29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/76
• Следующая

– Не слыхал про такой случай в Питере. Но исключать версию, что мы имеем дело с психически больным преступником, тоже не стал бы, – ответил Никита.

– Боже, кого я боюсь – так это психов, – Потехина нервно поежилась, но тут же без всякого перехода снова крикнула на кухню: – Кофе готов? А блины?

На кухню за угощением она после ответного вопля по динамику «готово-во-о!» отправилась лично. Никита мысленно отметил это: его в прохладном сумрачном зальчике ресторана держали, точно в изоляции, – кроме старика-швейцара и приезжего шофера, он пока еще сегодня здесь не встретил ни единой живой души.

Кофе был очень горячим, свежим и крепким, сваренным на молоке. Пухлые блинчики-ргаиф плавали в густом приторном сиропе, ароматном от специй. Были поданы также финики, плавленый сыр и свежий инжир, который Никита по простоте душевной и по кулинарному невежеству поначалу принял за молодой чеснок.

– Прошу вас, – Потехина налила кофе Колосову и себе.

– Спасибо, – Никита угостился из вежливости, однако все же не без некоторого сердечного трепета: черт его знает. Неспокойно на душе становится при одном воспоминании об этом чертовом таллиуме сульфате. – Марья Захаровна, я, собственно, о Воробьевой с вами приехал беседовать.

– Только ради бога не пытайте меня, от кого у нее был ребенок, – быстро сказала Потехина.

– Нет, я не об этом. Хотя это тоже вопрос. Вы вот ее брали на работу, знали ее больше года. Что все-таки она была за человек такой, а?

– Хороший человек. Честная, от работы не бегала, аккуратная была, исполнительная, воспитана хорошо. Никогда никаких нареканий от клиентов, – Потехина покачала головой, – мне ее Петя Мохов нашел, так я ему только всегда спасибо за нее говорила.

– А к деньгам Воробьева как относилась?

– К деньгам? Положительно. А как к ним еще можно относиться?

– Сколько вы ей платили? – спросил Никита.

– Четыреста долларов, плюс иногда премии бывали.

– Премии за что?

– За отличную работу, – Потехина улыбнулась, – потом еще, конечно, чаевые, как и везде.

– Воробьева никогда не просила увеличить ей жалованье?

– Нет.

– Может быть, она жаловалась, что ей денег не хватает?

– Послушайте, я ей платила приличную зарплату, – Потехина подвинула к Колосову тарелку с блинчиками, – для женщины такую зарплату в Москве поискать. А что насчет жалоб… Так кому сейчас, скажите, денег хватает? Олигарха вон спросите, и тот плакать начнет – мало. А у Лены была большая семья, все на ее шее сидели.

– Значит, все-таки деньги ей были нужны?

– С просьбами увеличить ей зарплату она ко мне не обращалась, – отрезала Потехина, – тут у нас это не принято.

– А вот в тот день, когда я сюда к вам приехал, она ведь не должна была утром выходить на работу, – сказал Никита.

– Не должна была, точно. Я сама удивилась, – Потехина кивнула, – но Лена сказала, что приехала за… что-то тут забыла…

– Да это вранье было. – Никита смотрел на Потехину.

– Вранье?

– Ну да. Но не это меня тревожит и смущает, Марья Захаровна, а кое-что другое.

– Что же вас смущает? – Потехина не донесла до губ чашку кофе. Поставила обратно на стол.

– Никак не могу я отделаться от мысли, что… Ну, буду уж совсем, до конца откровенным. Не успел я вашу официантку допросить, как ее вдруг убили. Словно нарочно.

– Что вы хотите этим сказать? – Потехина напряженно смотрела на Колосова.

– Воробьева в тот день не должна была появляться в ресторане. А приехала. По логике вещей, она и со мной не должна была встретиться и говорить, а встретилась, говорила. И спустя несколько часов была кем-то отравлена. А вам, насколько я еще тогда успел заметить, появление Воробьевой здесь, в ресторане, и ее контакт со мной явно пришелся не по душе.

Потехина изумленно смотрела на него.

– Вы что же, обвиняете меня в том, что я отравила Лену? – спросила она. – Да вы с ума, что ли, сошли?

– Я вас ни в чем не обвиняю. И никого вообще пока не обвиняю. Я просто анализирую ситуацию. И говорю с вами предельно откровенно, все свои карты выкладываю на стол. Я заметил, что вам появление официантки в неурочное время в ресторане и ее контакт со мной были неприятны.

– Да не с вами контакт, вы-то тут при чем? – пылко воскликнула Потехина. – О вас, поверьте, я тогда меньше всего думала!

– А о ком же вы думали?

Потехина отвернулась.

– У вас сигареты есть? Я свои, как всегда, в машине оставила, – сказала она глухо.

Никита достал сигареты, зажигалку.

– Черт знает что… И наговорите же такого, – Потехина закурила, – надо же, какой наблюдательный попался… Да, я правда в тот день не ожидала увидеть Воробьеву тут. И видеть ее мне было неприятно, но…

– Почему? – спросил Никита.

– На это есть чисто личная причина. И к вашему делу она никакого отношения не имеет.

– К убийству многое имеет отношение, даже порой самые невероятные вещи.

– Но это не имеет, – Потехина рассердилась, – и вы тогда были совершенно ни при чем. Какое мне дело было до вас, когда…

– Когда что?

– Ну, у меня есть друг близкий, я его всем сердцем люблю, – быстро сказала Потехина, – это счастье мое и несчастье… Да нет, вы этого все равно не поймете, смеяться будете!

– Марья Захаровна, вы меня вгоняете в краску, – сказал Колосов.

– Да не с вами, чтобы Ленка встречалась, я не хотела, а с ним, – устало сказала Потехина, – видели вы его, сокола моего?

– Симонова? – спросил Никита. – Видел.

– Ведь муж он мой, и люблю я его. А он… ни одной давалки чертовой пропустить не может. Паразит такой! – Потехина смяла сигарету в пепельнице. – И Ленку он домогался, знаю. Говорили мне люди, предупреждали… Вы ж его видели, какой он. Любую возьмет, если пожелает. Пьяница, паразит… Сколько раз зарекалась – брошу его, выгоню к чертовой матери. И не могу. Сердце пополам рвется. Был он в то утро тут. Вы его сами видели. Ну и Ленку вдруг принесло. Это в выходной-то, после ночной смены! Зачем? Один у меня ответ был – к нему примчалась. А вы говорите… Да при чем тогда вы-то были, молодой человек! – Потехина снова тяжело вздохнула. – Ну, все, раскололась как орех перед вами. Смеяться теперь будете.

– Не над чем тут смеяться, Марья Захаровна. Дело-то житейское, – сказал Никита. – Между прочим, Симонов ваш в субботу на похоронах был. А я думал, это вы его послали долг скорби отдать.

– Он мне даже ничего не сказал, – мрачно ответила Потехина, – от нас Лева Сайко ездил. Цветы, венок отвез от ресторана. Я не смогла, скверно что-то было, сердце болело. Ну что же вы так ничего и не едите? Обижаете, пейте кофе.

– Спасибо, все очень вкусно, – сказал Никита, – а знаете, Марья Захаровна, иногда лучше прямо говорить, вот как мы сейчас с вами, чем вокруг до около петлять, недомолвки плодить, правда? Вот побеседовали мы и все, кажется, прояснили, что нужно. И к шеф-повару вашему Полякову у меня тоже пара-тройка вопросов есть. Мы уже кратко с ним успели познакомиться, но самого главного, как оказалось, не договорили. Он сейчас здесь?

– А где же ему быть? Здесь. На кухне. Пригласить его сюда?

– Если вас не затруднит. А вы не покидайте нас, посидите еще. – Колосов дружески улыбнулся Потехиной. – Хорошо тут у вас. Уютно. Прямо домашняя какая-то обстановка.

– Вам правда здесь нравится? Тогда приходите почаще, и не только по служебным делам, – Потехина улыбнулась в ответ, – всегда будем рады.

Поляков вышел как был – в рабочей одежде – в белоснежном накрахмаленном поварском облачении. Оно было сшито явно у отличного портного и ладно пригнано к его суховатой фигуре, однако совершенно ему не шло. Колосов подумал про себя: нет, все же на мужике эта белая роба с галуном и особенно этот поварской колпак, пусть даже и из самого дорогого и тонкого итальянского льна, смотрятся довольно глупо. Не наше это занятие, не мужское, кашеварить на кухне. То ли дело ловля убийц и бандитов! И в какой уже раз Никита мысленно поздравил себя с верным выбором профессии. Поляков протянул ему руку для рукопожатия: на его пальце сверкнул перстень с крупным бриллиантом. Запястье украшали золотые швейцарские часы «Шомэ».

• Предыдущая
• 50/76
• Следующая