Карафуто - Донченко Олесь - Страница 40

• Предыдущая
• 40/45
• Следующая

— Если кому-нибудь скажешь хоть слово, пойдешь следом! — И показал рукой на море.

Двое суток Володя оставался в каморке без собрата. А потом к нему вместо Катакуры поселили нового рыбака, корейца, бывшего грузчика-кули, который в свои сорок лет имел вид настоящего деда. У него были страшные язвы на ноге, и они ему не давало спать. Старик, бывало, ночь напролет сидел, согнувшись, обхватив руками колени, покачивался и тихо стонал.

Прошло несколько дней после события с Катакуро. Рыбакам, конечно, сказали, что этот тяжело больной парень, наверное, упал в море и этого никто не заметил. Хотя не все этому верили, но правды не доискивались. Прибитые нуждой, трудной беспросветной работой, затерроризированные издевательствами и кулаками Торадзо, они молчали, хотя молчание это было зловещим, похожим на искру, тлеющую под серым пеплом.

Все дни был очень плохой улов. Сети вытягивали почти пустые. Однообразно звенели стеклянные поплавки. Володя метр за метром перебирал мокрое плетение морского невода и напряженно вглядывался в волны. Казалось, что сеть слишком тяжелая, что в ней запуталось что-то черное и большое… вот-вот из бездны появятся голова, руки…

— Катакура, — вдруг громко вскрикивал Володя. — Это — Катакура!

Но сеть оставалась пустой. Чуть шевелятся отяжелевшие руки, и голова тяжелая, как черный якорь.

Утром над морем опустился густой туман. Он качался и со всех сторон обступал шхуну. В этом тумане «Никка-мару», рискуя столкнуться с встречным судном, несколько часов шла вслепую. На самом деле это только так казалось. Капитан хорошо знал, куда он ее ведет.

Команде и рыбакам было строго приказано не разговаривать, соблюдать полную тишину и даже не курить. «Никка-мару» остановилась. Сотни метров новой крепкой сети пошли на глубину моря. За работой следил Торадзо. Наверное, из-за тумана и измороси он надел плащ — круглую пелерину с вырезом для головы, и был похожий на осадистый гриб. Но и он все приказы отдавал шепотом или жестами.

У Володи от нервного возбуждения дрожали руки. Он старался скрывать свое состояние от рыбаков, но они заметили его волнение, хотя и не поняли, в чем причина.

— Тебя трясет, — сказал старик-кореец с замотанными тряпьем ногами.

— Лихорадка, — ответил Володя, прикусив нижнюю губу.

Все рыбака знали, что шхуна находится в запрещенной советской зоне. Густой туман скрывал шхуну от сторожевых катеров советских пограничников. Этим и пользовался японский капитан, чтобы повести «Никка-мару» на запрещенный вылов рыбы.

Володя оглядывался на все стороны, напряженно вглядываясь в туман. Появись в эту минуту сторожевое судно, и конец всем его мыканьям! Он снова окажется среди своих родных советских людей, его нога ступит на землю родины, которую он покинул, казалось, много-много лет тому назад. Тем временем прошло всего полтора месяца со дня гибели «Сибиряка».

— Чего оглядываешься? — спросил старик-кореец. — Не бойся. Катер далеко. Капитан знает. Туман густой-густой, рыбу поймаем тихо-тихо…

Первая сеть дала большой улов. Кета и горбуша, всплескивая хвостами, серебристым потоком потекли в трюм.

Закинули другую сеть. Рыбакам дали горячего риса и по чашке саке. Большая волна качала «Никка-мару». Совсем недалеко остановилась и вторая шхуна, которая тоже, как настоящий вор, пришла сюда, в советские воды, под прикрытием густого тумана. Шхуна была огромная, почти вдвое больше «Никка-мару». Володя слышал, как Торадзо сказал капитану:

— Это «Нинтака». Чтоб ее нечистый потопил, она нам распугает всю рыбу!

Рис в мисочках исходил аппетитным паром. Но Володя не мог есть, его напряженное состояние почти превратилось в уверенность, что вот-вот налетит советский сторожевой корабль, и тогда крышка этим японским воришкам!

Но вокруг все было тихо. Казалось, что здесь не воровские шхуны, а мирные рыбаки спокойно ловят плоскую камбалу.

Когда же все случилось так, как Володя себе представлял, он оцепенел. Светло-серый острый нос сторожевого катера вдруг вынырнул из тумана. Он то падал, то снова поднимался на высокой волне. Рыбаки с «Нинтаки» заметили его только тогда, когда катер резко развернулся носом к борту шхуны и на ее палубу смело спрыгнул моряк с наганом в руке. Может, это был матрос, может — боцман. Володя видел, как развевались на ветру ленты его бескозырки…

Советский военный катер с зеленым вымпелом заметили и на «Никка-мару». В ту минуту, когда на палубе «Нинтаки» команда подняла руки и из рубки навстречу советским морякам вышел, льстиво согнувшись и потирая руки, японский капитан, Торадзо, не растерявшись, приказал перерезать канаты. Сеть пошла на дно. Вслед за нею за борт полетели переметы и другие орудия рыболовства. Но Володя знал, что это не спасет шхуну.

В трюме «Никка-мару» лежало много свежей рыбы, и это было наилучшее доказательство преступления, совершенного в советских водах.

Тем временем за первым пограничником на палубу «Нинтаки» спрыгнуло еще несколько вооруженных моряков. Рыбаки и команда застыли на месте с поднятыми руками.

Капитан «Нинтаки» кланялся, потирал руки, но на него сейчас не обращали внимания. Володя видел, как с катера сбросили на палубу шхуны канат. Его конец на лету поймал советский моряк и закрепил. Теперь «Нинтака» была взята на буксир.

Неожиданно Володя ощутил, как «Никка-мару» дернулась, задрожала и тронулась с места. Пока советские пограничники арестовывали команду «Нинтаки», капитан «Никка-мару» опомнился и решил бежать, спрятавшись за густой туман.

Еще несколько минут, и шхуна успеет скрыться. Володя сорвался с места. Что делать? Какой знак дать? Позвать? Нет, не услышат сейчас, так как на катере звучат команды и подняли гвалт арестованные японцы. А «Никка-мару» уже сделала разворот, и за ее кормой запенилась вода…

Блуждающий взгляд Володи упал на колокол возле капитанской рубки. Он подскочил к нему и сорвал колпачок с металлического языка. Дернул за веревку…

Колокол зазвонил пронзительно, так что в ушах зазвенело. Володя успел заметить, как дула двух пулеметов с катера нацелились на «Никка-мару», прямо на рубку, где за стеклом стоял, шевеля губами, капитан. Бежать было некуда, «Никка-мару» остановилась. И именно в этот момент кто-то со страшной силой ударил Володю по голове. На секунду все закрутилось перед его глазами, запрыгало, совсем близко мелькнули гребни бурунов, и юноша упал в море.

Волна подхватила его и, прежде чем он пришел в себя, отнесла от шхуны. Володя знал, что прошло не более двух-трех минут и советский катер где-то здесь, совсем недалеко. Надо только напрячь силы и поплыть. Но куда? В какую сторону?

Вокруг было густое молоко тумана, скрывающее и катер, и японские шхуны.

Володя прислушивался, и ему показалось, что он слышит далекие человеческие голоса, стук мотора. Невыносимо болела голова. «Наверное, Торадзо ударил, — мелькнула мысль, — конечно, он!» Юноша стиснул зубы и поплыл в ту сторону, откуда слышались голоса.

Он плыл долго, но вокруг, как и раньше, поднимались седые пряди густого тумана.

С каждой минутой становилось все тяжелее бороться с бурунами. Володя чувствовал, что долго не выдержит, его силы быстро таяли.

«А все-таки „Никка-мару“ не убежала! — подумал он. — Какая же голова тяжелая… Нет, она совсем легкая, она легкая, как стеклянный шар, и звенит, звенит… И кружится, кружится, круж…»

Мысль прервалась. Стало совсем легко и спокойно. Потом все исчезло.

«Где я? — подумал Володя. — Что это за доски? Канаты? „Никка-мару“?»

Припомнил со всеми подробностями, что с ним случилось. Встал на локте и изумленно рассматривал незнакомую обстановку. Нет, это не «Никка-мару». Это обыкновенная большая лодка. Слегка кружилась голова. Звякнула цепь — лодка качается у берега. На берегу спит рыбак-японец. А вдали — полоса тайги.

• Предыдущая
• 40/45
• Следующая