Черный принц - Демина Карина - Страница 67

• Предыдущая
• 67/143
• Следующая

Интересный союз… титул и деньги.

— Правда, старый клещ скончался.

— Когда?

— Да сразу после свадьбы дочери. — Отец нахмурился и потер подбородок. — Мутное дело. Не лез бы ты, Кейрен.

Поздно. Он уже увяз в этом мутном деле.

— Несчастный случай?

— Гаррад!

Отец лишь отмахнулся.

— Сколь знаю, сердце стало. Старик был немолод. Ничего удивительного.

…кроме некоторой подозрительной своевременности данной смерти.

И отец кивает, подтверждая догадку.

— Состояние перешло к Шеффолку.

Экипаж остановился, и матушка с излишней поспешностью вышла. Она рукой придерживала подол рваного платья, все еще умудряясь стоять на двух ногах.

— Поосторожней там, Кейрен… — Гаррад выбрался следом. — Хвост не подпали.

Леди Сольвейг перекинулась на пороге дома, сменив обличье с потрясающей скоростью. И раздраженный голос ее подхлестнул лошадей, которые взяли с места в галоп. Экипаж тряхнуло, хлопнули дверцы, и Кейрену пришлось вцепиться в поручень, чтобы усидеть.

— За воротами остановишь, — крикнул он кучеру, который пытался осадить упряжку. — Дальше сам.

…а матушка к утру отойдет. Потом сляжет с надуманной мигренью, заставив доктора Эйса метаться между клиникой и особняком. Впрочем, он привычен. Явится к утру, выставит в шеренгу склянки с настоями от головной боли, головокружения и дурноты, разложит астрологическую карту и будет долго, с полным сочувствием выслушивать жалобы.

Хороший он человек, доктор Эйс.

Терпеливый.

Высадили Кейрена на перекрестке.

Ночь. Город. Снег. Темные стекла спящих витрин и газовые фонари. Мороз. И лужи заледенели, покрылись слюдяной коркой, которая, быть может, и не растает в преддверии зимы. Ветер гонит старую газету и поземку выплетает, затирая чьи-то следы.

Тишина.

Гулкая, нарушаемая лишь скрипом снега под ногами. Ботинки в театре слегка обсохли, но тонкая их подошва скользила, да и холод пробирался сквозь нее, поторапливая.

А может, не стоило экипаж отправлять?

Да и вовсе, кто из дому гнал? В особняке тепло, ванна горячая наверняка готова… ужин и пирог с пьяной вишней на десерт. Камин. Любимое кресло.

Уют комнаты…

Кейрен ущипнул себя за ухо, прогоняя наваждение.

Пусть его квартира наверняка за день выстыла, но это — именно его квартира… их с Таннис. И когда она вернется, а она вернется непременно, то спросит про дурацкую свою вазу или фарфоровых косоглазых кошек, которые, как утверждала, принесут счастье.

Не принесли. Не сохранили.

И Кейрен тоже виноват. Следовало решаться раньше…

…часы пробили полночь, и он остановился под столбом фонаря, вытащил брегет — матушкин подарок взамен утраченного, — сверяя время. Часы были диво до чего хороши, отполированные до зеркального блеска…

…и в зеркале их скользнула тень.

Замерла, слившись со стеной.

Кейрен поднял голову, глядя на небо. Низкое какое, и звезды яркие, Таннис говорила, что верная примета на мороз. И надевала толстые вязаные носки, совершенно чудовищные, но при том уютные.

…тень покинула укрытие.

Она держалась в отдалении, но явно провожала Кейрена.

Какая утомительная забота.

Кейрен шел не спеша, отрешившись от снега и холода. Останавливался время от времени, разглядывал украшенные рождественскими венками витрины.

Следил за тенью.

А она смелела и подбиралась ближе.

…человек.

Кейрен свернул в переулок. И еще в один, заходя тени за спину. Ветер донес запахи дыма, осенних листьев и крепкий дух немытого тела. Человек, замерев на перекрестье, где единственный фонарь погас, вертел головой.

— И кто тебя послал? — ласково спросил Кейрен, положив руку на плечо соглядатая.

Он позволил когтям прорвать перчатки и дрянную кожаную куртенку. Провожатый заверещал, рванулся, но, поняв, что сбежать не выйдет, замер.

Как есть человек.

И если поначалу Кейрен принял его за подростка, стало очевидно — ошибался.

— Пустите, дяденька! — взвыл преследователь, дергая плечом. И тут же заголосил: — Поможите! Режуть! Убивають! Поможете!

— Заткнись! — К просьбе Кейрен присовокупил затрещину. — Или в Ньютоме поговорим?

— Дяденька, да пошто меня в Ньютом! Я ж никому дурного не сделамши!

— Прекрати кривляться. — Кейрен сжал руку, заставив человека замолчать. И тот зашипел от боли, круглое морщинистое личико его исказила гримаса ненависти.

Лет двадцать пять, если не больше. Привык притворяться подростком, но глаза взрослые и морщин многовато, а характерные мешки под глазами и вовсе не скрыть.

— Ну? Так где поговорим?

— А об чем нам с тобою базлать? — Человек выпрямился и запрокинул голову, выставляя синюшную шею с острым кадыком. — Ты себе гуляй, я себе пойду. Предъявить-то мне неча, господине хороший.

— Зачем следил?

— Кто следил? Я? — Он зашелся мерзковатым смехом. — Примерещилося те, господине хороший. Я ось гулял… шел себе, думал об… а на кой ляд те знать, об чем я думал? А тут ты, схватил, трясешь… нехорошо так с людьми-то, господине… ну как я жалобу накатаю?

— Накатай.

— Больно наглый ты, господине. Небось думаешь, что ежели Оська из человеков, то прав не имееть? Оська свои права знаеть, и ты, господине, не мацай его! А то ж будешь ущербу возмещать. — Он говорил эту чушь, глядя Кейрену в глаза.

Скалился. И смеялся, не скрывая смеха.

— А не боишься, что я тебя за старые дела упеку, Оська?

— Так чистый я перед законом. От те крест, господине хороший! — Он размашисто перекрестился и сплюнул под ноги.

— Ну это еще доказать надо… — Кейрен оскалился, демонстрируя клыки. — Уж больно вид у тебя, Оська, подозрительный. И намерения неясные. А коли ты и вправду так хорошо знаешь свои права, то в курсе быть должен, что могу я тебя задержать… до выяснения обстоятельств. Денька на два. А то и на три. И провести следствие…

Он говорил это почти на ухо, ласковым проникновенным голосом, дурея от желания вцепиться этому шуту гороховому в горло.

— …и по результатам следствия, которое я буду проводить очень… очень дотошно, мы и решим, насколько ты перед законом чист. Тебе понятно?

Оська всхлипнул и кивнул.

— И повторяю вопрос, кто велел тебе за мной следить.

— Никто.

— Не боишься?

— Никто, господине хороший! От вам крест…

— И бога своего не боишься. Он ведь, кажется, врать запрещает, Оська… ну, идем, что ли.

— Куда?

— В Ньютом…

Дернулся, взвился было тонким криком, но сам затих и, сгорбившись, скукожившись словно, побрел рядом. Ньютома Оська побаивался, Кейрена — тоже, но того, кто отправил его по следу, он боялся много сильней.

— Давай я буду говорить, а ты кивать, если я прав, или качать головой, ежели вдруг ошибаюсь. — Кейрен взял нового приятеля под руку, но предупредил: — Решишь бежать, так я след возьму. Ты ж знаешь, как мы любим охоту…

Проняло. Оська глянул искоса, с откровенной ненавистью, к которой теперь примешивалась изрядная толика страха.

— Итак, Оська… к слову, молчать решишь, так мы и до Ньютома не доедем… тут недалеко парк имеется, не королевский, конечно, старый, говорят заросший, пустой… да и что честным людям в такое-то время в парке делать?

— Ты… не посмеешь!

— Вообще-то, — признался Кейрен, — прежде мне не случалось охотиться на людей…

…Таннис, и след по пустырю. Черное зеркало провала. Азарт, который затмевает разум.

— …но братья говорят, что люди куда интересней оленей…

Совесть молчит. И человек, вцепившийся в рукав куртки, только слабо икает. Он шапку обронил.

Тощий. Взъерошенный. Волосы обрезаны неровно, и на макушке его уже проклевывается лысина. Он жалок в своей дрянной кожаной куртенке с заплатами на локтях, с карманами, нашитыми поверху и явно наспех. С лысиной этой, со сплюснутой головой и утиным носом, с верхней губой, которая выдавалась вперед и притом выворачивалась, с желтыми гнилыми зубами.

— Итак, вернемся к нашей беседе. Тебе сказано проводить меня?

• Предыдущая
• 67/143
• Следующая