Воскресшая жертва (сборник) - Армстронг Шарлотта - Страница 38

— Ты уязвлена, Лора, потому что потребность ощущать боль составляет часть твоей натуры. Ты уязвлена, потому что ты женщина, которую привлекает мужская сила и удерживает мужская слабость.

Не знаю, осознавал ли он или нет, но такова была история наших отношений, отношений между мной и Уолдо. Вначале меня привлекла именно непреклонная сила его ума, затем мою симпатию к нему усилило то, что я познала его по-детски неуверенное сердце. Уолдо нуждался не в любовнице, а в самой любви. Я научилась быть терпеливой и заботливой по отношению к этому большому толстому мужчине, подобно тому как женщина бывает терпелива и заботлива по отношению к болезненному, чувствительному ребенку.

— Мать, — медленно произнес Уолдо, — мать всегда уничтожают ее дети.

Я быстро отдернула руку, встала и отошла от него. Я уклонялась от света лампы и, стоя в тени, дрожала.

Уолдо говорил мягко, как человек, разговаривающий с тенью.

— Ловкий удар, — сказал Уолдо, — ловкий удар разрушает быстро и безболезненно. — Его руки, насколько я помню, как будто показывали истинные размеры разрушения.

Он подошел ко мне, и я отпрянула в угол. Это было необычно. Я никогда не испытывала к моему блестящему и несчастному другу ничего, кроме уважения и нежности. Я заставляла себя думать об Уолдо по обязанности, я вспомнила о том длительном периоде времени, в течение которого мы были знакомы, и о его доброте. Я плохо себя чувствовала, мне было стыдно за мою истерику и за слабую уклончивость. Я заставляла себя держаться твердо, не отступать и приняла его объятия, как женщины принимают ласки мужчин, которым они не осмеливаются причинить боль. Я не сдавалась — я подчинялась. Я не смягчалась — я терпела.

— Ты моя, — сказал он, — ты моя любовь, ты принадлежишь мне.

На фоне его шепота я различила неясные звуки шагов. Уолдо прикоснулся губами к моим волосам, его голос звучал рядом с моим ухом. Кто-то три раза постучал в дверь, заскрежетал ключ в дверном замке, и его объятия разжались.

Марк медленно поднимался по лестнице, медленно открывал дверь. Я отшатнулась от Уолдо, поправила платье, а когда села, натянула подол юбки на колени.

— Он открывает дверь отмычкой, — сказал Уолдо.

— Дверной звонок был сигналом для убийцы, — сказал Марк. — Не хочу ей об этом напоминать.

— Как известно, манеры у палача отличные, — произнес Уолдо. — Предусмотрительно с вашей стороны сначала стучать в дверь.

Предупреждения Уолдо насторожили меня. Глядя на Марка его глазами, я заметила строгую, напряженную прямизну его плеч, старательно поддерживаемое равновесие тела, осторожную манеру двигаться. И не столько характер его движений, сколько выражение его лица говорили о том, что Уолдо был прав, когда говорил, что Марк оберегал себя. Он заметил мой любопытный взгляд и с вызовом посмотрел в мою сторону, как бы говоря, что может ответить испытующим взглядом на испытующий взгляд и беспощадно выставить напоказ взлелеянную мною слабость.

Он сел в кресло, обхватил тонкими пальцами подлокотники; казалось, он стал менее внимательным. Устал, подумала я и заметила красноватые пятнышки в глубоко посаженных глазах, напряженность узких скул. Но сразу же, призвав на память сигнал опасности, я отогнала от себя прилив глупой нежности. Куколки и дамочки, сказала я себе, все мы для него куколки и дамочки.

— Я хотел бы с вами поговорить, Лора, — сказал он и посмотрел на Уолдо, как будто веля мне выпроводить вторгшегося в квартиру гостя.

Уолдо как будто врос в кушетку. Марк поудобнее устроился в кресле, вынул трубку, показывая всем своим видом, что готов ждать.

Бесси шумно распахнула дверь кухни и громко приветствовала нас. Кто-то там, на Вашингтон-Хейтс, выцарапал у него лису в качестве подарка, говорила я себе и подумала, сколько же гордости и скольких усилий это ему стоило. Я смело посмотрела на него и произнесла:

— Вы пришли, чтобы арестовать меня?

Уолдо метнулся ко мне.

— Осторожно, Лора, все, что ты ему скажешь, может быть использовано против тебя.

— Как галантно ваши друзья защищают вас! — сказал Марк. — Разве Шелби не предупреждал вас вчера вечером о том же?

Я окаменела при упоминании имени Шелби. Марк тоже мог посмеяться надо мной за то, что я доверяла такому слабому человеку. Я вызывающе спросила:

— Ну и зачем же вы пришли сюда? Вы ездили в Уилтон? Что вы нашли в моем доме?

— Тс-с! — предупреждающе зашипел Уолдо.

— Не понимаю, как можно повредить делу, если я спрошу его, где он был.

— Вы сказали мне, что ничего не знали об убийстве, что не покупали газет и что радиоприемник в вашем доме был сломан. Это ваши слова, Лора?

— Мои, — ответила я.

— Первое, что я обнаружил, так это то, что ваш приемник в порядке.

Я вспыхнула.

— Но тогда он действительно не работал. Честное слово. Его, должно быть, уже починили. Я попросила ребят из электромастерской, что около железнодорожной станции и Норуоке, зайти ко мне и починить его. Я это сделала перед тем, как сесть в поезд. Я им дала свой ключ, это можно доказать.

Я так разволновалась, что почувствовала желание рвать, ломать, громко кричать. Своей намеренной неспешностью Марк, как я чувствовала, хотел довести сцену до истерической кульминации. Он рассказал, что проверил мои действия, начиная со времени моего предполагаемого (таковы были его слова) прибытия в Уилтон в пятницу вечером, и о том, что он не обнаружил ничего лучшего, чем предложенное мною хрупкое алиби.

Я начала говорить, но Уолдо приложил палец к губам.

— Ничего из того, что я обнаружил там, — сказал Марк, — не снимает обвинения против вас.

— Какое благочестие! Выглядит так, будто он отправился за уликами в пользу вашей невиновности, а не за доказательствами вашей вины. Поразительно великодушно для сотрудника сыскного бюро, правда?

— Моя работа состоит в том, чтобы собирать все улики, независимо от того, доказывают они вину или невиновность, — сказал Марк.

— Ну-ну, только не говорите мне, что вы предпочитаете невиновность. Мы ведь реалисты, Макферсон. Мы знаем, что ваш триумф в таком поразительном деле, как это, неизбежно принесет вам известность. Не пытайтесь уверить меня, дорогой мой, что вы позволите вместо себя раскланиваться перед публикой Преблу.

Лицо Марка потемнело. Его смущение понравилось Уолдо.

— Зачем это отрицать, Макферсон? Ваша служебная карьера сопряжена с известностью. Лора и я обсуждали это за обедом. Правда, это было интересно, милая? — Он улыбнулся мне как единомышленнику. — Она, так же как мы с вами, Макферсон, понимает, что это дело сделает ваше имя знаменитым. Подумайте только о трансформации этого дела об убийстве, о восхитительных сторонах этого противоречивого преступления. Жертва убийства встает из могилы и становится убийцей! Каждая крупная ежедневная газета пошлет своих самых лучших репортеров; все организации, покупающие информацию, пошлют в зал суда своих романисток и психоаналитиков. Радиостанции будут оспаривать друг у друга право на прямую трансляцию из зала суда. Военные сводки отойдут на вторые полосы. Вот, дорогие мои, чего хочет публика, — двухпенсовые удовольствия, страсти в стиле воскресных газетных приложений, грех на Парк-авеню. Час за часом, минута за минутой народ будет ждать репортажей по доллару за слово о судебном разбирательстве этого десятилетия. А женщина-убийца, — он округлил глаза, — вы же сами, Макферсон, оценили ее ножки.

Марк сжал зубы.

— Кто же является героем этого дешевого преступления? — Уолдо продолжал наслаждаться своим красноречием. — Герой всего этого, бесстрашный парень, который развенчивает тайны современной Лукреции, — это не кто иной, — тут Уолдо поднялся и низко поклонился, — не кто иной, как наш галантный Макферсон, хромой Ястребиный Коготь.

Суставы пальцев на руке Марка, державшей трубку, побелели.

Его спокойствие и достоинство раздражали Уолдо. Он ожидал, что его жертва будет хотя бы смущена.

— Хорошо, продолжайте. Арестуйте ее, если считаете, что у вас достаточно улик. Ведите ее в суд с вашими хрупкими уликами, это будет триумфом, я вас уверяю.