Химия чувств. Тинктура доктора Джекила - Фантаски Бет - Страница 12
- Предыдущая
- 12/56
- Следующая
Рояль был явно не настроен, некоторые ноты звучали диссонансом даже на мой невзыскательный слух, но почему-то это не имело никакого значения. Я завороженно слушала, а Тристен играл невообразимо грустную, красивую мелодию. Даже фальшивые ноты не портили ее – он как шеф-повар добавлял горькие травы в сладкое блюдо, чтобы создать совершенный вкус.
Как под гипнозом я подходила все ближе, и мрачная мелодия, которую играл Тристен, зазвучала с какой-то полной безнадегой, руки его сместились в левую часть клавиатуры, плечи напряглись. Но сам он был расслаблен, лицо казалось умиротворенным.
Он выглядел божественно, просто божественно.
Бекка права. Тристен действительно красавчик. Но когда он сидит у рояля и играет, его можно назвать только «божественный». Не «милый», не «привлекательный», и даже не «красивый». Во время игры его внутренняя сила становится мощнее, «ослепительнее».
Я подошла ближе, но Тристен уже заканчивал эту горько-сладкую композицию, в которой чувствовались уверенность и мощь, такие же, как в его походке или жестах. Пальцы уже скакали по клавиатуре, крещендо ускоряюсь и становилось громче, грохотала в толстых оштукатуренных стенах нашей гостиной, он начал стучать по клавишам, играя захватывающе и яростно. Это было мощнее бури, разыгравшейся несколько дней назад.
Когда я уже думала, что Тристену ничего больше не выжать из нашего старого рояля, что композиция почти закончилась, с довольным и даже каким-то блаженным лицом он провел пальцами по клавишам и полностью смазал концовку. И я едва не вскрикнула от ужаса, словно этим можно было как-то спасти испорченное впечатление. Но Тристен… улыбнулся.
Я была просто ошарашена. Я никогда не видела, чтобы человек радовался, испортив что-то. Особенно когда это что-то было столь прекрасным.
А потом он повернулся ко мне, открыл глаза, и я увидела синяк и – отблеск того мрака, в котором родилась эта композиция.
– Тристен… супер!.. – Я не знала, что тут еще можно сказать. Ни о музыке, ни о том, что я увидела у него в глазах. – Супер!
Тристен, похоже, воспринял это как комплимент.
– Спасибо. – А еще он кивнул в направлении мольберта: – Твоя работа мне тоже понравилась.
Я снова почувствовала, как щеки покраснели, и бросила взгляд на портрет, который я наскоро попыталась спрятать, придвинув к стене.
– Я думала, ты не видел.
– Сходство очень точное, – прокомментировал Тристен, и я поняла, что он снова надо мной смеется. – По крайней мере, очень на тебя похоже, хотя я успел взглянуть на него только мельком, прежде чем ты его развернула.
Так, значит, он и это заметил. Мои щеки стали совсем пунцовыми.
– Он еще не закончен.
Меня смутило то, что он заметил мою попытку спрятать картину, но еще я поняла, насколько бледны мои попытки творчества в сравнении с даром Тристена. Никто никогда не подумал бы глумиться над тем, что он только что сыграл, никто не сказал бы ему, что тут «не отражена сущность автора». Я его едва знала, но, когда слышала его игру, понимала, что вижу его самого. Даже то, что он скрывает ото всех.
Я снова смущенно уставилась на мольберт.
Так вот чего не хватает в моей работе! В глазах! Тьмы, которая, я знаю, проскальзывает иногда. Но ее просто не могло быть на прошлогоднем портрете, его сняли еще до того, как убили отца… еще до того, как на меня стала наваливаться настоящая чернота, когда я узнала, что отец меня обокрал.
Не думаю, что кому-то было бы интересно увидеть ее в картине? Мою потерю и мою злость… они отвратительны. Разве нет? Это та часть меня, которую надо не только скрывать, от нее надо избавиться.
– Джилл. – Голос Тристена вернул меня к реальности. Он встал и вышел из-за рояля.
Я повернулась к нему, беспокойно убрала за ухо прядь волос и, к удивлению своему, заметила, что, пока я смотрела на картину, он снова стал серьезным.
– Да?
– Об искусстве хватит, – сказал он, направляясь ко мне. – Посмотрим на ящик.
Глава 14
Джилл
– Я не заходила в кабинет с тех пор, как умер отец, – призналась я, пытаясь вставить в замочную скважину ключ, который достала из маминой шкатулки с украшениями. Но рука дрогнула. Что я почувствую, когда увижу отцовские вещи?
– Почему? – поинтересовался Тристен, стоявший сзади меня в полутемном коридоре. – Почему сюда нельзя заходить?
– Не знаю, – призналась я, думая о том, что мне было бы комфортнее, если бы он чуть отошел. – Просто нельзя. – Пальцы продолжали вертеть ключ. Что я там увижу? Может, я совершаю ошибку? А почему Тристен передумал?
– Джилл. – В его голосе слышалось нетерпение. Он положил ладонь на мою руку, заставив меня вставить ключ в замок, и повернул мое запястье – мягко, но уверенно. Он прижался грудью к моей спине и, слегка навалившись на меня, открыл дверь.
Дверь распахнулась, и первое, что я увидела в кабинете, освещенном лишь лучами луны, был мой отец – он улыбался мне.
Глава 15
Джилл
– Папочка…
Это детское слово, которого я не произносила лет с шести, в пыльном кабинете прозвучало очень громко. Мне, наверное, следовало смутиться из-за того, что я сказала это при Тристене, но я как-то забыла о том, что он стоял рядом, тупо пошла к отцовскому столу и взяла с него фотографию в черной рамке.
На ней мы всей семьей щурились на солнце на фоне Атлантического океана. Отец обнимал меня за плечи.
Я обвела его контур. Папочка…
Его в тот день ужалила медуза, и, выбегая из воды, он стонал и одновременно хохотал, зная, что выглядит глупо: красные трусы липли к ногам, худым и бледным, как у меня. Мы пошли в ближайший магазин, отец купил там уксуса, которым полил рану, рассказывая мне, как кислота нейтрализует токсины. Вспомнив это, я чуть-чуть улыбнулась, но на портрет уже капнула слеза.
Папа… он всегда оставался химиком и учителем, даже в таких трудных обстоятельствах. Тот день был чудесным…
– Джилл, ты я порядке? – спросил Тристен. Он подошел, положил руку мне на плечо и сжал его.
Я сняла очки и вытерла пальцем под глазом;
– Не знаю…
– На снимке вы выглядите счастливыми, – заметил он. Даже сквозь майку я чувствовала тепло его руки.
– Мы были счастливы, – сказала я, пристально глядя на фотографию и борясь с новой волной слез. Я дрожала, стараясь не разрыдаться. Почему отец стал другим? Почему он обманул начальство и меня?
Тристен встал позади меня, взял за плечи обеими руками – он словно опять пытался меня поддержать.
– Джилл, – мягко сказал он. – Я говорил, что тебе станет лучше, и я не солгал. Но на это нужно время. Когда исчезла моя мама, первые два года я вспоминал ее ежедневно. А сейчас я уже стараюсь примириться с мыслью, что начинаю ее забывать. Надо ведь как-то жить дальше, согласна?
Я резко повернулась к нему, на миг забыв о собственном горе:
– Твоя мама исчезла?
– Да, – ответил Тристен, так и не выпуская меня из объятий. – Около трех лет назад.
Исчезла. Это было какое-то волшебное слово. Услышав его, я подумала о красном бархатном занавесе, о мужчинах в черных плащах и женщинах в блестящих костюмах – их закрывали в высоких ящиках, и они исчезали… а потом опять появлялись. И снова надела очки и внимательно посмотрела в лицо Тристена: я ожидала увидеть там какую-то надежду…
– Ты думаешь…
– Она умерла. – Он говорил сухо. – Я уверен, что ее убили, хотя мой отец так не считает и дело официально не закрыто.
– Мне так жаль, – с ужасом прошептала я. – Очень жаль.
Вдруг все стало ясно. Как Тристен оказался на кладбище и как он понял, что я была на грани срыва.
– Ничего страшного, Джил. – Он словно успокаивал меня, в то время как утешать его должна была я. – Ничего страшного.
Мы стояли лицом друг к другу, мы были даже ближе, чем на похоронах отца, и мне было тепло и комфортно с ним. Наконец я встретила человека, понимавшего мое горе. Сильного человека. Очень сильного. Сила и притягательность Тристена были видны издалека. Его рост, осанка, взрослые черты лица…
- Предыдущая
- 12/56
- Следующая