Черный принц - Демина Карина - Страница 79

• Предыдущая
• 79/143
• Следующая

— Еще лет десять-пятнадцать проживу… это много. Я бы мог и раньше издохнуть, да… как-то так сложилось. Обидно умирать, когда забрался так высоко. А еще обидней просто уйти, ничего не сделав.

— Для кого?

— Для себя. Для мира. Ты никогда не думала о том, что оставишь после смерти?

…ребенка.

Мальчишку с острыми скулами и вихрами на голове. Тощего, непоседливого, с привычкой поджимать губы.

…и колючим взглядом.

— Это ведь тоже часть мира. Сегодня ты есть, но наступает завтра и… что там? Пустота? И даже памяти… видела родовое древо? Кто помнит об этих людях, кроме Ульне? Пара-тройка историков, которым интересно прошлое?

Сейчас он, Войтех, не Шеффолк, но знакомец, примеривший чужое обличье, говорил правду.

— Я не хочу так, Таннис.

— А как хочешь?

— Так, чтобы меня запомнили… в сказку хочу. — Он осклабился. — В легенду. Чтобы не забыли завтра. И памятники ставили, чтобы площадь моим именем… чтобы корону носили мои дети. Не подземную, а ту, с Черным принцем, чтобы… чтобы мир остался людям. Скажи, что я безумен.

— Ты безумен, — согласилась Таннис, подбирая ноги к груди. Голова больше не кружилась, и тошнота отступила. Таннис натянула одеяло, прячась от человека, некогда бывшего близким.

— Пускай. Но я готов рискнуть.

— Ты хочешь…

— Отвоевать людям право на жизнь. Не на существование в тени высшей расы. — Он произнес это, как выплюнул. — Но на нормальную жизнь, Таннис. Да, она не будет идеальной, я не способен сделать всех счастливыми или хотя бы богатыми, однако шанс… в новом мире он появится у каждого.

— Шанс на что?

— На перемены. — Раскрытой ладонью он потер глаза, пожаловался: — Болят. Ты знаешь, что я с трудом переношу солнечный свет? Кожа краснеет. А если солнце яркое, то и ожоги… раньше было легче. Сперва я вообще не обратил внимания на перемены, думал, что вся проблема в подземелье… в первый год Тедди не выпускал меня наверх. Знаешь, мне кажется, он завидовал.

— Чему?

Его было жаль. Все-таки… он свой. И чужой. И друг. И враг. Таннис совершенно запуталась. Она лежала, разглядывая… Войтеха?

Освальда Шеффолка?

Все еще человека? Или уже подземника?

Нет, он не дикий, он разумен, порой чересчур разумен, как сказал бы хозяин книжной лавки… и добавил, что сам по себе разум — слишком мало, к нему сердце нужно. А сердце сгнило. Или Таннис хочется так думать.

— Тому, что я здоров и молод, а ему осталось немного. Ему сразу сказали, что сифилис не лечится. Он скормил ту девицу, которая его заразила, подземникам. И некоторые сдохли, хотя, может, не от сифилиса. Они много дохнут, особенно дети… ты бы видела, что порой появляется на свет, и… их женщины за детей не держатся. Могут родить и бросить, а иногда…

— Замолчи!

— Прости. — Он протянул руку, и Таннис коснулась бледных пальцев. — Я и вправду забылся. Знаешь, мне хочется вычеркнуть из памяти то, что я там видел. Только ведь не получится, правда?

— Мне жаль.

— И мне. Тедди сказал, что я или рискую и использую шанс, пробиваюсь наверх, или сдохну, как он. Это ведь не важно, кто ты… вор, шлюха или подземный король, все одинаково на изнанке живут. А я еще верил, что мир может быть иным, и согласился. Главное согласиться. Сделать первый шаг, переломить себя… и дальше будет легче. Шаг за шагом.

— И к чему ты пришел?

— Не знаю. — Прикосновение рвется. И Освальд… или все-таки Войтех выгибается, запрокидывая голову. Он растянулся на кровати, скрестив руки на груди, точно покойник. — Знаешь, порой мне кажется, что я уже умер. Там, в подземелье… или раньше, когда в первый раз с Тедди встретился. Я тебе не рассказывал?

— Нет.

И вновь рядом с ним спокойно, иррациональное чувство. Он ведь убьет. Как только Таннис перестанет быть нужна. Или нет? Столько лет тянул… мог бы и раньше, в тот же год… или в следующий…

…мог бы и пытался, отдал приказ подземным стаям. И Грязный Фил не по собственному почину в камеру заглянул, но выходит, что теперь Освальд передумал?

Как надолго?

— Я его обобрал. Еще только-только выполз на улицу… вышвырнули. До этого — гимназия и папашина библиотека, спокойная, чистая жизнь, а тут с размаху и в дерьмо. Как хочешь, так и выживай. Вот и выживал… приноровился чистить пьяных. И напоролся… меня к нему на следующий день… принесли.

Войтех провел мизинцем по нити шрама.

— Это он?

— Он. Пообещал, что лично шкуру спустит. За наглость. А я сказал, что если он погодит, то… я пригожусь. Повезло, что Тедди в настроении был. Спрашивать стал про то, кто я и откуда такой, наглый, взялся. Я отвечал, честно, как на исповеди… ты знаешь, я каждое воскресенье исповедоваться хожу.

— А я уже хренову тучу лет в церковь не заглядывала.

— Не ругайся, малявка.

— Не ругаюсь. — Странно, что в той, забытой уже жизни Таннис не спрашивала его о шраме. Или спрашивала, а Войтех отшутился?

Велел забыть?

— Он меня выкинул на арену. Он так называл, говорил, что в мире, в древнем мире, задолго до того, как появились псы, существовала великая империя. И в ней устраивали бои. Люди против зверей… или против людей… выживший получает свободу.

Кулаки сжались и медленно, нехотя расправились.

— Тедди бросил мне нож, на удачу, а против меня выставил подземника. — Войтех вытащил рубашку из штанов, задрал и повернулся набок. — Теперь ноют порой…

Эти шрамы Таннис помнит, белые, грубые и короткие.

— Он едва меня не загрыз, но я оказался сильней. Доказал право на жизнь…

Судорожный выдох, и Войтех перекатывается на живот. Он кладет кулак на кулак, подпирая подбородок. Локти растопырены, и кожа краснеет от близости свечей. Войтех жмурится.

— Потом он велел за леди Евгенией приглядеть. И разрешил работать. Правда, взамен приходилось делать кое-что и для него. Помнишь того парня в лодке?

— Да.

— Тедди велел его убрать. Не знаю почему. Может, тот долю утаил или сказал лишнего. А может, просто Тедди захотелось меня проверить. Всякий раз он говорил, что я могу отказаться.

— Но ты не отказался?

— Ты же знаешь. — Войтех дышит медленно и глубоко. — Да и… я помню себя тогдашнего. Хотелось выбраться, вернуться на другой берег…

— К морю.

— Помнишь?

— Конечно.

— К морю, — задумчиво повторяет он и улыбается странно, жутко. — До моря я так и не добрался. Но я не о том… я смотрел на то, как вы живете… ты живешь. Ты же не понимала, в каком дерьме варишься. Мне каждый день давался с боем. Я не мог спать в этом доме, задыхался от вони. Меня мутило от еды, от воды… и ради того, чтобы выбраться, я готов был на все. Убийство? Верховик ничем подземника не лучше. Чужак. Незнакомец…

— А остальные?

— Остальные… Тедди говорил, что я идиот блаженный, если вожусь с вами. И назначал цену. Одну — чтобы в парк выйти, другую — чтобы зельем заняться, третью, чтобы избавиться от дури. Для него это была игра. А мне приходилось платить. Потом дома пошли… — Тонкие веки, полупрозрачные, и Таннис мерещится, что за ней наблюдают. Глаза двигаются, бледные редкие ресницы вздрагивают. — А остальное ты знаешь. Я уже не мог остановиться, слишком глубоко влез во все это дерьмо. Многое узнал, и… Тедди стал мне доверять. Он сказал, что я одной крови с его дражайшей тетушкой, называл ее старой мстительной сукой, но тогда я не понимал почему. А еще сумасшедшей…

— Ее сын?

— Умер вместо меня. Тедди это показалось забавным.

— А ты?

— А что я? Я должен был делать, что мне скажут. После года под землей я готов был… на все готов был, лишь бы снова увидеть солнце. Увидел. И едва не ослеп. Тедди это повеселило… он уже начал сходить с ума. Ты знаешь, что у сифилитиков мозг гниет? Так доктор сказал. И он вправду гнил. Тедди мылся пять раз в день, но все равно от него гнилью несло. Это его бесило.

— Ты его убил?

— Убил. — Войтех не стал отрицать. — Он стал меня подозревать.

— В чем?

— В том, что я от него избавиться хочу. Впрочем, он подозревал всех. Каждый человек, с которым ему случалось встретиться, представлялся убийцей. Это было… неудобно.

• Предыдущая
• 79/143
• Следующая