Изольда Великолепная. Трилогия (СИ) - Демина Карина - Страница 50

• Предыдущая
• 50/347
• Следующая

- Мне кажется, что так я привяжу тебя к миру.

- Дашь посмотреть? - сегодня у меня не хватает сил, чтобы держать голову. Кайя помогает напиться.

Он выглядит помятым. Уставшим. Он вообще спит? Не знаю. Вряд ли, если всегда рядом. Да и кровать Нашей Светлостью прочно оккупирована. На коврике у двери? Коврик, кстати, так и не заменили. И дверь заперта прочно. Но спрашивать не стану.

Как-то неудобно.

Мы смотрим рисунки. Их много и у Кайя определенно талант, только все равно он безбожно льстит. Я слишком красивая, если быть объективной. Но я больна и к бесам объективность.

- Есть что-то, чего ты не умеешь делать? - пытаюсь шутить, хотя снова жарко.

Его совершенство угнетает.

- Беречь близких людей, - подумав, ответил Кайя. - Рисовать легче. И все легче.

Тут я с ним согласна. Сегодня мне не хочется шутить.

- Кайя, - мне нравится называть его по имени. - А куда уходят люди после смерти? В вашем мире. У нас верят, не все, но многие, что душа бессмертна…

- Это так.

- И что если хорошо себя вести, то попадешь в рай. Это такое место…

-…где нет войны…

Что ж, куда более конкретное описание.

Его рука ложится на лоб, и сегодня она невыносимо тяжела. Еще немного и кости треснут.

- Иза, не пугай меня, пожалуйста.

- Мне самой страшно, - я хватаюсь за его руку, пытаясь удержаться на краю. - Если я умру, то я встречусь с ней… по-настоящему…

- С той девушкой, которую ты зовешь? Что с ней произошло?

Рассказать? Кайя перестанет уважать меня. Но в конце концов, кому исповедоваться, как не богу? Вместо этого я прошу:

- Не отпускай меня, пожалуйста.

Девять. Десять. Одиннадцать… или уже двенадцать.

Изольда слабеет. Резать больше нельзя, а с жаром она не справляется.

О болезни говорят все. Шепотом. И этот шепот Кайя все равно слышит. В нем злорадство. И надежда, которая - Кайя запрещал себе думать о таком - возможно, исполнится.

Нет. Изольда не умрет.

Если крепко в это верить, то… что стоит вся его сила, если он не в состоянии спасти одного человека? Убить - да. Спасти - нет.

Безумие.

Она почти все время в забытьи, но так не легче. Изольда говорит с кем-то, а Кайя не способен разобрать слова. Ждет.

Рисует, заполняя угольными линиями белые листы.

Тринадцать.

Она приходит в сознание ненадолго, урывками и словно не замечая выпадений. Кайя не говорит. Он просто рад, что Изольда возвращается.

- Настя умерла. Из-за меня.

Была река, то самое место, где вода отступает за полосу песка. И старая ива все еще выгибается, цепляясь корнями за обрыв. Был замок и синее ведерко. Настька таскала воду, я - месила песок. Он вышел из леса, серый волк в человеческом обличье. Мы не испугались. Рядом - дачный поселок, и этот человек, наверное, оттуда.

- Здравствуйте, девочки, - сказал он.

Черные штаны. Старые туфли. Желтоватая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. И шляпа, тень которой падает на лицо. В руках - кожаный портфель с блестящим замочком.

- А вы не знаете, как пройти в Дмитровку?

- Знаем, - Настька ответила за двоих. Она всегда так делала, ведь она - старше и значит умнее.

- Я вот заблудился.

Она стала объяснять, длинно и путано, и человек кивал, но потом переспрашивал, отчего становилось понятно - он не дойдет.

- Проводите меня, пожалуйста, - попросил он, глядя на Настьку. - А я вам за это вот что дам…

В его портфеле скрывалась кукла Барби. Самая настоящая Барби с пышными белыми волосами, с руками и ногами, которые гнуться, как у всамделишного человека. С золотой короной на голове… и платье было чудесным.

- Я провожу! - Настька оттолкнула меня. - Я первая…

Мне тоже хотелось куклу, и я заплакала, а человек погладил меня и сказал:

- У меня и вторая найдется. Только спрятана далеко.

Наверное, если бы он просто сказал, я бы пошла с ним. Но это прикосновение… липкое, страшное какое-то, как будто рука его не была рукой живого.

- Настька! - я вывернулась и бросилась к кромке леса. - Настька, бежим…

Я бежала так быстро, как умела. Казалось, он гонится за мной. И вот-вот догонит. Но только оказавшись в лесу, я обернулась. Настьки не было.

Она ушла показывать дорогу.

Она получит куклу, а я…

- Я осталась живой, - мне тяжело дышать и говорить, как будто что-то мешает. Кольцо на горле. Корсет, сжимающий ребра. Но это - иллюзия, корсета нет, на мне вообще нет одежды, и я давно перестала стесняться наготы.

- Я вернулась домой. Я никому ничего не сказала - мне было очень страшно.

И сейчас сердце вот-вот остановится.

Я все-таки умру.

- И когда все стали искать Настьку, я соврала. Мы поссорились. Я так сказала. И Настька осталась у реки. Ее долго искали. До утра. И потом тоже. Мама меня увезла.

Она старательно делала вид, что ничего не случилось. Но я-то знала правду! И однажды нас вызвали на допрос. Со мной говорили мягко, и мамино присутствие придало смелости. Я повторила то, что уже говорила - мы поссорились.

Из-за замка.

И я убежала. Видела ли я кого-нибудь? Не помню… видела, кажется. Дяденьку в желтой рубашке. И со шляпой. Смогу ли узнать? Попробую.

- Я хотела показать на него. Честно. Но когда увидела… в клетке… и такой страшный… один взгляд. Только взгляд, и я поняла, что если расскажу, то и он обо мне расскажет. Что я была на берегу. Что разговаривала с ним. И промолчала. Если бы не промолчала… Настьку бы спасли… спасли бы.

У меня не хватает сил, чтобы плакать. Наверное, потому что воды во мне не осталось. И крови тоже, только вот опять жарко. Это последняя волна, из-под которой мне не выбраться. И я должна дорассказать, чтобы хоть кто-то узнал правду.

- Я расплакалась. И меня увели.

- Того человека отпустили?

- Да.

- И ты считаешь себя виноватой?

Не думаю - знаю.

- Иза, - кольцо рук Кайя надежно, как крепость. И хочется думать, что если он меня не отпустит, то я выживу. - Сколько тебе было?

- Семь… почти семь.

- Ты была ребенком. И вела себя, как ребенок.

Слабое оправдание. Настька меня не отпустит. Я потеряла ее там, на берегу. Бросила. И больше у меня не было друзей. Разве что Машка, которая не друг, но я не хотела лишаться ее.

Это больно - терять друга. Особенно, если по твоей вине.

- Ты поступила очень плохо. Но ты не убивала, душа моя. Убивала не ты… - Кайя шептал на ухо, и его дыхание опаляло кожу. Скоро я вся сгорю. - Сбежать и убить - разные вещи. Я знаю. С того нашего похода многие смеялись. И Урфин не выдержал, начал отвечать. Он умел говорить обидные слова. И сейчас умеет.

Поругались никак? Но мне слишком плохо, чтобы спрашивать.

Они не должны ругаться, иначе их съедят.

- Он не учел, с кем говорит, и получил хлыстом по лицу. За дерзость. Я очень сильно разозлился и ударил… в полную силу ударил. То есть не своей силой. Тот парень был много старше и в броне. Кирасу смяло. Грудную клетку тоже. Вот это - убийство.

Которое он себе до сих пор не простил. Похоже, по нам обоим психиатрия плачет.

Хорошо, что ее здесь не изобрели.

- А сначала я не понял, что натворил.

Но нашлись добрые люди и объяснили? Мне хочется погладить его по щеке, но не дотянусь.

- Отец приказал готовить тело к погребению. Я все должен был сделать сам. В том числе объяснить родителям, за что я убил их сына.

Психиатрия плакала не только по нам. Начинаю думать, что весь этот мир - большая комната с мягкими стенами. Только пациенты не в курсе и смирительных рубашек не завезли.

- Йен ведь не сделал ничего противозаконного. Лишь ударил раба.

- Или друга?

- Магнус также спросил. Но Закон знает точный ответ.

- А ты?

- И я. Только мое знание ничего не решает. Год спустя мы попали во Фризию… я убедился, что нельзя нарушать закон. Никому.

Пятнадцать.

• Предыдущая
• 50/347
• Следующая