Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 121

– Виконт – вот же он! В вашем кармане, самом ближайшем! Мандат! Пропуск!

– Нашелся? Вовремя!

– Виконт, вы не рады? А почему не удивляетесь?

– Да, верно. Это, просто, подозрительно. Сейчас, сейчас выражу всю бездну удивления... Откуда взялся? Как тебе удалось? Что это? Прекрасный сон?

– Значит, вы… нарочно? Зачем? Ради романтики?

– Безусловно. Как и все, что я делаю, ты разве не заметила? Прекрати расспросы, моя очередь. Что это, как ты думаешь?

– Виконт, о чем вы сейчас? – она проследила за его рукой, которая легла на столик.– Нет, скажите, а почему вы ушли, не попрощавшись с Дашей, ведь и на работу к ней можно было зайти, а еще комендант, к нему тоже не зашли… и к начальнику станции…

– Неужели непонятно? Проводы, объятия! Рыдания! Мольбы задержаться подольше... С Дашей ты и я простились письменно... Поблагодарили...

Саша засмеялась:

– А с начальником и комендантом? Тоже письменно?

– Нет, убедительных слов, способных примирить их с разлукой со мной, я бы не нашел...

– Каким странным тоном вы это говорите…

Она пытливо глядела в его лицо, которому отсветы играющего пламени придавали какой-то фантасмагорический вид.

– Виконт, вы загадочный, как дракон какой-то, или улыбка Джоконды!

– Ящер с улыбкой Моны Лизы. Достойная месть! Так, что это? – Он еще раз постучал по столику, стоящему вплотную к дивану, на котором они расположились: Виконт на сидении, Саша боком, на валике. Тоном лучшей ученицы класса она проговорила:

– Инкрустированный, лакированный столик, украшенный дырочками для красоты. Предположительно, семнадцатый век.

– Да. Семнадцатый век – это прекрасно. Украшенный для красоты – много хуже. Это тавтология.

– Что это?

– Разновидность плеоназма.

– Что?

– Риторическая ошибка.

– Вы – грамматический педант, Виконт. Кончится дело тем, что я буду говорить с вами только на французском.

– Ха! Найду оплошности и в твоем французском.

– Кто же из нас француз, в конце концов?

– Кто? Мы с тобой русские оба, если не ошибаюсь. Елена Александровна была русская.

– Нет, конечно, я русская, как вы, как бабушка, что за разговоры…

– … и вообще, что ты Поль, ко мне привязался? – спросил он голосом, имитирующим ее собственный. – Животрепещущий вопрос, Александрин! Вернемся к столику. Это мозаика. Ну, уникальная, ну, старинная, ну, работы изумительной – цены ей нет. Дело не в этом. Это мозаика и ею можно заняться.– Он выдвинул боковой ящичек, в котором оказались переливающиеся перламутровые разноцветные кнопки с выпуклыми гранеными шляпками.

– Знаю!– обрадовалась Саша. – К ней должны быть рисунки с советами.

– Ни рисунков, ни советов, о чем они только думали, в семнадцатом веке? Или в начале восемнадцатого, так вернее.

– Ну, уж думы нашлись, не о шпаргалках же для нас с вами. Или бумага истлела.

– И, слава Богу! Саша, а фантазия?

Наступали самые любимые Сашей мгновения, когда «запертый» обстоятельствами Виконт со всей серьезностью предается какому-нибудь несерьезному делу. И, конечно, с ней. Она постаралась заинтересовать его:

– Пусть будет так: вы начинаете что-нибудь со своей необыкновенной фантазией, а я порчу. Правда, интересно?

– Просто замечательно! Ты что, издеваешься надо мной? Мелкокалиберный Герострат. Тяжелый рост! Начала с Психеи и добралась до моих мозаик? А дальше что? Страшно подумать!

– Виконт, вы мне эту Психею никогда не простите? Вы уже сто раз меня поругали за нее. Иносказательно, но все же… Неделикатно поминать человеку его неуклюжесть.

– Злостное сокрушение, хотела сказать! Ведь восстановить ту же Психею, как следует, так и не удалось… Кстати, ты и сейчас чересчур порывистая в движениях. И точностью они не отличаются.

– Опять ругаете?– Саша съезжая с валика, «боднула» Виконта в ухо. – Это точное движение?

Он засмеялся, слегка хлопнул ее пальцами по лбу, ухитрившись одновременно водрузить снова на валик дивана:

– Вот точное! Вернемся в наши дни. Ты грозишь изничтожать мои замыслы, а я должен молчать?

– Поль! Это же игра…

– Игра вандалов, игра ордынцев!

– Ну, Виконт, вы же несерьезно, правда? Правда? Вам скучно или вы улыбаетесь, я не пойму… Ну, послушайте меня, поподробнее: вы начинаете. Так? Раз, два, три, четыре…, девять, десять… Вы имеете в виду что-то, а я изменяю... «Порчу» я неправильно сказала просто…

– Вообще-то, желательно четко формулировать свои мысли. В этом у тебя тоже пробелы.

– Виконт, ну послушайте же до конца: я изменяю – вы придумываете. Я придумываю, вы изменяете… мы друг другу ничего не говорим при этом, только изменяем и изменяем…

– Никогда еще, Александрин, тебе не удавалось произнести ничего более бестолкового.

– А кто виноват? Я поспешила, чтобы отвести напраслину, понятно, что пострадало качество объяснений. Слушайте еще раз, только, чтобы я не боялась ваших замечаний.

– Еще раз – это чересчур. Слушать такое! Кое-что я уловил: намечаю десятью фишками контур, не открывая тебе, что за фигуру я имел в виду. Ты дополняешь рисунок по своей фантазии и так далее. Верно?

– Поль, Вы уловили ВСЕ!

Виконт очень быстро попрал ее авторские права, вводя в игру свои дополнения и правила:

«Нет, Александрин, уговоримся: выкладывать изнутри можно только в замкнутом контуре. Если я стану работать над правым нижним углом, а ты начнешь, по неизвестным соображениям, изукрашивать противоположный, игра потеряет смысл... Линию надо продолжать» и тому подобное.

Они оба умели увлекаться, и не смогли бы сказать, сколько прошло времени, прежде чем Виконт снова облокотился о спинку дивана:

– Все. Собирай, протри платком. – Он дернул плечом, давая понять, что платок лежит в верхнем кармане рубашки. Саша достала платок, как всегда поражаясь его ослепительной белизне. Свои Саша стремилась держать в чистоте, и стирала, и гладила. Но им было далеко до собратьев, принадлежащих ее воспитателю.

– Виконт, а когда вы свои платки стираете? Я что-то не вижу. И как?

– Я стираю? Ладно, Саша, шутки в сторону. Перекусим и надо поспать, силы еще потребуются.

В принесенном им пакете оказалась не только всякая снедь – от пирогов из серой муки с разнообразной начинкой до моченых яблок и китайского чая в термосе,– но и скатерка, которой он аккуратно покрыл столик-мозаику. Поев, он подвинулся от центра дивана к валику. Саша привычно устроилась головой на его колене. Поглаживания по ее коротенькой стрижке становились все реже, потом вообще прекратились, наверное, Виконт уснул, но руку с ее головы не убрал. Вскоре и она погрузилась в приятный сон. Спала долго, по ее ощущению, часов двадцать, временами просыпаясь. Отдавала должное пирогам с чаем – после болезни она все время чувствовала зверский аппетит, наблюдала, как давно вставший со своего места Поль что-то подправляет в мебели и снова засыпала.

Когда Саша проснулась в очередной раз, он стоял около шкафа, взявшись за боковину. Она услышала снаружи отдаленные голоса и вскочила. Виконт стал медленно отодвигать шкаф.

– Поль, вы хоть приготовьтесь. Вы знаете, в чьи объятия мы сейчас попадем?

– Нет, а ты что – знаешь?

– Вот потому и страшно…

– Никого там нет, Александрин, да и нечего нам бояться, если ты, конечно, поставишь на место буфет, намеченный тобой на вынос.

– Да ну, Виконт! Вы скажете… в критической ситуации… Давайте, я первая выскочу! И побегу. Отвлекая…

– Куда выскочишь?

– Навстречу опасности!

– А!

Он задул свечу, спрятал ее в карман, сильно тряхнул дверь – она распахнулась. Замок, судя по звуку, упал на землю.

– Вперед, героиня. Страшно интересно, как они будут все это принимать. Эксперт прибудет, очевидно. Если раньше никто не «примет». Любуйся, бесполезная железка, – он подкинул на руке замок, который так помог им своей беспомощностью, – оберегает все эти ценности. Она выбрасывает белый флаг даже перед таким взломщиком-дилетантом, как я. Так. Этой скобой ему полагается намертво крепиться к двери. Возвращаю на место.