Воскресшая жертва (сборник) - Армстронг Шарлотта - Страница 37

Я встала из-за стола.

Уолдо снова пошел за мной по направлению к кушетке, держа чашку с кофе в руке.

— Он вовсе не такой, — сказала я. — Марк не такой, он никого не будет приносить в жертву… ради славы и собственной карьеры.

— Бедное маленькое дитя, — произнес Уолдо. Чашка с кофе звякнула, когда он ставил ее на стол; он снова взял мою руку.

— Для него это игра, Лора, этот парень дьявольски умен. Пребл сейчас празднует свою маленькую победу над ним, но наш маленький Джек Хорнер еще насладится результатами своей победы. Запомни эти мои слова, дорогая, пока ты еще не погибла. Он идет по твоему следу и скоро появится здесь с каким-нибудь планом, чтобы выдавить из тебя признание вины.

Паника вновь охватила меня. Я выдернула руку, вытянулась на кушетке, закрыла глаза и задрожала.

— Тебе холодно, — сказал Уолдо и пошел в спальню, чтобы принести теплый шерстяной платок. Он накрыл мои ноги, разгладил поверхность платка, подоткнул под меня и стоял рядом с кушеткой, испытывая то чувство, которое свойственно довольным собой хозяевам положения.

— Я должен оберегать мое дорогое дитя.

— Не могу поверить, что он всего лишь хотел заполучить мое признание. Я нравилась Марку. А он искренен, — сказала я.

— Я знаю его лучше, чем ты, Лора.

— Это ты только так думаешь, — ответила я.

— Лора, я ужинал с этим парнем практически каждый вечер с тех пор, как завертелось это дело. Он странным образом обхаживал меня, не знаю, почему, но мне представилась редкая возможность наблюдать за ним и за методами его работы.

— Значит, он должен быть интересен, — сказала я. — Все эти годы, что я тебя знаю, я никогда не замечала, чтобы ты ужинал с глупыми людьми.

— Милое дитя, ты всегда оправдываешь свой плохой вкус, не так ли? — Уолдо засмеялся. — Я провел с этим парнем несколько часов, значит, он стал за это время умным и проницательным человеком.

— Он гораздо умнее, чем большинство людей, которые толпятся вокруг и называют себя интеллектуалами.

— Какой же ты становишься твердолобой, когда начинаешь проявлять интерес к мужчине! Хорошо, если хочешь, сознаюсь, что испытывал кое-какой ничтожный интерес к этому парню. Хотя должен признаться, мое любопытство было вызвано тем, что он стал демонстрировать свою любовь к тебе.

— Ко мне?

— Не волнуйся, моя птичка. Ты же была мертва. В его безответной страсти было своеобразное благородство. Он не мог воспользоваться тобой, не мог соблазнить тебя, ты была недосягаема и поэтому желанна, но за пределами всех желаний.

— Уолдо, как ты умеешь все переиначить! Ты не понимаешь Марка. В нем что-то есть, — настаивала я, — что-то от жизни. Если бы он был вовлечен в неудачный роман, то ни в коем случае не был бы так рад моему возвращению.

— Это все трюки.

— Ты и твои слова, — сказала я. — У тебя всегда наготове слова, но они не всегда имеют смысл.

— Этот человек шотландец, дорогая, он так же скуп на чувства, как и на шиллинги. Ты когда-нибудь анализировала эту особую форму романтики, объектом которой становятся мертвые, потерянные, обреченные? Мэри дикого Мура и дорогая Алиса с ее каштановыми волосами — эти героини либо мертвы, либо больны туберкулезом. Смерть — лейтмотив всех их любовных песен. Самое удобное объяснение скудости их страсти по отношению к живым женщинам. Будущее Марка разворачивается, как на экране. — Уолдо как бы развернул свиток этого будущего своей пухлой рукой. — Я вижу, как он романтизирует свою трагедию, призывая бедных обманутых женщин вздыхать вместе с ним по его умершей любви.

— Но он был рад, рад, когда я появилась живая. Он по-особому был рад, как будто, — я смело подбирала слова, — как будто он ждал меня.

— Ах! — произнес Уолдо. — Когда ты появилась живая! — Его голос задрожал. — Когда Лора стала реальной и досягаемой, обнаружилась другая сторона его чувства. Исконная скупость, потребность извлекать выгоду из живой Лоры.

— Ты что же, полагаешь, что его доброта и искренность — это все уловки для того, чтобы добиться признания? Это же глупо, — сказала я.

— Если бы он хотел заполучить только признание, дело было бы проще. Но обрати внимание на противоречивость ситуации. Компенсация и признание, Лора. Ты стала реальностью, ты стала досягаема для мужчины, ты женщина особого типа, изысканная, утонченная, явно выше его, и его обуяла потребность овладеть тобой. Овладеть и отомстить, разрушить.

Он сел на кушетку, балансируя своей толстой ягодицей на ее краю и держась при этом за мою руку как за опору.

— Ты знаешь, какие слова Марк употребляет применительно к женщинам? Куколки. Дамочки. — Он произнес эти слова, прищелкивая, как телеграфный аппарат, который выдает свои точки и тире. — Какие еще доказательства мужской вульгарности и высокомерия тебе необходимы? На Вашингтон-Хейтс живет куколка, которая выцарапала у него лису в подарок, выцарапала — его собственные слова. Есть еще дама в Лонг-Айленде, по поводу которой он хвастался, что оставил ее после того, как она верно прождала его несколько лет.

— Я не верю ни единому слову.

— Вспомни о списке твоих поклонников, дорогая. Вспомни прошлое, — сказал Уолдо. — Твоя самозащита всегда так серьезна, ты краснеешь все так же очаровательно и упрекаешь меня в нетерпимости.

Я различила на ковре тени. В голове промелькнула череда тех моих друзей и любовников, мужские достоинства которых сокращались по мере того, как Уолдо критически демонстрировал мне их слабости. Я вспомнила его смех, отеческий и снисходительный, когда он в первый раз повел меня в театр, и я восторгалась плохой игрой красивого актера.

— Надеюсь, не слишком бестактно с моей стороны упомянуть имя Шелби Карпентера. Сколько оскорблений я вынес, потому что не сумел распознать его мужские достоинства, цельность его характера, скрытую силу этого галантного дурачка! Я развлекал тебя, позволял купаться в самообмане, потому что знал, что в конце концов ты сама это обнаружишь. Посмотри, что мы имеем сегодня, — развел он руками, демонстрируя жалкое настоящее.

— Марк — настоящий мужчина, — сказала я.

Бесцветные глаза Уолдо оживились, на лбу напряглись толстые синие жилы, воскового цвета кожа приобрела коричнево-красный оттенок. Он попытался засмеяться. Каждый произносимый им звук был четким и болезненным.

— Все то же, верно? Худое гибкое тело — вот признак мужественности. Точеный профиль свидетельствует о тонкой натуре. Если мужчина жесткий и скромный, ты сразу же представляешь его Ромео, Суперменом и Юпитером, обернувшимся быком. Не говоря уже, продолжал он после неприятной минутной паузы, — о маркизе де Саде. Такая потребность тоже заложена в твоей натуре.

— Ты не можешь меня оскорбить, — сказала я. Теперь уже ни один мужчина не сможет меня оскорбить.

— Я говорю не о себе, — произнес Уолдо с упреком. — Мы обсуждаем твоего друга-неудачника.

— Ты сошел с ума, — сказала я, — он не неудачник. Он сильный человек, смелый.

Уолдо улыбнулся, как будто сообщал нечто сугубо конфиденциальное:

— Осмелюсь сказать, этот неисправимый женский оптимизм ослепил тебя настолько, что ты не замечаешь самого главного недостатка у этого парня. Он его старательно скрывает, моя дорогая, только в следующий раз, когда ты его увидишь, будь внимательна. Обрати внимание на его осторожную манеру двигаться, припадая на одну ногу, и вспомни о предостережениях Уолдо.

— Я тебя не понимаю, — сказала я. — Ты все ставишь с ног на голову. — Я услышала собственный голос как нечто, доносящееся извне, резкое и некрасивое. Красные розы тети Сью отбрасывали на зеленую стену пурпурные тени. В рисунке ситцевых занавесок перемежались каллы и водяные лилии. Я стала думать о красках, тканях, вспоминать названия, пытаясь отвлечься от Уолдо и от его угроз.

— Человек, который не доверяет своему телу, дорогая моя, во всех других живых существах ищет слабости и немощи. Берегись, милая. Он найдет у тебя слабости и посеет семена недоверия.

Мне было жаль самое себя, я разочаровывалась в людях и в самой жизни. Я прикрыла глаза, стремясь погрузиться в темноту, чувствовала, как холодеет кровь, и как размягчаются кости.