Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 146

• Предыдущая
• 146/174
• Следующая

По мере своего рассказа Максимову Кучак сам увидел как на ладони всю прожитую им жизнь. И то, что такой важный начальник говорит с ним, Кучаком, которого в Кашгарии не считали за человека, говорит как с равным, наполняло Кучака гордостью. Кучак разошелся. Он говорил и сам поражался мудрости своих слов. Бывает так: сбивают, сбивают сливки, а все ещё нет масла, и вдруг какой-то один удар мешалкой – и сразу появляется масло; ещё несколько ударов – и все сливки превращаются в масло. Много лет жил Кучак. Он переживал отдельные неприятности, радовался отдельным удачам, но по-настоящему осмыслил свою жизнь только тогда, когда его спас Джура от смерти в войлочной норе. Но тогда он понял только пережитое. И он хотел только одного – вернуться на родину.

– Знаешь, мне теперь стыдно, – говорил Кучак. – Что такое золото, камни? Я не знал, думал: золото – это все. Я в Кашгарии с золотом был, а человеком не был. А уж мучился, не ел, не спал… Если бы не Джура, совсем замерз бы нищим на базаре, мой труп съели бы собаки. Хорошо к себе вернуться!

– Ты вернулся, а здесь война, басмачи. Что же ты думаешь делать?

– А у нас в Мин-Архаре басмачей нет.

– А разве твоя родина – только твоя кибитка в Мин-Архаре? Разве может каждый человек в отдельности защищаться от многих басмачей? Не лучше ли объединиться и покончить с басмачами и с войной?

Об этом Кучак не думал раньше, а подумав сейчас, согласился, что это самое мудрое.

Максимов много говорил о необходимости бороться с врагами народа во имя будущей счастливой жизни.

– Значит, ты поможешь мне захватить басмачей в Горном кишлаке? – так закончил Максимов.

– А разве я могу помочь? – спросил Кучак. – Я ведь не умею стрелять из винтовки.

– Тебе не надо поражать врагов пулей. Ты будешь поражать их словом… Ты как прошел засаду? – спросил Максимов. – Они видели меня в кишлаке, – ответил Кучак. – Я сказал, что иду в разведку.

– Знаешь, Кучак, тебе опять придется одному идти к басмачам, – сказал Максимов.

– Опять одному?! – горестно воскликнул Кучак. – Опять, – подтвердил Максимов. – Ты храбрый и смелый человек, и ты поможешь нам победить басмачей. Я научу тебя, что делать, что говорить.

– Ты верно говоришь, – сказал польщенный Кучак, – я, конечно, очень храбрый человек.

– Кто тебя видел в лицо?

– Никто, – ответил Кучак. – Я перевязал лицо платком и сказал, что у меня зубы болят. Я видел, так делал один, который приехал к Шарафу. Курбаши его не узнал, а тот размотал белую чалму с лица, вынул ненастоящий глаз из правой глазницы, в чистой воде промыл и назад вставил. Тогда Шараф поклонился ему в ноги и говорит: «Приказывай». Я все видел через дырочку в кошме. – Он не называл его имам Балбак? – спросил Максимов, впиваясь глазами в Кучака.

– Не слыхал, – ответил Кучак.

– Так… – подумав, сказал Максимов. – Ты вернешься в кишлак с запада. На тропинке тебя остановит засада. Скажешь, что ты идешь из разведки и встретил по пути только двух охотников, а красных аскеров и следа нет. Потом ты останешься с басмачами. Сколько их? – Четыре.

– Совсем мало! И ты будешь петь им свои песни. Мне Джура говорил, что ты манасчи… Ты должен сделать все, чтобы отвлечь басмачей. С места, где они расположились, видна почти вся тропинка. Пой так, чтобы они туда не смотрели. А остальное буду делать я. Только помни: от тебя многое зависит. Кучак был очень испуган. Ему не хотелось идти к басмачам. Но начальник сказал: «От тебя многое зависит». Значит, он, Кучак, может принести большую пользу. Шутка ли, сам начальник доверяет ему большое дело! Больше всего Кучака поразило то, что начальник сказал о силе слов его, Кучака. Никто никогда ему не говорил ничего подобного. Вот уж не думал Кучак, что он так силен! А ведь в Кашгарии он был жалким ничтожеством. Лучше, превозмогая страх, совершать большие, настоящие дела, необходимые для себя и для народа, и чувствовать себя человеком, чем уподобляться растению или пугливой птице.

Джура всегда был храбрым, а Кучака считал последним трусом. Ну что же, он, Кучак, докажет, на что он способен… И как ни заманчиво горел костер под большим котлом с бараньим мясом, Кучак с достоинством поднялся и, обменявшись несколькими словами с Максимовым, пошел в горы.

Донеслось цоканье подков о камни, и невдалеке показались конники.

Максимов пошел навстречу. Федоров, молодой стройный кавалерист, спешился, доложил о численности взвода и, выслушав распоряжение Максимова, приказал бойцам осмотреть подпруги, покормить лошадей, отдохнуть и поесть. Готовность – через час. Максимов, Федоров и его заместитель сели у костра. – В Горном кишлаке неопытные басмачи, – сказал Максимов. – Их не придется по одному выколачивать из-за камней, как было раньше. Будь это Джаныбек – против него лучше всего было бы двинуть кавалерию. Если бы это был Давлет-бай, против него лучше всего было бы использовать джигитов добротряда – наши альпийские войска, чтобы они, пробравшись по крутизнам, ударили с тыла… Этот пакет, – сказал Максимов, подавая Федорову пакет с фирманом, привезенным Кучаком, – весьма секретный, особой важности, надо сейчас же послать в город. Дать охрану.

Максимов посмотрел на часы:

– Через пять минут разбудите этих двоих, ваших разведчиков, дайте ещё троих, и пусть они двигаются по охотничьей тропе от Кичик-Коя. Кто знает эту тропу?

– Я знаю! – отозвался помкомвзвода.

– Отлично. Я послал своего человека к дозорным басмачам, чтобы он отвлекал их внимание от этой тропинки. Басмачи сидят в углублении скалы Сыры-Кой, знаете?

– Знаю!

– Вот и отлично. Главное – снять дозорных басмачей, но так, чтобы они не успели поднять тревогу, и тогда остальное будет не так уж трудно. Местные жители нам помогут.

Через час Максимов приказал Федорову выступать.

Решимость, овладевшая Кучаком, очень скоро оставила его. Чем дальше он отходил от каравана, тем больше усиливался его страх перед басмачами. Страшные картины возможных пыток вставали в его воображении. Понурив голову, спотыкаясь, он ступил на тропинку, ведущую к басмаческой засаде.

Басмачи, сидевшие в засаде, сами были испуганы. Верховой, разыскивавший ушедшего из Горного кишлака манасчи Кучака, долго ругал их, узнав, что манасчи был здесь и ушел. Он бранился и грозил расправой за то, что они его пропустили, уверял, что Кучак обманщик и ушел из кишлака самовольно.

• Предыдущая
• 146/174
• Следующая