Волнолом (СИ) - Прягин Владимир - Страница 25

Да, вот они, три кита, на которых держится светопись: материал-носитель, формула, дар.

Потом, конечно, стало понятно, что в этом новом искусстве (как, впрочем, и во всех остальных) имеется куча тонкостей и подводных камней. К примеру, качество обработки носителя - рифление металла, насечки на дереве, татуировки на коже - влияет на результат. А для формул совершенно не годится латынь - чернильный свет подчиняется только рунам.

И самое главное - свет закрепляется на обработанной поверхности лишь в том случае, если на него смотришь. Он будто актер, который не существует без зрителя. Именно это свойство вызвало наибольшее удивление, а многим показалось откровенно мистическим. За века, что прошли со времен Ротхайды, были высказаны десятки, а то и сотни гипотез на этот счет (зачастую, откровенно бредовых), написаны груды философских трактатов, но внятного объяснения так и не прозвучало.

Практический же вывод состоял в том, что при отсутствии 'чернильного' зрения можно сколько угодно кромсать металл и каллиграфически выписывать формулы - толку не будет. И наоборот - при наличии сильного природного дара ты сумеешь удержать свет, даже если плохо знаешь рунную грамоту, а носитель исцарапан коряво. Но в идеале, конечно, светописец должен соединять в себе одаренность и образованность - вот тогда эффект по-настоящему впечатляет.

Откуда берется чернильный свет? Какова его физическая природа? Людям это неведомо - он просто-напросто существует, пронизывая весь мир и оседая темными брызгами.

Поначалу, впрочем, даже сам факт его присутствия в ойкумене держался в строжайшей тайне. Ротхайда поделилась своим открытием только с матерью, и та моментально смекнула, какие открываются горизонты. Вдова тоже попыталась увидеть загадочное сияние - и у нее получилось!

Мать отправила дочь с этим известием к Карлу, а Карломану рассказала обо всем лично. Теперь оба молодых короля были в курсе, и мать убеждала их - особенно младшего - действовать сообща.

Она говорила, что судьба дает франкам невероятный шанс, и сейчас нельзя размениваться на личные дрязги. Карломан слушал. Неизвестно, как эти аргументы подействовали бы на него прежде, но недавнее объяснение у реки не прошло бесследно. Нет, он, конечно, не воспылал образцовой братской любовью, но воевать все-таки предпочел бы не с Карлом, а с ненавистными соседями за границей.

На ту же тему размышлял и сам Карл, увидевший умения Ротхайды и прочитавший письмо от матери.

Как выяснилось, дар в их роду передавался по женской линии - сыновья Бертрады, к вящему сожалению последней, были его начисто лишены. Но это не мешало им строить далеко идущие планы.

Что даст темный свет на практике?

Будучи воинами, братья-правители мыслили в предсказуемом направлении. Им грезились клинки, которые не ржавеют и пробивают любой доспех; щиты, способные защитить от сколь угодно мощных ударов; стрелы, улетающие за милю и бьющие точно в цель...

Не то чтобы фантазия на этом исчерпывалась - просто братья быстро убедились на опыте, что возможности светописи не безграничны и зависят от мастера, который ей овладел. И, разумеется, от количества таких мастеров.

Значит, нужно искать других одаренных.

Проверили самых верных людей из окружения обоих монархов - безрезультатно. В среднем, на тысячу человек приходится один с даром, но тогда об этом еще не знали.

Масштабы поисков расширялись. Придворных, солдат и даже простолюдинов заставляли смотреть сквозь синие стекла на деревянный брусок с насечками и описывать свои ощущения. Народ гадал, зачем это нужно. Короли не снисходили до прямых объяснений. Имелась, впрочем, неофициальная версия, согласно которой ищут особо зорких для какой-то секретной, но очень почетной миссии. Звучало вполне бредово - вражеские шпионы усиленно чесали в затылке, прикидывая, не свихнулись ли венценосные братья.

В течение лета свет разглядели шесть человек. Их сразу же изолировали и, приставив специалистов по начертанию рун, засадили за опыты. Поиски продолжались.

Спустя год Карломан заболел и слег - это была какая-то неизвестная лихорадка. Лекари только разводили руками и говорили, что на все воля божья. Больной впал в забытье, и мало кто верил, что он очнется. Лишь мать не пожелала сдаваться. Она, сопровождаемая Ротхайдой, вошла в комнату к сыну и выгнала всех сиделок. В руке у нее был нож.

Еще через пару дней Карломан поднялся с постели. Он явно шел на поправку, хотя был пока очень слаб. И постоянно морщился из-за того, что саднили свежие порезы на коже. Король стал первым человеком в истории, испытавшим светопись на себе в буквальном смысле этого слова.

Весной 773 года братья вместе выступили в поход против лангобардов. Особый страх на врагов наводила франкская королевская гвардия. Она состояла из отборных бойцов, которые, по словам очевидцев, были буквально неуязвимы, будто колдун заговорил их доспехи.

Потом историки много спорили, как все могло сложиться, если бы Карломан не выжил, а Карл действовал бы один. И как далеко продвинулись бы франки в своей экспансии, не помоги им чернильный свет. Но факт остается фактом - братья жили и правили еще долго, почти полвека. Младший умер в 822 году, пережив старшего на пять лет. К тому моменту их империя простиралась до Одера, а зависимые земли - до Вислы.

Да и в последующие столетья она, империя, продолжала расти, расползаться по континенту. И устояла, даже когда в результате очередной междоусобной войны сменилась династия, и Каролинги сошли со сцены.

Политический центр тяжести смещался к востоку. Государство, фундамент которого заложили франкские короли, стало именоваться Regnum Teutonicorum. Но со временем и это название было отправлено в пыльный чулан истории. Сегодня страна зовется Девятиморьем, что как нельзя лучше отражает суть дела, а столица вот уже три столетья сверкает в устье Прейгары.

Династия, к которой принадлежит и нынешний король Альбрехт, заняла трон на излете средневековья. Ее основатель - король Бертольд Странный - привел к покорности народы и племена, живущие в правобережье Белой Реки, и, таким образом, окончательно застолбил государственные границы. А еще он очень не любил Рим во всех его ипостасях. Короля раздражал и рухнувший античный колосс, что растратил в оргиях былое величие, и новый город, приютивший папский престол.

Бертольд сразу нашел общий язык с церковным реформатором Марком Рюттелем. И заявил, что ему, королю, не нужен императорский титул, требующий благословения папы. Ведь главное - не титул, а суть.

Если курия ожидала, что рано или поздно Бертольд приползет на коленях, вымаливая прощение (как случалось прежде с иными проштрафившимися правителями), то она просчиталась. Ее влияние к тому моменту уже ослабло. По сути, закат папской власти начался еще в эпоху франкских завоеваний. Историки видят причину в том, что курия слишком долго не решалась признать чернильное зрение богоугодным делом. Иерархам, похоже, просто не повезло - среди них не нашлось ни одного человека с даром.

Как бы то ни было, правители Девятиморья, начиная с Бертольда, перестали короноваться в Риме. И хотя государство по факту было империей в самом что ни на есть хрестоматийном виде, на троне скромно сидел король.

Политику правящей династии с тех времен можно описать двумя словами - закрепление и централизация. Завоевательные походы наконец прекратились. Короли понимали - уже захвачено столько, что переваривать придется не один век. Оставили в покое даже наглую Лузитанию - тем более что пограничный хребет, согласно достоверным источникам, был обработан светописью, и любой перевал грозил стать ловушкой. И уж подавно никто не хотел соваться к загадочным восточным соседям, утвердившимся за Белой Рекой.

В своей же стране король всячески прижимал правителей рангом ниже - всех этих курфюрстов, маркграфов и прочих герцогов. Внутренние границы между владеньями размывались, территория становилась более однородной.

В то же время, двум влиятельнейшим и богатейшим родам - Стеклянному и Железному Дому - была дарована особая привилегия. Только они могли предлагать кандидатов на должность канцлера, а король выбирал одного из этих предложенных. В результате, 'стекольщики' и 'жестянщики' увлеченно грызлись между собой, сражаясь за благосклонность монарха, и почти не отвлекались на глупости вроде заговоров против короны.