Странник - Резанова Наталья Владимировна - Страница 61

– В сводах законов Кнерингов о колдовстве сказано… – Раймунд снова успел подготовиться к защите, но епископ не дал ему кончить.

– Я сам знаю, что там сказано – это либо мошенничество, либо помрачение ума. Вот и сгинули Кнеринги – из-за безверия. И те, что придут – и пришли – им на смену, знают – дьявол силен. И если забыть об этом – придет гибель. И лучше уничтожить одну жалкую жизнь, чтобы многие – не забыли!

«Не то же ли говорили и фарисеи?» – подумал Раймунд.

– Послушайте, судьи, а почему вы судите меня здесь, а не в городе? – лениво спросила Адриана. – Улучшили бы память большему числу людей. В Лауде, если не ошибаюсь, больше двадцати тысяч жителей, да приезжие, да купцы, да богомольцы… Молчите? А хотите, я сама вам отвечу? Вам очень хочется устроить назидательное представление из моей казни, и одновременно вы боитесь позора. Ах, какой публичный конфуз – какая-то девчонка тайно направляла действия армии, а может быть, и всего государства! А здесь только свои, все и так все знают, вот и любуйтесь! Вот все, на что вы способны. А еще беретесь судить других. – Она наслаждалась тихим бешенством, вызванным ее словами, потому что знала – права!

«Все. А я-то верил, что она меня послушается». Раймунд прижал руку к горлу.

– Немедленная казнь! – выкрикнул Унрик. – Пусть позовут палача!

– Ну, зачем же, – сказал наследник. – Сжечь ее мы всегда успеем. Я думаю, мы от нее еще многое можем узнать.

Сразу, как только позволили приличия, Раймунд бросился в темницу. Еще с порога он крикнул:

– Что ты наделала! Ты ничего не хочешь понять! Они же казнят тебя!

– А я не против, чтобы меня казнили. Надо же как-то кончать эту историю…

Ее безразличный тон отрезвил Раймунда.

– Устал я с тобой как собака, – он присел на ступеньку.

– Бедняга. И какого черта ты со мной связался? Тем более что я тебе вовсе не нравлюсь. Скорее наоборот. Странник?

– Знаешь, что однажды сказал мне о тебе король? «Бывают люди, которые за мнимой чистотой скрывают неверие и насмешку. А у Странника за неверием и насмешкой скрывается чистая душа».

– Неправильно сказал. Душа, очищающаяся неверием и насмешкой.

– Тебе очень плохо?

– А я утешаюсь. Философией. Благо обстановка располагает.

– Ты знаешь Боэция?

– Как тебе сказать. Я уже говорила – однажды настоятель Святой Маргариты принес для украшения моему отцу старую хронику Кнерингов, а в нее было заложено несколько листов пергамента. Вот я кое-что и усвоила.

– Боэций… «Что вам, друзья, называть меня вечно счастливым?» – пробормотал он. – «Тот, кто упал, никогда поступью твердой не шел…»

– А я запомнила другое, – твердо сказала она. – «И без надежды будь безмятежен».

Он поднялся. Отвечать не хотелось. Но ему казалось, что он начинает ее понимать.

– Хочешь, скажу, в чем основная разница между Адрианой и Странником? Помнишь любимую фразу Странника в Абернаке?

– «Каждый должен знать свое место»?

– Именно. Адриана же не хочет знать своего места. За это ее и убьют, хотя, может быть, Странника и пощадили бы.

– Вся беда в том, что ты привыкла считать Странника и Адриану разными людьми…

– Они и есть разные.

– …и думать о них отвлеченно. Но есть ты. Сама. Имя не важно. Ты. И как бы ни решилась судьба Странника или Адрианы, это будет твоя судьба. Подумай об этом. Подумай!

Все они думали. И ничего не могли решить. День за днем, допрос за допросом, а следствие оставалось на прежнем месте. На первый взгляд, все было ясно, и в то же время постоянно запутывалось. И хотя путаница создавалась преимущественно стараниями Раймунда, иногда все это напоминало ему кошмарное видение, страшную сказку. Угрюмый замок посреди ледяной равнины, где томится… нет, не заколдованная принцесса, а изможденная полуседая женщина в платье, постепенно превращающемся в лохмотья. Он часто беседовал с ней, и она привыкла к нему. Порой ему казалось, что он понимает ее как себя, но часто он словно натыкался на каменную стену. Бывало, что на суде ему, путем сложных умозаключений, удавалось подвести слушателей благоприятным для нее выводам, и она тут же, одним-единственным словом, исполненным дерзостной насмешки, разрушала все его построения. Подобное поведение исключало всякую возможность сговора между адвокатом и подсудимой, и никто не догадывался об их странной дружбе, но ему от этого было не легче. Он видел, что все происходящее ей не так уж безразлично, как она хочет показать. Вид у нее был подавленный, и, похоже, ее лихорадило, хотя она об этом никогда не заговаривала.

Однажды он спросил, не мучит ли ее мысль о Даниеле.

– Я забыла о нем, – сказала она. – Вот о Визе вспоминаю. Это был противник! И это была работа! Его было за что ненавидеть. А тот… не послушался умного совета – вот и напоролся… И вот из-за такого… – она прикусила губу.

– Смирись! Я прошу тебя! Смирись, хотя бы притворно… Ну, где твоя былая расчетливость? Не противоречь им. Потерпи немного…

– Еще скажешь – «Христос терпел»… Так ему было за что терпеть – он мир спасал! А кого спасу я? Только не себя, поверь…

Но чем мрачнее он оставлял ее вечером в темнице, тем более вызывающе, как правило, вела она себя утром на допросе и прямо-таки наслаждалась, навлекая на себя ярость судей.

Как-то Лонгин сказал Раймунду:

– Что она делает, черт бы ее побрал! Никогда я не видел, чтоб человек сам старался себя погубить.

– Может быть, она хочет умереть? – высказал Раймунд уже приходившую ему мысль.

– Чушь какая! Жить так хорошо! – Лонгин пожал плечами. – Право слово, сидела бы лучше дома со своей прялкой, меньше было бы забот и ей, и нам.

Жизнь в замке текла своим чередом. Меласси с частью гарнизона отправился, как он выразился, «поучить мужиков уму-разуму». Теофил, который слыл его приятелем, скучал, требовал, чтобы его развлекали, и рассказывал всем разные похабные истории. Среди прочего населения замка наблюдалось некоторое брожение. Многие были напуганы россказнями о ведьме, а свидетели убийства подливали масла в огонь. Пошли разные шепоты. Это коснулось как простых слуг, так и кое-кого из рыцарей. Эсберн, например, теперь большую часть времени проводил в замковой церкви. Но было и другое. Когда Адриане в первый раз накладывали цепь, ее разули. Теперь у нее на ногах были чулки и башмаки. Кто ей их передал, она наотрез отказалась сообщить. Обнаружилось, что она слишком хорошо осведомлена о том, что делается в замке. Кроме Раймунда, с ней виделись только стражники, приносившие обед, но они часто сменялись. Унрик решил было вплотную этим заняться.