Три романа Синди Блэка - "Графит" - Страница 64

• Предыдущая
• 64/130
• Следующая

Синди не слишком волновало, чем закончится эта сцена, что наутро напишут во всех колонках о жизни звезд, как скажется — и скажется ли вообще — этот скандал на репутации группы. Все его мысли в итоге сводились к двум коротким, самым главным словам.

Живой. Целый.

Домой возвращались под монолог Саймона — певец выпустил пар, устроил разнос всем, кто попался под горячую руку, оставил подоспевшему Смиту грозить карой небесной руководству больницы и организаторам розыгрыша и теперь без умолку болтал о чем-то. Синди не вслушивался в слова, реагируя, как животное, на интонации. В такси было тепло, можно было вытянуть усталые ноги, Саймон, живой и невредимый, сидел рядом, изредка запуская пальцы в волосы Синди — этого хватало если не для счастья, то хотя бы для спокойствия после тяжелого дня. Синди, разумеется, знал, что в публичности есть свои минусы, но все-таки не привык к подобным стрессам. Саймону же в этот раз досталось меньше, или просто нервы у него были крепче — во всяком случае, он казался бодрым. Даже чересчур — Синди не мог припомнить за Саймоном стремления активно заботиться о ком-либо, а сейчас рядом с ним танцор поневоле чувствовал себя не то хрустальной вазой, не то тухлым яйцом, настолько бережным было обращение. Дошло до того, что когда Синди захотел курить, через какую-то секунду у его губ оказалась зажженная сигарета.

— Затянуться хоть позволишь или тоже это сделаешь за меня? — не выдержал Синди.

Взгляд Саймона на миг стал удивленным, а потом Блик улыбнулся, затянулся и выдохнул сладковатый дым в губы Синди.

Жизнь налаживалась. Но какая-то все время ускользающая мысль не давала Синди покоя. Он не мог вспомнить, что же его так насторожило, пока они с Саймоном не поднялись домой и Саймон не налил им обоим бренди. Глядя на теплые отблески на стекле, бездумно покачивая стакан в руке, Синди вспомнил, наконец, что показалось ему странным в словах Саймона, даже когда он был не в себе после розыгрыша.

— Ты пил с Мелким?

— Ну да. А что?

«А то, — мог бы сказать Синди, — что ты поутру ушел якобы к очередной «знакомой», которая, оказывается, играет на клавишных, носит дурацкие наушники и кроет тебя иногда последними словами! И пока я шлялся по парку, вы вдвоем дули пиво, ржали и я бы ничего не узнал, если бы не этот долбаный розыгрыш!»

Вместо этого он спросил:

— Ну и нахрена?!

Он сам не до конца понимал, что вложил в этот вопрос. Зачем ты врешь? Зачем пытаешься казаться хуже, чем есть? Зачем издеваешься и провоцируешь меня, хотя я знаю, каким заботливым ты способен быть? Зачем, пока я пытаюсь сохранить свою жизнь целой, ты нарочно заставляешь меня раз за разом слушать тиканье этой проклятой бомбы, которая способна разнести все вокруг вдребезги?

Саймон понял что-то из этого вопроса, потому что пожал плечами и налил себе еще бренди. Синди знаком был и этот нарочито небрежный жест, и то, как Саймон начинал цедить алкоголь, не закусывая, и взгляд, направленный куда-то в пространство, куда Синди не было хода. Он знал все это и ненавидел. А сейчас Саймон снова собирался сбежать.

— Ну нет, — сквозь зубы сказал Синди.

Он подошел и вырвал из руки Блика стакан, отставил его на стол. Бренди плеснуло через край, по столешнице расползлась лужица, похожая на толстого кита. В глазах не ожидавшего подобного Саймона мелькнуло удивление пополам с раздражением, а в следующую секунду Синди уже целовал его. Саймон что-то невнятно воскликнул и даже попытался оттолкнуть его, но Синди намертво вцепился в воротник его рубашки, и оторвать его можно было только вместе с куском ткани.

— Не смей, — только и выдохнул он перед тем, как продолжить поцелуй, и снова в короткой фразе поместилось куда больше смысла, чем обычно вкладывают в два слова.

Не смей уходить, — вот что говорил Синди беззвучно. Ты уходишь всегда, как только мне начинает казаться, что все будет хорошо. Ты как будто чувствуешь этот момент и сразу сбегаешь. Это нечестно, и я тебя не отпущу теперь. Не сейчас, не после того как я успел похоронить тебя, не после того как ты воскрес и вез меня домой, прижав к себе и почти убедив, что все в порядке! Не сегодня. Даже если наутро ты изобьешь меня и выкинешь из дома — это будет завтра, а сейчас я не отпущу тебя к твоему бренди, окну, сигаретам, знакомым и черту с дьяволом! Ты нужен мне. Я устал, я испугался за тебя, я чуть не получил сердечный приступ, зато у меня хватило смелости признаться, наконец, хотя бы себе — ты мне нужен, сейчас, немедленно!

Синди говорил это без слов — руками, губами, всем телом. Он закрыл глаза и не видел, как изменился взгляд Саймона, а потом Саймон ответил по-настоящему, словно он одной ногой уже ступил за порог своего личного убежища, но все-таки вернулся обратно и не оставил любовника одного.

Диван снова принял их на свое многострадальное сиденье, и опять на нем не было места нежности и спокойствию — Синди яростно бросал Саймону вызов, а тот, опомнившись, отвечал на него с не меньшей страстью. «Ты здесь!» — утверждал один. «Да!» — соглашался другой. И тиканье бомбы становилось все тише, заглушаемое стонами и вскриками. Но взрыв все же был неизбежен — и он произошел, и обоих накрыло взрывной волной, но это было совсем не страшно.

Синди пошевелился и поморщился — Саймон придавил ему руку. Синди аккуратно высвободил ее и положил на плечо Саймона. Тот лежал с закрытыми глазами и мерно дышал, но вроде бы не спал. Синди отвел с его лица белую прядь и улыбнулся, когда его ладони коснулись теплые губы.

Потом он вспомнил кое-что.

— Фредди звонила, — сказал он. — Говорила, что ремонт закончен. Мне можно возвращаться.

— А ты хочешь? — спросил Саймон, не открывая глаз.

— Нет, если честно.

— Ну и все.

Синди улыбнулся, прижался лбом к загорелому плечу и провалился в сон.

После этого памятного дня Синди почувствовал себя легким-легким, словно навалившиеся на него опасения и ожидания разом скатились с его плеч. Найдя смелость признаться в своих желаниях и не получив отпора, он преобразился.

— Ты сияешь так, что впору надевать абажур, — сказала Фредди, когда Синди сообщил о своем решении не возвращаться домой.

— Я буду часто забегать, — пообещал Синди.

— Ну-ну, — хмыкнула Фредди и потрепала его по волосам. Она не сердилась, и счастье Синди стало абсолютным.

Теперь можно было не дергаться и не ждать, когда же его попросят из квартиры. Перестав поджаривать себя на костре страхов и неуверенности, Синди позволил себе больше сил отдавать делам. Однако, подчиняясь неумолимому закону равновесия, как только одна из частей его жизни пришла в норму, другая стала вырываться из-под контроля, и на сей раз под удар попало творчество.

Нет, Синди не разочаровался в себе и по-прежнему был уверен, что танцу и только танцу может посвятить свою жизнь. Дело было в другом. Хотя Синди искренне привязался ко всем участникам «Черной Луны», порой он невольно чувствовал себя лишним. Особенно ярко это проявлялось в момент рождения новой песни. Когда рождалась музыка, никем не слышанная раньше, и Металл перебирал струны гитары, осторожно, как будто шел на ощупь по незнакомой дороге, и Мелкий прикрывал глаза, касаясь клавиш, и Саймон мурлыкал новый, еще неизвестный фанатам текст. Они действовали слитно, как единый организм, разделенный почему-то на три тела, и, казалось, даже думали сообща. Тогда Синди мог только стоять в стороне, затаив дыхание, и глядеть, как появлялась на свет песня. Сначала он так и делал, а потом начал тихо уходить из студии, оставляя этих троих с их трудом и триумфом.

Как ни крути, но Саймон, Мелкий и Металл творили музыку, а Синди помогал им потом делать шоу. Как осветители, декораторы, да хотя бы тот же Смит, невидимый, но без которого бы ничего не работало. Это было понятно. Это было логично — публика приходила на концерт смотреть на Саймона Блика и остальных, а не на танцора на заднем плане. Зрители благосклонно принимали Синди, но приходили не ради него, и улыбка Саймона была для них важнее, чем движения Синди.

• Предыдущая
• 64/130
• Следующая