Братья Стругацкие - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 26

Нигде на страницах повести «Жук в муравейнике» нет ни единого намека на то, как будут развиваться события после того, как Сикорски ранил Абалкина. И нигде нет подсказки, следуя которой читатель поймет, какая беда произошла с прогрессором на Саракше, отчего он так взбесился. А в одном из ранних черновиков повести всё было подано на блюдечке с голубой каемочкой: умирающий врач Тристан в бреду раскрыл Абалкину часть его «тайны личности». Убрав эту «прямую» информацию, Стругацкие сделали повесть намного сильнее. И не надо ломать себе голову над сюжетными недосказанностями! Стоит поразмыслить о давлении системы, пытающейся заботиться о безопасности, на людей, принципиально не укладывающихся в схемы «нормального» поведения, но несущих в себе, быть может, ростки будущего.

Что там было в Арканаре, после того как дон Румата Эсторский принялся крошить аборигенов? Как сложилась судьба королевства? Да какая разница! Стругацкие немилосердно тыкают читателя в тезис о том, что господство «серых» неизбежно приведет к победе «черных». Вопрос в мере и интенсивности противостояния «серым», а не в том, какое правительство возглавит арканарскую помойку.

Авторы этих строк не всегда готовы согласиться с нравственными, социальными и философскими убеждениями Стругацких, высказанными в этих четырех повестях. Однако есть и другая, чисто литературная сторона вопроса. Прием искусственного «обрубания сюжета» свидетельствует о резко выросшем писательском мастерстве. Надо признать, что всякий раз «отказ от объяснений» создает эффект ледяного душа. Авторы словно говорят: «Что, друг мой, ты разочарован? Ты недоволен? Тебе мечталось о сладкой конфетке под названием „всё понятно“? Не туда сунулся. Думай! Тебе сделали холодно и неприятно, чтобы ты не благодушествовал, а шевелил мозгами». В итоге сей прием весьма сильно растормаживает осмысление текста, программирует на поиск внесюжетных и внедекорационных смыслов. Примерно так, как если бы на середине беседы один из собеседников задал вопрос, развернулся и ушел, оставив второго недоумевать: отчего же он недоговорил? Что за невежливость такая! А первый-то уже сказал всё важное, надо только понять, к чему какое слово говорилось, или… больше не вступать в беседы с идеологом.

Рассказывая в «Комментариях к пройденному» о работе над текстами конца 50-х — начала 60-х (до повести «Попытка к бегству» включительно), Борис Натанович довольно часто входит в рассуждения о литературной технике. Иными словами, о складывании определенного набора художественных приемов, определенного писательского стиля братьев Стругацких. Этот разговор ничуть не вытесняет со страниц «Комментариев к пройденному» пассажи о содержательной стороне текстов. Но вот какая особенность: то затухая, то возобновляясь, разговор этот ведется постоянно до 1962 года, а позднее Борис Натанович обращается к этим вопросам очень редко. Собственно, всего четыре раза и притом кратко, мимоходом. Во-первых, он констатирует: в повести «Отель „У погибшего альпиниста“» был поставлен эксперимент, в ходе которого производилось некое насилие над устоявшимися канонами детективного жанра; эксперимент дал неудачный результат. Во-вторых, рассказывая о «Жуке в муравейнике», он возвращается к живительному «отказу от объяснений» (тому самому, что с блеском был впервые применен в «Попытке к бегству») и выражает полное удовлетворение достигнутым результатом. В-третьих: документализм повести «Волны гасят ветер» — ново, интересно; в-четвертых, «Отягощенные злом» — сложная, быть может, излишне переусложненная вещь. Невольно напрашивается вывод: выработав определенную манеру письма между 1959 и 1962 годами, братья Стругацкие строго придерживались ее на протяжении всего периода, когда создавались самые известные их вещи. И стиль на такой немалый срок был сформирован именно двумя их ключевыми произведениями: повестями «Путь на Амальтею» и «Попытка к бегству».

Только в конце 70-х, а скорее даже в 80-е, Стругацким вновь придется вернуться к проблемам «технического» свойства.

Но это будут уже совсем другие Стругацкие.

Океанский фрегат «Братья Стругацкие» поменял оснастку, поставил новые паруса, поднял новые флаги и вышел из гавани в дальнее плавание. Команда поймала попутный ветер. Следующие два десятилетия — время, когда появились лучшие вещи звездного дуэта. Во всяком случае, самые известные.

Переходя к этому щедрому времени в их творчестве, стоит указать на одну загадку.

В то время, когда работа над «Страной багровых туч» только начиналась, Аркадий Натанович написал небольшую, но полноценную в сюжетном смысле повесть «Четвертое царство». На Курилах, недавно отобранных у японцев, осталась большая подземная крепость. Американская диверсионная группа лезет туда в сопровождении бывшего офицера японской армии, намереваясь похитить некую смертоносную плесень — странную небелковую форму жизни, существующую «за счет радиоактивной энергии». Частично шпионы сами себя поубивали, частично их погубил «красный газ» — убийственно опасный и связанный все с той же плесенью, частично же им воспрепятствовали наши пограничники. Подземная крепость гибнет, а вместе с нею оказывается затопленным и месторождение (место обитания?) «красного газа».

Стругацкие неоднократно использовали красивые детали из этой повести.

Красная плесень (она же «красная пленка») дала «красное кольцо», погубившее на Венере Ермакова из «Страны багровых туч». «Красный газ» очень похож на «коллоидный газ», он же «ведьмин студень» в повести «Пикник на обочине». А подземная крепость эмигрирует в повесть «Обитаемый остров». Но само «Четвертое царство» при жизни Аркадия Натановича никогда не публиковалось. Оно вышло лишь в 2001 году, в 11-м томе собрания сочинений Стругацких[10], куда вошли черновые или же просто не использованные по самым разным причинам тексты.

Но почему Аркадий Натанович не пожелал издавать «Четвертое царство»?

Задумана повесть была в 1953-м, доведена до финальной точки весной 1955-го. Борис Натанович ошибочно датирует ее весной — летом 1952 года, относя к камчатскому периоду жизни брата, и добавляет: «На мой, нынешний, взгляд, публикация этого текста представляет интерес прежде всего исторический: так в те времена понимали, задумывали и писали фантастику. Так и только так!.. Идея жизни, существующей за счет радиоактивного распада, казалась нам в те годы чрезвычайно оригинальной, свежей и, более того, — значительной». В другом месте он выражает сомнение: было ли вообще «Четвертое царство» отправлено какому-либо издателю?

Между тем, заканчивая текст, Аркадий Натанович, несомненно, горел им.

Незадолго до увольнения из армии он писал: «В понедельник заканчиваю писать, два дня на печатание и — о, миг тревожный и блаженный! — в редакцию. Конечно, могут и не напечатать, тогда я пошлю ее тебе, Борис, ты исправишь и попробуешь толкнуть где-нибудь в Ленинграде» (14.IV. 1955).

Осенью 1957-го старший брат еще вел переговоры о «Четвертом царстве» в «Детгизе». А потом как отрезало. Ни слова! Кроме некоей невнятной ремарки Бориса Натановича: «Но опубликовать свою фантастику он (брат. — Д. В., Г. П.) нигде не мог… И тогда со своим другом Левой Петровым они написали публицистическую повесть „Пепел Бикини“…»

Что именно не мог опубликовать Аркадий Натанович? Не то ли самое «Четвертое царство»? И почему впоследствии он оставил всякие попытки напечатать эту повесть?

Может, не устроил его литературный уровень «Четвертого царства»?

Действительно, тягучая вещь, неотесанная, похожая на наименее удачные тексты из серии «Военные приключения». Вот вполне характерный отрывок: «Сунагава отчетливо видел их лица, выражающие сильнейшее удивление и растерянность. Он улыбнулся, упер для верности пистолет рукояткой в выступ скалы и поймал на мушку грудь офицера. И все же японец просчитался. Он забыл, что имеет дело с советскими пограничниками. Треснул выстрел, и офицер рухнул навзничь. Но одновременно с ним упали и оба солдата, выбросив на лету вперед стволы карабинов. И не успел Сунагава опомниться, как вокруг него защелкали пули…»