Гражданин Галактики (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 32
- Предыдущая
- 32/216
- Следующая
«Ты хочешь сказать, что и в эту минуту находишься под гипнозом?»
«Конечно. Иначе не смог бы с тобой разговаривать. Дальше… — Его голос на секунду как бы размылся. — Извини. Нас прервали, чтоб сделать мне еще один укол и внутривенное вливание. А теперь слушай внимательно и записывай расписание: ван Хоутен…»
Он диктовал время по Гринвичу с точностью до секунды для каждого из нас и исчез, когда я читал ему для проверки… Я поймал только «до свидания» уже почти на пределе слышимости, а затем наступило полное молчание.
Я натянул штаны, прежде чем броситься будить капитана, надеть ботинки терпения уже не хватило. Затем проснулись все, и было включено дневное освещение, хотя официально еще стояла ночь, и Мама О’Тул варила кофе, и все говорили одновременно, громко и весело. В вычислительном центре толпились релятивисты и Джанет Мейерс рассчитывала корабельное время для встречи Верни ван Хоутена со своим близнецом, так как именно Ван возглавлял список, времени на включение компьютера уже не оставалось.
Вану с братом связаться не удалось, все сидели как на иголках, а Джанет Мейерс рыдала, так как кто-то сказал, что она сделала ошибку, вычисляя корабельное время без помощи компьютера. Однако Бэбкок лично проверил ее решение на ЭВМ вплоть до девятого десятичного знака. Ледяным тоном он объявил, что был бы признателен всем, кто перестанет критиковать его подчиненных; такая привилегия принадлежит только ему.
Глория вышла на связь со своей сестричкой почти сразу же после этого, и все сразу почувствовали себя куда лучше. Капитан послал докладную на флагманский корабль через мисс Гамму и получил ответ, что еще два корабля — «Наутилус» и «Христофор Колумб» восстановили контакт с Землей.
Невыходы на вахту или опоздания из-за того, что кто-то по дороге в рубку решил заскочить в буфет и перехватить там что-нибудь вкусненькое, теперь прекратились. Если пересчет времени, сделанный компьютером, утверждал, что ваш двойняшка будет готов к передаче в три часа семнадцать минут ноль шесть секунд и выйдет на связь лишь на одну минуту по корабельному времени, вы без всяких разговоров ждали его уже с трех часов со включенным магнитофоном и прижатым к губам микрофоном. Для нас — корабельных — это было просто, но каждый понимал, что его телепартнеру пришлось подвергнуться гипнозу и мощной дозе опасных наркотиков, чтоб хоть ненадолго встретиться с нами; кстати, доктору Деверо такая практика была совсем не по душе.
Так что ясно: в таких условиях времени для праздной болтовни не было — ведь ваш близнец, вернее всего, сокращал свою жизнь минимум на час за каждое сказанное слово. Ты записывал все, что он говорит без повторов и задержек; затем транслировал то, что завизировал к передаче капитан. И если оставалось несколько свободных секунд, и то ладно. Обычно не оставалось… именно поэтому я мало чего понял насчет женитьбы Пата.
Понимаете, те две недели нашего времени, которые потребовались для перехода от максимальной скорости к торможению, составили на Земле около десяти лет. Соотношение было один к двумстам пятидесяти в среднем, но ведь «в среднем» это же не все время, и где-то посередке этих двух недель максимум «пробуксовки» был куда больше. Я спросил мистера О’Тула, каков был максимум «пробуксовки», а он в ответ только покачал головой. Не было возможности замерить его, сказал он мне, и вероятные ошибки измерений были больше тех бесконечно малых величин, с которыми ему пришлось иметь дело.
— Скажем так, — закончил он разговор, — я рад, что на этом корабле нет больных сенной лихорадкой, так как один-единственный чих мог бы отбросить нас за границу скорости света.
Он, конечно, шутил, так как, по словам Джанет Мейерс, когда наша скорость подходила к скорости света, масса корабля приближалась к бесконечности.
И мы опять на целый день выпали из контакта.
В конце одной из «пиковых» вахт (а они никогда не продолжались сейчас больше пары минут по корабельному времени) Пат сказал мне, что они с Моди собираются пожениться. И тут же исчез, прежде чем я успел поздравить его. Я начал было говорить, что Моди слишком молода и что ему не следовало бы торопить ее, но из этого ничего не вышло. Контакт прервался.
Не могу сказать, чтобы я ревновал. Когда я как следует покопался в себе, то решил, что нисколько не ревную, ибо обнаружилось, что никак не могу вспомнить, как выглядит Моди. О, я, конечно, помнил, что она блондинка, что у нее маленький вздернутый носик, постоянно обзаводившийся в летнее время щедрой порцией веснушек. Но восстановить в памяти ее лицо я никак не мог. Лица Пру или Джанет — пожалуйста, а ее — не мог. В общем, мои ощущения сводились преимущественно к тому, что я вроде бы оказался не в своей тарелке.
Припомнив, что надо бы свериться с гринвичским временем, я попросил Джанет рассчитать его в соответствии с точным корабельным временем моей последней вахты. И только тогда понял, что с моей стороны ужасно глупо заниматься критикой действий Пата — ведь ему оказалось уже двадцать три года, а Моди — двадцать один, почти двадцать два.
Во время следующей вахты мне удалось вставить слово «поздравляю», но на этот раз не успел ответить Пат. Он это сделал только в следующей передаче: «Спасибо за поздравление. Мы назвали ее в честь ма, но я думаю, она будет похожа на Моди».
Тут уж я совсем запутался. Пришлось снова обратиться за помощью к Джанет, и выяснить, что все правильно. Я хочу сказать, что если супружеская пара живет вместе уже два года, то появление малышки вряд ли может рассматриваться как сногсшибательный сюрприз, а? Разве что для меня.
Словом, мне за эти две недели пришлось изрядно попотеть, приспосабливаясь к новым условиям. Вначале мы с Патом были почти одного возраста, если исключить весьма незначительную «пробуксовку». В конце же этого периода (я называю концом тот момент, когда больше уже не надо было прибегать к крайним мерам для обеспечения телепатической связи) мой близнец стал старше меня на одиннадцать лет, и у него оказалась дочка семи лет от роду.
Я перестал думать о Моди, как о девочке, и уж совсем забыл, что когда-то был в нее влюблен. Решил, что, должно быть, она сделалась неряшливой и все больше и больше толстеет — она ведь никогда не могла сопротивляться искушению съесть лишний шоколадный эклер. Честно говоря, мы с Патом тоже расходились все дальше и дальше, так что сейчас между нами было уже очень мало общего. Мелочи корабельной жизни ему явно казались скучными, а я со своей стороны не мог заставить себя интересоваться его гибкими конструкциями и суммами уплаченных штрафов. Мы все еще удовлетворительно держали телепатическую связь, но делали это подобно двум почти посторонним людям, ведущим телефонный разговор. Меня это огорчало, так как я дорос до любви к Пату совсем незадолго до того, как он стал уходить от меня.
А вот чего мне ужасно хотелось, так это повидать свою племянницу. Знакомство с Конфеткой убедило меня, что маленькие девочки куда забавнее щенят и даже прелестней, чем котята. Я припомнил свою идею насчет Конфетки и пошел на поклон к Дасти.
Он согласился. Дасти не может пропустить шанса показать всем, как прекрасно он рисует. Да и вообще он помягчел — насколько это слово применимо к его натуре; теперь он уже не скалит зубы, когда вы хотите его приласкать, хотя, возможно, понадобятся годы, чтобы он научился «вилять хвостиком».
Дасти нарисовал чудесную картинку. Все, чего не хватало бэби Молли, чтобы выглядеть чистым херувимчиком, так это пары маленьких крылышек. Я видел в ней некоторое сходство с собой… то есть, вернее, с ее отцом.
— Дасти, какой прелестный рисунок! Он похож?
Дасти прямо ощетинился.
— Откуда мне знать! Но если микронные различия или ничтожные отклонения в тонах, которые можно обнаружить с помощью спектрографа, от той фотки, которую твой братец прислал моему, имеются, я готов сжевать ее на месте! Однако не могу поручиться за способы, к которым могут прибегнуть тщеславные родители, чтоб приукрасить свое сокровище!
- Предыдущая
- 32/216
- Следующая
