You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 81

— Не перечь мне!

Удар обжигает щеку. Алиса падает куда-то между креслами. Ее скула наливается темным, фиолетовым пятном. Женщина ладонь к лицу прижимает, цепляется пальцами за светлую обивку подлокотника. Волосы ее все разметались. На губах — кровь. Алису потряхивает слегка, она склоняет голову, прячет за локонами удар и собственные слезы.

— Воспитывай свою дочь. Парня не трогай. Не порть.

Женщина всхлипывает, собирается в комок нервов и костей, едва заметно дрожит. Она ведь знает, она ведь давно привыкла, она ведь почти ждет этого. Каждый раз. Пальцы с пальцами сцепляет, губы облизывает, голову чуть запрокидывает.

Эрику три года. Он впервые видит, как его дядя ударяет свою жену.

Воспоминание III

Алиса почти не бывает дома. Амелию она отвозит к матери, ее бабушке. Эрик просится с ними — ему интересны новые места, хочется уехать куда-то подальше из города, да и девочка ему нравится. Фрэнк отказывает наотрез. И мальчик остается в большой пустой квартире, где столы, стулья и книжные полки начинают покрываться легким, почти незаметным слоем пыли. Алиса мало готовит, иногда не приходит ночевать. И они постоянно ругаются с Фрэнком. Мужчина встречает каждый вечер с бутылкой дорогого коньяка. Эрик привыкает к запаху спиртного, узнает его, воспринимает, как что-то должное, почти родное. Он скучает по ласковым рукам матери, по серьезному взгляду отца, по улыбке Алисы, по задорному смеху Амелии. Фрэнк не говорит с ним. И ребенок становится предоставленным самому себе.

Когда Алиса приходит, то она всегда очень красивая. На ней дорогие, лоснящиеся платья, сверкающие блестками и кристаллами, цветы в волосах, сладкий запах духов, пальцы перехватывают драгоценности, в ушах блестят камни. Алиса кажется Золушкой на балу, такая неземная, с ореолом женской таинственности и манящей привлекательности. Она носит шляпки слегка набок, выстраивает на тумбочке в прихожей клатчи, ходит на умопомрачительных каблуках и так много смеется. Смех у нее искристый. При Фрэнке она всегда замирает, сглатывает, пятится назад, и глаза так округляет. А губы бесстыдно-алые, и волосы золотятся в электрическом свете одинокой лампы на тумбе. Красивое видение и монстр. Алиса и Фрэнк. Сказка о красавице и чудовище, где красавица латает раны, а чудовище никогда не сбросит свою шкуру.

Иногда Алиса приходит, когда Фрэнк на работе, в научном центре, одет в белейший халат, накрахмаленный так, что аж стоит, и очки на носу, и папка формата A4 в руках. Серьезный, строгий, уважаемый ученый и домашний тиран. Алиса знает обе стороны своего мужа. Эрик наблюдает за всем детскими глазами. К Алисе он проникается симпатией. А она приходит иногда в детскую, садится около его кровати, рассказывает своим мелодичным голосом сказки. Алисе бы петь стоило, блистать на сцене, ловить овации и любовь многотысячного зала. Вместо этого она живет при муже, воспитывает детей и пропадает где-то ночами и днями.

Эрик спит, когда Алиса приходит снова. Садится рядом с его кроватью, поправляет одеяло, тихо-тихо напевает себе под нос колыбельную. В ее волосах застревает перо павлина, на руках гремят браслеты, а на подоле платья стоят ножки стула.

— Вырасти хорошим мальчиком, — говорит женщина и убирает темные пряди с детского лба. — Не дай Фрэнку испоганить себя.

Она смотрит на ребенка долго, до тех самых пор, пока слезы не застилают глаза. Алиса плачет, плечи ее вздрагивают. Она прижимает ладони к лицу, глухо скулит, рыдает. Одинокая и несчастная женщина, не любимая мужем, презираемая им. Алиса знает, что виновата сама. Что легкая и поверхностная, этакая ночная бабочка. Но она не может. Ее тянут кандалы, в самый низ, туда, к земле, а ей летать так хочется. Алиса уходит. Эрик открывает глаза. Он не понимает, почему взрослые плачут.

Фрэнк много курит и много пьет. Он то запирается в своем кабинете, работая до самого утра, то засыпает прямо на диване. На журнальном столике — пепельница, набитая окурками, у ног — початая бутылка алкоголя. Зачастую, не одна. Фрэнк забывает об Эрике, но Алису к нему не подпускает.

Однажды вечером мужчина трезв более менее. Он сажает ребенка к себе на колени, прямо перед монитором большого компьютера и показывает ему то, что сейчас конструируют в лаборатории, директором которой является Фрэнк. По мигающему экрану ползут махины военно-воздушных кораблей. Чертежи, чертежи и чертежи. Вот они обретают цифровую плоть и кровь. Мальчик смотрит с восхищением. Фрэнк улыбается.

— Нравится?

Эрик кивает. И Фрэнк показывает ему еще и еще. Чикаго — мощный город, хорошо укрепленный и оснащенный. Эрик оценит это когда-то. Сейчас у ребенка вызывают восторг лишь сами самолеты, но не тот потенциал, который в них заложен.

— А хочешь посмотреть на маму? — вдруг говорит Фрэнк. И под мамой Алису подразумевает.

Эрик вновь кивает. И с экрана на него летит столько фотографий этой красивой женщины. Искристой, сладкой, томной, сногсшибательной, настолько волнующей и прекрасной, что на нее невозможно не смотреть. Развевающиеся на ветру волосы, платья, юбки, украшения и глаза. Такие огромные, отражающие весь мир. Наверное, такие женщины предназначены для любви.

— Красивая, правда? — спрашивает Фрэнк и прикладывается к горлышку бутылки. — Но сука еще та. — Он наклоняется к ребенку. — Знаешь, Эрик, запомни кое-что — бабам доверять нельзя. Они такие твари. И твоя мать — дешевка. Знаешь, что она делает? — Фрэнк почти смеется, больно сжимает детское плечо. — Спит со всеми. Шлюха она. Пизду подставляет под любой член. Сука.

Мальчик еще мал, не осознает всех тех грязных ругательных слов, которыми так щедро Фрэнк посыпает свою жену. Лишь ощущает ядреную ярость родного дяди. Она клокочет где-то там, разрывает грудь, рвет мясо, крошит кости. Эти эмоции такие ядовитые, что ошпаривают самого ребенка. И Эрик понимает кое-что: Фрэнк называет Алису плохой.

Ребенок гуляет вместе с соседскими детьми на площадке рядом с домом. За ним присматривает молодая женщина, живущая на два этажа ниже. Эрик не помнит ее имени. Знает лишь, что у нее темные волосы, стянутые в высокий хвост, и круглое лицо. Эрик возится в песочнице, со странным остервенением лупит лопаткой по куличикам, разрушает и разрушает. Какой-то мальчишка орет маме, что Эрик сломал все его старания из песка. А Эрик продолжает. Бах. Бах. Бах. Он поднимает голову и замечает шлейф изумрудного платья. Такие носит Алиса. Мальчик всматривается. И правда же, она. С каким-то мужчиной под руку. Смеется, улыбается, голову тому на плечо склоняет. И это не Фрэнк. Эрик отстраненно, почти безразлично наблюдает, как эта красивая женщина прижимается губами к чужим губам, как руки этого мужчины сжимают ее тесно и плотно. Ребенок не осознает всецело, но понимает, что все это так интимно, что чужие глаза не должны это видеть.

Эрик лежит в своей кровати без сна, смотрит в потолок. Он вспоминает пьяного Фрэнка и фотографии Алисы на его компьютере, женский смех и роскошные платья. Алиса вертлявая такая, все порхает и порхает, другим улыбается, мужа не любит. Эрик переворачивается набок, смотрит в стену. Алиса кажется ему плохой, неправильной. Он силится вспомнить родных мать и отца, но в памяти встают лишь расплывчатые лица. Ни ласковый голос, ни крепкие объятия, ни тихий смех. Эрику становится интересно, как его родители относились друг к другу. Он напрягает память, но перед глазами лишь две удаляющиеся фигуры. Он не помнит. Забыл.

Эрику всего четыре года. А он уже начинает ненавидеть женщин.

Воспоминание IV

Он помнит тот день так отчетливо и хорошо, словно мозаика часов и минут въедается в самую подкорку мозга, и мысли ее мусолят. Он помнит шум дождя за окном, сосредоточенное лицо Амелии — вот-вот и высунет кончик языка, Фрэнка, барабанящего пальцами по клавиатуре. Алисы лишь нет. А дождь за окном все усиливается. Эрик сидит на подоконнике, подпинывает игрушечные машинки тонкими пальцами, смотрит в самый низ. Он ждет чего-то. То ли прихода этой цветастой женщины, то ли неизменного концерта, которым сопровождается каждое ее явление.