Изольда Великолепная. Трилогия (СИ) - Демина Карина - Страница 91

• Предыдущая
• 91/347
• Следующая

Надо бы распорядиться, чтобы сняли и похоронили. Все-таки род был древним…

Изольда зевнула и попросила:

- Не уходи больше.

- Я… постараюсь.

Не услышала. Изольда спала. Крепко. Настолько крепко, что не шелохнулась даже, когда Кайя ее обнял.

Хуже, что таких, как Олграффсон много. Иные умнее - держат язык за зубами. Но желтые бумажки разнесли по протекторату заразу лжи, и Кайя не представлял, как ее выкорчевать.

Магнус прав: вместо одной типографии будет другая. Или третья. Девять откажутся, но всегда отыщется кто-то в достаточной мере жадный и беспринципный, чтобы рискнуть. Искать надо Тень.

Во сне он продолжил думать, но как-то медленно.

Капуста вареная, а не мысли… Капусту Кайя ненавидел. Особенно вареную.

Состязание миннезингеров? Как бы не так! Высокий Суд Любви, коий должен из рыцарей, числом бессчетных, избрать того, кто будет наречен Зерцалом чести, Хранителем струн и Повелителем Слов. Так, во всяком случае, сказал герольд.

Я вот как-то поверила. Зерцало чести… надо же.

Судебную коллегию придворных дам числом пятидесяти пяти возглавляла Прекрасная - а по виду крайне несчастная - Дама. О чьем восшествии на Престол Любви возопили фанфары. Подозреваю, что на этом постаменте - нечто среднее, между креслом и горой, щедро увитой цветочными гирляндами - полагалось восседать Нашей Светлости. Но мы не против. Нам рядом с Их Светлостью уютней, хотя они со вчерашнего мрачны, не то по инерции, не то случилось что-то, о чем мне знать не положено во избежание душевных треволнений. Кайя накрыл рукой мою и задумчиво гладит большим пальцем ладонь.

Цветочные горы его занимают мало, как и флаги с пурпурными сердцами. Он, по-моему, вообще плохо понимает, где находится.

Тисса же держится прямо. В простом платье бледно-зеленого оттенка, она выглядит еще моложе, чем есть на самом деле. Ей явно не по себе - этот ребенок не привык быть на виду. Дамы посмеиваются, перешептываются, столь старательно не глядя в сторону нынешней королевы, что становится ясно - говорят именно о ней. И Тиссе остается лишь выше задирать подбородок, пытаясь соответствовать навязанному образу. Подозреваю, бедняга клянет добрым словом рыцаря, удружившего ей гордым званием и почетной обязанностью судить певцов. И смотрит на собравшихся девочка с плохо скрываемым дружелюбием. Они же отвечают ей взаимностью.

Но правила есть правила.

И дамы рассаживаются на низенькие скамейки, раскрывают веера. Кавалеры испепеляют друг друга взглядами, не забывая, впрочем, раскланиваться. В раструбах кружевных манжет трепещут тонкие пальцы. Слепят шитьем и камнями наряды певцов, и Наша Светлость поневоле проникаются серьезностью действа.

Это вам не копья ломать. Творцы выступают.

Один за другим. Когда успешно, когда не слишком.

И я постепенно начинаю скучать. Зевать нельзя - обидятся ранимые души. Сочинят потом чего-нибудь разэтакого… аллегоричного. Потому и слушаю о любви… о цветах… о любви… снова о цветах… о любви в цветах. И цветах, любовь рождающих.

Тихонько толкаю мужа, чтобы не заснул, а то взгляд уже стеклянный слегка, видать, любовью пронзенный, той, которая из ока в око, а оттуда и в печень скачет, наверное, чтобы дальше до сердца путь прогрызть. Кровожадная она у них тут.

Объявляют перерыв. И Тисса спешно - пожалуй, чересчур спешно - покидает цветочный трон. Она кланяется, пунцовея под взглядом Кайя, а тот смотрит и смотрит.

Оценивает. Взвешивает. Выносит вердикт.

- Леди Тисса, я должен вам сообщить…

…пренепреятнейшее известие…

- …что принял решение о вашем замужестве…

…таким тоном только о смерти близкого родича объявляют…

- …и как ваше опекун в самое ближайшее время подпишу договор о намерениях. После чего вы перейдете под опеку вашего будущего супруга, тана Акли.

Вот теперь мне хочется пнуть его всерьез. Тисса не вещь, чтобы вот так передавать из рук в руки, по договору. Я сама его подписывала, но хотя бы знала, на что соглашаюсь. Почти знала.

Формально выбор-то имелся.

А Тисса становится уже не красной - белой, как полотно. В глазах - тоска. Губы дрожат. Того и гляди расплачется от близости обретения простого женского счастья.

- Идем, - я беру ее за руку, и Тисса идет, вернее бредет, глядя исключительно перед собой.

Я наливаю ей яблочного сидра - вина боюсь, ибо вдруг напьется еще с такой-то радости, а Прекрасным Дамам буянить не дозволительно - и заставляю выпить.

- Все не так плохо. Урфин - очень хороший человек. Порядочный. Умный, добрый, заботливый…

- …и красивый, - с каким-то странным выражением говорит она.

- И красивый, - Нашей Светлости не верят. Я бы сама не поверила после такого оглашения. Тут тебе сонеты о высоких эмоциях, а потом раз и замуж. Причем, согласие твое, что характерно, не требуется. - Приглядись к нему получше.

Она рассеянно кивает, касаясь цепочки, которую носит, трижды обернув вокруг запястья. Сейчас красоты в этом импровизированном браслете нет, подозреваю, что Тиссе он видится кандалами, которые привязали ее к человеку чужому и заочно неприятному.

- Вы… не волнуйтесь, пожалуйста, - Тисса все-таки находит силы улыбнуться. - Я знаю, в чем состоит мой долг. И не доставлю беспокойства Вашей Светлости.

Очень хотелось бы, но интуиция подсказывает, что самые благие намерения лимит прочности имеют.

- Их Сиятельство - достойный человек, и я уверена, что он будет мне хорошим мужем. И… мне очень жаль, что вчера он оказался недостаточно благоразумен. Я умоляю вас простить его.

Так, уровень гражданской ответственности в отдельно взятой голове запредельно высок. Настолько высок, что, не испытывая к Урфину любви, она меж тем его защищает.

Ну, чувство долга - лучше, чем ничего.

- Их Сиятельство я простила. Давно и за все сразу. И он действительно не так страшен, как тебе сейчас кажется. Дай ему шанс.

Вежливый реверанс: мое пожелание принято, учтено и будет исполнено со всем рвением. Что ж, я хотя бы попыталась. Но меня все же интересует один вопрос:

- Тисса, а разве это на руке носят?

Коснувшись цепочки, Тисса отвечает, хотя и не слишком охотно.

- Нет, но… Дары Любви нельзя не принять. Но их делают замужним женщинам, которым прилично носить открыто.

- А тебе?

- От моей репутации и так немного осталось, Ваша Светлость.

Понятно. Не надеть нельзя. И надеть нельзя.

А красивый жест теряет всю красоту.

Неужели Урфин не знал? Знал. Но не дал себе труда подумать.

Он появляется, когда герольд объявляет о продолжении суда. Их Сиятельство явно не здоровы, с лица слегка сероваты. И эта очаровательная синева под глазами. Лежали бы уже.

Урфин и ложится, на пол, вернее на ковер, у ног Нашей Светлости, сунув под спину пяток подушек. И поскольку действие это не вызывает особого ажиотажа, я делаю вывод, что рамки приличий соблюдены. Пяток кавалеров тут же следуют примеру. Но позы их манерны, подозреваю, из-за несколько неудобных для валяния нарядов. Урфин-то одет просто. Предусмотрительный он, паразит этакий.

А выступление продолжается. И пред очами Прекрасной Дамы - еще немного и Наша Светлость станет изъясняться исключительно возвышенным образом - предстает Гийом.

Я сперва его и не узнала без доспеха. Подумаешь, еще один бледноликий юнец с затуманенным взором и лютней, увитой шелковыми ленточками. Но Кайя моментом вышел из полусонного состояния, и я пригляделась получше.

Не юнец. Выглядит молодым.

И хорошо, скотина этакая, выглядит. В духе романтизма. Локоны водопадами. Строгий черничного цвета камзол подчеркивает мечтательную бледность лица. Глаза блестят, как у заядлого наркомана. И лоб перевязан… а это вдруг с чего? Он же в шлеме был. Или ударная волна до разума достучалась?

- Прошу у прекрасных дам прощения, что голос мой лишен былой силы. И лишь желание служить той, что ныне владеет сердцами, подвигло меня предстать здесь…

Как-то нехорошо потемнел мой супруг. Но с места не сдвинулся и внешне вовсе не изменился.

• Предыдущая
• 91/347
• Следующая