Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 145
- Предыдущая
- 145/174
- Следующая
– А сколько басмачей было?
– О-о! Я всех пересчитал, всюду ходил и все смотрел. Всех басмачей двадцать шесть… Пять человек пришли из Кашгарии. У басмачей двенадцать винтовок, остальные – охотничьи ружья и карамультуки. Один «тапсон»…
– Что, что?
– Один «тапсон», такая большая винтовка, много пуль. Она у Шарафа.
Максимов понял, что Кучак говорит о ручном пулемете Томпсона. – Рахим басмачам сказал, что он сотник басмачей из Каратегина, и сразу начал во все вмешиваться. Шараф хотел убить ещё нескольких, но Рахим не позволил, сказал, что они будут заложниками… Я говорил всем, что я манасчи. Рахим дал мне нагайку, путь показал и сказал, у кого по пути попросить лошадь. Он сказал: «Пусть Максимов торопится». Моя камча у него! – И Кучак указал на караван-баши.
Максимов взял камчу и долго, внимательно рассматривал её. На прямой толстой деревянной ручке, обмотанной медной проволокой, была укреплена сплетенная из кожаных полосок толстая плеть, и заканчивалась она кожаным треугольником. Максимов взвесил его на ладони. В свинце, зашитом внутри, было не меньше фунта весу. Пришел караван-баши, разостлал перед Кучаком платок, положил лепешки и вареное мясо. Кучак быстро съел все, попросил чаю. После этого он продолжал свой рассказ:
– Курбаши Шараф кричал, что крепость на Памире взята, что Линеза – ему друг, что Советская власть осталась только в долинах, но и там её скоро кончат. Услышали это баи, кричали «чар-яр» и говорили: «Идем скорее воевать!» А Шараф сказал им: «Соберем сотню людей и пойдем, а оружие, говорит, у меня для всех в горах спрятано. А кто против нас пойдет – отрежу голову. Скоро придут офицеры, они всех басмачей научат». И ещё говорил, что басмачам помогает большая-большая страна за большой водой. Деньги дает, оружие дает…
– Какой Шараф? Тот, что раньше был в добротряде? – спросил Максимов.
– Я слышал, что Шараф был в добротряде и убежал. Он выпустил какого-то важного… – сказал Кучак и затих.
Максимов заметил, что грудь Кучака спокойно поднималась. Он заснул сидя.
Шараф? Максимов помнил этого круглолицего человека с угодливой улыбкой. Что заставило его бежать к басмачам? Он не мог оставаться в отряде, выпустив Кзицкого. Но почему он это сделал? Максимов многое знал о Шарафе, о его ближайших родственниках. Поступок с Кзицким крайне удивил Максимова. Скорее всего, Шараф – исмаилит. Что им руководит? Желание быть пиром? Трудно понять, чем руководствовался Шараф. Но все станет на свои места, все будет известно.
Прошло часа два.
– Тысячеглазый! – донесся издалека крик караван-баши. Максимов, оглянувшись, увидел двух бойцов. Это были разведчики из отдельного взвода Федорова.
Они доложили о том, что взвод Федорова и он сам движутся слева, а их комвзвода послал доложить о положении в Горном кишлаке. От них же Максимов узнал, что Горный кишлак действительно занят басмачами курбаши Шарафа.
Басмачи заняли все тропинки и срочно мобилизуют своих сторонников. Это плохо удается, но все же банда уже насчитывает около ста двадцати басмачей. Максимов подробно расспросил бойцов, а потом велел им отдыхать.
Весь этот район был Максимову знаком. К Горному кишлаку, расположенному высоко в горах, было несколько путей. Как доложили бойцы, легко проходимые дороги с севера и востока тщательно охранялись басмачами. Разведчики донесли, что на дорожке с запада, которая лепится по отвесному искусственному карнизу, басмачами была также устроена засада из четырех человек. На такой дорожке достаточно одного искусного стрелка, чтобы не прошел взвод. Взгляд Максимова упал на спящего Кучака. Но ведь прошел же Кучак целым и невредимым…
У Максимова созрел план. До прихода взвода можно было подождать и дать Кучаку немного поспать. Максимов припомнил все, что слышал от Юрия Ивашко, работавшего со своей геологоразведочной партией в районе Золотой реки, о кишлаке Мин-Архар и его обитателях.
Кучак спал, заснули разведчики. Спали караванщики. Только Максимов сидел у костра, подбрасывал ветки арчи в огонь да поглядывал на наручные часы. Время шло. Собачонка заворчала, но это оказалось ложной тревогой.
III
Максимов взглянул на часы и принялся тормошить Кучака. Тот испуганно вскочил на ноги и уставился на Максимова, видимо спросонок не совсем понимая, что с ним.
– Садись, Кучак, – сказал Максимов. – Будем пить чай и есть, и ты расскажешь мне о том, где ты родился, где жил, что делал, с кем дружил, с кем ссорился и как очутился здесь. Одним словом, расскажи мне все о своей жизни.
– Совсем все? – спросил Кучак, помолчав.
– Все, – ответил Максимов.
– Совсем, совсем все? – опять переспросил Кучак. – Да, всю свою жизнь, все, что ты перенес и передумал, и все, что думаешь делать.
Кучак несколько раз глубоко вздохнул, как бы собираясь с духом, и начал. Волнуясь, он запинался, подыскивая слова, забегал вперед, говорил неуверенно и несвязно. Но по мере его рассказа голос у него окреп, речь стала спокойнее. Когда он заговорил о своей жизни в горах, он упомянул об аксакале. Неожиданно для себя Кучак понял, что Искандер потерял в его глазах все свое величие. – Знаешь, начальник, – сказал Кучак Максимову, – ведь мы очень хорошо жили бы, если бы не аксакал. Он у нас почти все забирал, работать на себя заставлял. Он мне прикажет – я все делаю и его боюсь. А в Кашгарии в сто, в тысячу раз хуже было… Максимов усмехнулся и попросил его продолжать по порядку. Кучак рассказал, как он с золотом бежал от Джуры. – Я хорошо знал цену золота из песни о богатстве. Вот слушай, я спою.
И Кучак запел:
– «Пусти меня гнаться за золотом. Я вижу: самый несчастный из людей – это бедняк. Для аксакала он ничто. Его жена издевается над ним, и самый ничтожный его толкает. Золото доставляет честь и славу, дружбу и согласие. Пустите же меня гнаться за золотом, и я обрету счастье и долголетие!»
Кучак кончил напевать и спросил:
– Правда это?
Максимов помолчал и вместо ответа спросил:
– А сам ты как думаешь?
Кучак так засмеялся, что Максимов сразу и не понял, смех это или рыдания.
– Брехня! – сказал Кучак. – У меня слов не хватит объяснить тебе, почему я песни пел, сказки и легенды любил… И все же из его нескладного объяснения Максимов многое понял. Много песен, сказаний и легенд знал Кучак наизусть, и, как бы ни было ему плохо, он всегда восполнял убожество своей жизни воображением. Получалось так, что он наполовину жил в каком-то нереальном, им самим придуманном сказочном мире, где счастье было в том, чтобы ничего не делать, быть сытым, побольше спать, а все бы делалось само собой. Он и на восток устремился только потому, что оттуда приезжали купцы и что там, по-видимому, была та сытая жизнь, которую так красочно воспевали старинные песни. Кучак рассказал о встрече с баями и Саидом, о том, как он раздумал идти туда, где соседями ему будут такие скверные люди, как эти баи, и как он все же попал в Кашгарию. Кучак рассказывал о своей жизни за границей. Раньше он боялся побоев аксакала, боялся остаться без еды, но страх потерять золото был превыше всего. Он его мучил и днем и ночью. Из-за золота Кучака преследовали, мучили и хотели убить, а пропало золото – и исчез большой страх.
- Предыдущая
- 145/174
- Следующая
