим голову. Как и над тем, почему сбывались все мои сны - кроме того единственного, в котором умирает Ротхайда.

- К чему же вы пришли, матушка?

- В снах - будущее. Жизнь ведет нас к нему, как наезженная дорога. Но небо не зря наделило человека свободой воли - с дороги можно свернуть. Вот только сделать это невероятно сложно. Нужна жгучая, исступленная убежденность, что правда на твоей стороне. И, конечно же, нужна сила.

- Сила? Та, что есть у вас, если верить страннице?

- Наверно, у каждого человека она своя, сокрытая в сердце. Я предпочитаю так думать - иначе произошедшее слишком напоминало бы колдовство. По правде сказать, я всегда боялась мыслей на эту тему. Как действует моя сила? Не знаю. Мне было достаточно, что она помогла спасти дочь, когда та была в моем чреве. Но кто подскажет, как мне уберечь сына, который давно стал взрослым?

Король, оглушенный услышанным, не ответил. Мать вздохнула, потом спросила Ротхайду:

- Монета сейчас с тобой?

Дочь достала из кошеля на поясе серебряный денарий, подала его матери - свежеотчеканенный, весело блестящий под лучами майского солнца. На одной стороне - выпуклыми крупными буквами в два ряда: CAROLVS. На другой: DORSTAD. Имя правителя и место, где расположен монетный двор.

- Новая чеканка, только что доставили Карлу, - сказала Бертрада, вертя денарий в руках. - А лет через тридцать появятся солиды из чистого золота, где он будет в лавровом венке и в императорской тоге. О, как я мечтаю, сын, чтобы на монетах был и ваш профиль!

Она сжала серебряный кругляш в кулаке, словно пытаясь раздавить его. Карломану опять почудился металлический лязг и скрежет. Мать, всхлипнув, сунула монету ему в ладонь, развернулась и зашагала прочь. Король ощутил, что серебро - горячее, почти раскаленное. Вгляделся и обнаружил с недоумением, что угловатая надпись искажена, будто расплавилась и сразу снова застыла. Буквы в имени Карла теперь читались с трудом, превратившись в несколько бессмысленных вертикальных бороздок.

- Сестрица, как она это сделала? Тебе доводилось видеть подобное?

- Нет, братец.

- Это и есть та пресловутая сила? Почему раньше такого не было?

- Матушка в последние дни сама не своя. Очень за вас боится.

- Что еще она тебе рассказала?

- Гораздо меньше, чем вам сейчас. Вы же слышали - она не знает, как со всем этим управляться.

- Может быть, ты научишься, - король невесело усмехнулся. - Она ведь поделилась с тобой силой, ты помнишь? И будет у нас в роду рыжая волшебница, вся в веснушках.

- Братец, перестаньте дразниться! Это нечестно, вы же король!

- Хорошо, хорошо, сестрица. А теперь прости - меня ждут дела.

Карломан ушел вслед за матерью, а Ротхайда осталась на берегу. Присела на скамейку, установленную тут для удобства, и долго рассматривала монету. Потом, отложив ее в сторону, порылась в своем объемистом кошеле. Достала синюю стекляшку - кусок витражной мозаики, который ей подарил аббат Фульрад из Сен-Дени. Она любила такие вот забавные цветные вещицы.

Сощурившись, поглядела сквозь стекляшку на солнце, на реку, на деревья вокруг и на свою скамейку. Только сейчас Ротхайда обратила внимание, что неведомый шутник нацарапал на доске с краю защитную формулу из трех рун - ансуз, лагуз, уруз. Надо полагать, намекал, чтобы чужие здесь не рассиживались.

Монета, которую девушка положила на лавку, оказалась точно посередине надписи - на руне лагуз, означавшей 'вода'. И что-то с ней, с монетой, было не так. Сквозь синее стекло чудилось, что бороздки на серебре наполняются светом - но не привычным, солнечным, а другим, незнакомым, похожим на мерцающие чернила.

Ротхайда убрала стекло и еще раз изучила денарий. Но наваждение не уходило - теперь даже невооруженным глазом она видела темный свет. Мелькнула мысль, что осколок от витража лишь помог ей должным образом присмотреться, подсказал, как разглядеть очевидное.

Но еще больше Ротхайду поразило другое.

Монета, лежавшая на руне 'вода', покрылась капельками росы, а доска под ней пропиталась сыростью.

Генрих читал еще долго. О том, как Ротхайда несколько дней подряд экспериментировала с чернильным сиянием. Как собирала его по крохам, пытаясь разгадать свойства. И как сумела, в конце концов, его приручить.

Ее открытие было, по сути, чистым везением, удачным стечением обстоятельств. Во-первых, подвернулся подходящий носитель - кусок серебра с бороздками, тот самый денарий от брата Карла. Во-вторых, подействовал рунный символ, подсказавший свету задачу: знак воды заставил металл намокнуть. И в-третьих, рядом оказалась сама Ротхайда - обладательница мощнейшего природного дара, благодаря которому процесс вообще запустился.