You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 96

Мужчина вновь берет ее за руку. Кристина чуть сдвигает пальцы, так, чтобы не касаться его обожженной кожи. Это, наверное, очень больно. Девушка не знает, лишь подозревает. Эрику нужна помощь. Но он только сцепляет зубы, сплевывает сгусток слюны себе под ноги и уверенно сжимает ее ладонь. В нем так много безбашенной, даже неуместной силы, этих рьяных, опасных эмоций. Эрик играет с болью, с кровью, со смертью. И не проигрывает. Побеждает. Раз за разом. Кристина понимает, что вляпалась по самое не хочу, измазалась с головой в этом человеке. И, кажется, пути назад для нее нет.

Их бег прекращается около одной из дверей. Огромная, высокая, толстая, железная. Эрик вытирает запястьем пот со лба и пальцами, измазанными в крови, пыли и гари набирает код на панели управления. Что-то щелкает, слышится какой-то то ли визг, то ли писк, и дверь поддается. Она расходится в стороны ровно на то расстояние, чтобы туда мог протиснуться взрослый мужчина. Эрик хватает Кристину под локоть и заталкивает в помещение, сам заходит следом и надавливает на какой-то рубильник. Дверь сходится.

Мужчина ничего не объясняет девушке. Она же думает, что этот вход, скорее всего, предназначен для лидера фракции и для приближенных к нему людей. Коридор широкий, свет в нем тусклый, дверей никаких не видно, стены серые, словно они вернулись к афракционерам. Кристина ежится, видит впереди небольшую лестницу, ведущую вниз. Эрик спускается по ней, Кристина за ним. Напряженная, натянутая как струна, и пальцы устали, что есть мочи сжимать рукоять пистолета. Мужчина снова нажимает на какие-то кнопки на интерактивной панели. Кристина же прислушивается к окружающему миру. В помещении стоит поразительная, просто оглушающая тишина. Словно там, наверху, не грохочут бомбы, словно там, за этими толстыми стенами, не идет война. Раздается звук раздвигаемой двери, и Кристина поворачивает голову.

— Дальше сама, — говорит Эрик. — Пройдешь в общий зал, сядешь где-нибудь в углу и будешь сидеть тихо, как мышь. Если тебя кто-то о чем-то спросит, ты предала Бесстрашие и пошла с нами. Правда, мы предателями себя не называем. В общем, ты за Мэттьюс. И ни слова больше. Усекла? — девушка кивает, и мужчина тут же толкает ее вперед. – Иди, — и моментом нажимает на рычаг. Кристина лишь успевает обернуться, как дверь закрывается, скрывая от ее взгляда человека, который теперь ей кажется не страшным и не опасным, а просто странным и искалеченным.

Кристина больше не боится Эрика. И этого стоило ожидать.

Девушка отворачивается от массивной двери, сует пистолет себе за пояс джинсов, обхватывает плечи руками, давит ладонями на выпирающие кости и идет вперед. Тихо так, аккуратно, осторожно, стараясь не создавать лишнего шума и, тем самым, не привлечь к себе нежелательное внимание. Она проходит метров пятьдесят, когда коридор резко ныряет вниз, и глазам Кристины предстает дверь. Самая обычная дверь. Стоит лишь потянуть за ручку, и та раскроется. Девушка медлит лишь мгновение, а потом тянет дверь на себя. Та распахивается. Кристину оглушает гул, стоящий в помещении. Девушка заходит тихо, аккуратно прикрывает за собой дверь и шмыгает в ближайший угол. Там как раз стоит скамейка, на которой ютятся несколько человек. Кристина сползает по стене рядом, в самый низ, на пол, накидывает на голову капюшон так, что он закрывает ее глаза. Кристина сидит, едва сгорбившись, в черной одежде, с подтянутыми к себе ногами и ждет.

Огромный бункер представляет из себя помещение в несколько ярусов. Здесь есть большое количество скамеек и груда одеял, в отдельной комнате хранятся продукты и есть душевая с раковиной и туалетом. Всего одна на такое огромное количество человек. Куцо, ничего не скажешь. Кристина искренне надеется, что все это закончится быстро. Она сидит, изучает свои обломанные ногти с грязью, забившейся под ногтевую пластину, и не поднимает головы. И старается не думать. Но мысли врываются в ее сознание нестройным рядом, тревожат и мучают. Она волнуется за Эрика и совсем не удивляется, что в этих чувствах не видит ничего дикого. Раньше ее удивляло, что Тори Ву за него волновалась. Теперь сама Кристина знает, как это. Она думает, что он, наверное, с лидерами, с тем же Максом, с этой Джанин. Лучше бы всех их не было. Кристина с ужасом думает о том, что друзья так рядом, так близко, и внутри что-то скребет, проводит там, глубоко, скрежещет, пугает, заставляет жмуриться. Хотела бы она их увидеть? Кристина задумывается, и эта ментальная пауза пугает ее сильнее всего. Она не должна задумываться, ища ответа на подобного рода вопросы, она должна реагировать тут же, вмиг, и эта реакция должна быть лишь положительная. И никак иначе. Но мир меняется, меняется и Кристина. Под гнетом событий и людей, которые ее окружают. Это неизменно, может быть лишь так. Девушка думает о том, что прежняя она давно бы разглядела во всем, что творится кругом, хороший шанс на побег. Скрыться, затеряться в толпе, сбежать, принести к родным людям важную информацию. Теперешняя Кристина не может так просто сбежать от всего, что было, не может так просто перечеркнуть то, что произошло. Это как-то непатриотично, слишком лично. На войне не должно быть места личному. Эрик — враг, предатель, человек, который подлежит уничтожению. И никак иначе. Рассудок в девушке вопит и требует, разум слишком замусоливает мысли и воспоминания. И Кристина знает, что не сбежит. По крайней мере, не сейчас, не тогда, когда это так легко и просто сделать, когда это почти естественно и необходимо. Кристина называет себя трусихой. Она ведь не представляет, как посмотрит в глаза Трис Приор и что ей скажет, она даже не может вообразить себе, как отреагирует на Юрая Педрада. Перед ним ей бесконечно стыдно. Этот юноша не заслуживает такой, как она. Она — порченая, грешная, падшая, просто отвратительная. Кристина изменилась. Слишком.

Пистолет натирает девушке поясницу, когда в бункере начинается какое-то движение. Кристина, скрюченная в дальнем углу, встает на ноги, чувствуя, как мышцы натужно звенят. Она поднимает голову и вдруг осознает, какое количество людей набилось в это большое помещение. Мужчин и женщин, юношей и девушек, мальчиков и девочек так много, что бункер будто сжимается, теряет все свои размеры, всю свою внушительность, даже потолок давит. Кристина хмурится и делает шаг, влекомая толпой. Она чуть встает на мыски, пытается сориентироваться и понять, что происходит. Она видит, как толпу разделяют солдаты, одетые в черное. Эрудитов они толкают к правой стене, а всех Бесстрашных — к левой, и вручают им оружие. Кристина хмурится, прикрывает кофтой пистолет и вновь натягивает капюшон себе на глаза. Когда приходит ее очередь, на девушку даже не смотрят, просто дают ей в руки оружие, фиксируют что-то в интерактивном списке и толкают в левую сторону. Кристина же лихорадочно соображает. Если их собираются выпускать, то, скорее всего, бомбежка закончилась. Если их выпускают с оружием в руках, то, скорее всего, они будут драться. Кристина нервно сглатывает — ей не хочется драться с теми, кого она зовет друзьями. Но поток людей, одетых в черное, увлекает ее, выносит наружу, туда, где витает запах гари и паленой плоти, где в воздухе висят облака вязкой пыли. Кристина лишь пригибается и натягивает на рот и нос ворот футболки. Дышать лишь через ткань.

И приходит хаос.

Девушка далеко не сразу понимает, что творится. Лишь слышит выстрелы, свист пуль, дробь автоматной очереди, громкие крики, ощущает на своих пальцах кровь. Чью? Если бы Кристина знала. Но точно не свою. В холле огромного здания, самого центра Эрудиции, идет бойня. Рубятся все. Свои, чужие. Автоматы, пистолеты, ножи, кулаки — в ход идет все. Кристина достаточно быстро соображает, что Бесстрашные-предатели пытаются вытеснить Бесстрашных и афракционеров за пределы здания, туда, на улицу. Они не хотят отдавать контроль здания, даже холл, врагу. Ну, конечно, там же вход в лаборатории, в бункер, там же эта чертова сыворотка, которая превратит всех в идеологических зомби, подчинит каждого в городе воле Джанин Мэттьюс. Кристине иногда даже жаль, что она такая понятливая. И в мясорубке девушка участвовать не хочет. Она прячется по углам, сжимая автомат в руке, припадая к стене, мечтая с ней слиться. У Кристины над головой разносит кирпич автоматной очередью, девушка вскрикивает и пригибается чуть ли не к самой земле. Она уже не так боится. Она почти привыкла. Жить вот в таком вот мире. Где кровь, где боль, где смерть, где война, как апофеоз всеобщего безумия. У нее действительно не трясутся руки, и пальцы ходуном не ходят. Кристина лишь вглядывается в толпу, боясь увидеть там знакомое лицо, да смотрит на пол, боясь узнать среди трупов его. Две функции, и не более.