Карафуто - Донченко Олесь - Страница 39

• Предыдущая
• 39/45
• Следующая

За стеклом рубки стоял чуть побледневший японский капитан. С притворным спокойствием он вертел в руки портсигар из слоновьей кости, бросая иногда короткие приказы в переговорную трубку.

— Пет! Пет![12] — услышал Володя и быстро осмотрелся.

Он увидел Катакуру. Мальчуган весь дрожал.

— Катакуро, что с тобой? — с тревогой спросил Володя.

Молодой рыбак глазами показал на далекий пароход.

— Видишь? Торадзо говорит, что это — советский военный моряк. Если нас поймают, мы погибли. Нас засунут в мешки и бросят в море…

Володя не мог сдержать улыбку.

— Какую чушь ты несешь!

— Это говорит Торадзо.

— Не бойся. Таким, как ты, ничего не угрожает. Зато капитану и Торадзо… достанется…

Огоньки засветились в круглых зрачках Катакури.

— Капитану?.. Торадзо?..

Теперь улыбнулся Катакура. В его улыбке была и надежда на то, что эти слова сбудутся, но и недоверие.

Вдруг он дернул Володю за рукав. На лице его отразилась тревога.

— Их не поймают! — зашептал он. — Торадзо сказал, что «Никка-мару» еще может убежать в японские воды. Там уже советский военный моряк не достанет.

Володя посмотрел вперед. Вдали чернели японские шхуны и катера. Крабоконсервный плавучий завод выбрасывал из труб густые клубы черного тяжелого дыма.

«Убежит, — тоскливо подумал Володя, — в самом деле, убежит. Всего два три километра к тем шхунам. Там уже японская прибрежная полоса…»

Глянул на советский пароход. Он был еще очень далеко. И сама мысль о том, что «Никка-мару» может убежать, показалась юноше невозможной, бессмысленной. Надо немедленно что-то придумать, надо немедленно остановить шхуну!

Володя бросился вниз, в машинное отделение, где работали моторы. Надо, чтобы мотор остановился, хоть на две-три минуты… Этого будет достаточно…

Работали два мотора — основной и вспомогательный. Володя увидел двух мотористов и возле них третьего — с толстой шеей, низенького. Это был Торадзо. Он повернулся и увидел Володю.

— Ты чего здесь? — закричал он. — Вон отсюда!

Было все понятно. Капитан очень боялся за моторы и не совсем доверял мотористам. Поэтому-то здесь неотступно находился Торадзо. Он присматривал и за моторами, и за мотористами.

Было бы абсурдно действовать при таких обстоятельствах силой. Володя снова бросился на палубу. Если он бессилен задержать шхуну, он…

Юноша шагнул к перилам. Броситься в море — секунда. Его заметят на волнах матросы с советского парохода.

Кто-то крепко схватил Володю за плечи.

— Куда ты?

Володя дернулся, но его держали чьи-то руки.

— Катакура! — крикнул в отчаянии юноша. — Катакура, пусти!

— Не пущу! Ты хочешь прыгнуть за борт! — задыхаясь хрипов японец, напрягая все силы, чтобы удержать Володю.

Неожиданно «Никка-мару» сбавила ход и крабоконсервный завод оказался совсем близко, почти рядом. Дым из его труб низко слался над палубой «Никка-мару».

— Проклятие! — вырвалось у Володи сквозь крепко сжатые зубы. — Убежали!

Как лунатик, спустился он в свою каморку. Нервы не выдержали. Юноша с головой накрылся дерюгой и беззвучно зарыдал. Было невыносимо больно: избавление не пришло! Казалось, что на этот раз все шло к тому, что Володя, в конце концов, окажется на палубе советского парохода. И снова горькое разочарование, снова неудача!

Снова потянулись серые, однообразные дни на шхуне. Поздно вечером, когда заканчивалась работа, рыбаки наскоро глотали рис и мрачно, без разговоров расходились по своим каморкам.

У каждого в такое время была только одна-единственная мечта — упасть и заснуть. И вместе со всеми шел в свою каморку Володя. От тяжелой работы ныли кости, голова была, как чугунная болванка, веки смежались, дрожали руки и ноги.

С того дня, когда за «Никка-мару» гнался советский сторожевой корабль, Володя заметил, что Торадзо начал пристально присматриваться к нему. Очень возможно, что помощник капитана не забыл той минуты, когда Володя вбежал в машинное отделение с намерением… да, это намерение пронырливый, хитрый и умный Торадзо вполне мог прочитать в Володиных глазах.

Во всяком случае было ясно, что японец что-то заподозрил. Володя это ощущал и старался настойчивой работой развеять это подозрение. Надо было оставаться на шхуне. Если раз не посчастливилось, то второй раз посчастливится непременно. На море было больше шансов встретиться с советскими моряками, чем блуждая по дикой тайге.

А Катакуре с каждым днем становилось хуже. Кашель раздирал его легкие. Парня била лихорадка, туберкулез быстро забирал последние его силы. Но Катакура еще держался. «Никка-мару» шла ставить сети на кету. День был холодный, тучи низко неслись над морем, с севера дул сырой ветер. Катакура озяб, нему стало совсем плохо. Володя видел, как он дрожал, и советовал ему пойти заснуть. Но тот боялся Торадзо.

С уловом не посчастливилось, сеть была почти пустая. Торадзо свирепствовал, как никогда.

На следующий день выглянуло солнце, припекло, затих ветер. Катакура присел на блок канатов погреться. Он жмурил глаза от солнечных лучей и тихо улыбался.

На палубе шхуны было пятеро: рулевой, Катакура и Володя, а в рубке — капитан и Торадзо. Рабочие спали по своим каморкам, измотанные ночной работой.

Катакура не мог спать, его донимал кашель, он вышел на палубу. Пошел с ним и Володя, как предчувствуя, что с парнем может случиться беда.

Из рубки вышел Торадзо. Переваливаясь с боку на бок, он подошел к Катакуре и крикнул:

— Вон спать!

— Я хочу погреться на солнце, — сказал парень.

Лицо Торадзо налилось кровью.

— Вон спать! — заревел он. — Сейчас гуляешь, а на работе будешь клевать носом!

— Не уйду отсюда! — упрямо повторил Катакура.

Мелькнул сильный кулак Торадзо, и Катакура молча упал на палубу.

Володя согнулся, чтобы броситься на мучителя… Хотел что-то крикнуть, но из горла вырвался только хрип. Но в ту же секунду в руках Торадзо сверкнул нож.

— Ты тоже не хочешь спать? — спросил он, играя острым лезвием.

Володя видел, как сверкнули зловещие искры в зрачках японца. Торадзо не задумываясь всадил бы его юноше у грудь.

Катакура зашевелился и прошептал:

— Во-ды!

Володя молча развернулся и по качающемуся трапу пошел вниз. Его душила ненависть и злость, он крепко кусал нижнюю губу, но и на этот раз должен был отступить. Нашел кружку, набрал воды и понес Катакуре.

Вышел на палубу и остолбенело осмотрелся. Рулевой на носу шхуны крутил штурвальное колесо, Торадзо с капитаном шушукались в рубке. Но Катакуры не было. Всего пять минут тому назад он лежал вот здесь.

— Катакура! — потихоньку позвал Володя.

Никто ему не ответил. «Никка-мару» быстро резала волны, вокруг простиралось море. Далеко, как в тумане, чуть маячил берег. Солнечные блики играли на водном безграничном пространстве. Низко над морем пролетела к берегу большая птица.

— Катакура! — уже громче позвал Володя, чувствуя, как сжалось у него сердце от предчувствия чего-то страшного, что случилось вот здесь, на палубе.

— Катакура!

Разливая воду из кружки, юноша побежал к рубке.

— Где Катакура? — задыхаясь, крикнул он к Торадзо.

Японец медленно повернулся к Володе всем туловищем.

— Во-первых, как ты обращаешься ко мне, да еще в присутствия капитана шхуны? — прогудел он. — Не забывай, что я — помощник капитана. Во-вторых, я не нянька твоему Катакуре. А в-третьих, вон отсюда к чертям!

Володя снова бросился вниз. Может, Катакура уже сидит в кубрике?

Юноша обошел все каморки, где спали рыбаки. Катакуры нигде не было. А на следующий день рулевой, пугливо озираясь, шепотом рассказал нему, что случилось на палубе.

Когда Володя пошел вниз по воду, Катакура вдруг оперся на локоть и пригрозил Торадзо:

— Подожди, мучитель, подожди! Тебя не помилуют советские моряки!

Это были его последние слова. Катакура упал навзничь, голова его глухо стукнулась о палубу, из уголка рта пополз ручеек крови. Торадзо схватил парня под руки и выбросил, еще живого, за борт. Капитан, который был свидетелем этой сцены, одобрительно кивнул головой. Тогда Торадзо подошел к рулевому и сказал:

• Предыдущая
• 39/45
• Следующая