Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Вересов Дмитрий - Страница 85

• Предыдущая
• 85/234
• Следующая

Олег заморгал ей вслед: три коротких взмаха ресниц, три длинных, три коротких. Она обернулась, скосив длинный агатовый глаз. Розовый цветок орхидеи дрогнул и, затрепетав, раскрылся в прощальном приветствии. Черное каре всколыхнулось в повороте, и она – Исида, Баст, Нут – удалилась, исчезнув в запутанных, как в пирамиде, коридорах спортивного центра.

* * *

Событие, которое Игорь Борисович назвал фестивалем африканской музыки, на самом деле было гораздо более масштабным. Это был пятидневный фестиваль культуры Черной Африки, на который съехалось огромное количество музыкантов, танцоров, ремесленников и вроде бы даже колдунов из ближних и дальних уголков Африканского континента. Они собирались заранее, дня за три до начала большого парада на стадионе, и ставили свои палатки и тележки прямо на улицах, и Триполи пел, гудел, визжал, содрогался от ритмичного топота и барабанного боя, звенели бубенчики и бусы, блестели браслеты, пестрели ткани и ряды сложно уложенных – раковинками, розетками, змейками, корзинками – косичек. Михаил Александрович и не подозревал, сколько оттенков может быть у черного и коричневого цветов. Мелькали темно-оливковые, золотисто-каштановые, медно-бурые лица, лица цвета маковых зерен и крепко заваренного кофе, лица цвета черного жемчуга, сургуча и молочного шоколада. Лица раскрашенные и татуированные, в обрамлении меди и золота, слоновой кости и перьев попугая.

На тележках и на ковриках, а то и прямо на земле раскладывались разнообразные предметы для дарения, продажи и обмена: статуэтки из глины и дерева, музыкальные инструменты, украшения, затейливо сплетенные корзинки, посуда и куски ткани с набивными узорами. Глаза разбегались. Хотелось все потрогать, погладить, повертеть и приобрести.

Михаил Александрович, рискуя получить в лучшем случае предупреждение за нарушение правил поведения за границей, махнул на все рукой и гулял один, не присоединяясь ни к одной из сложившихся компашек. Он ни с кем не приятельствовал, отношение к нему со стороны обитателей миссии было почему-то прохладным, что его несколько удивляло, но не расстраивало. Михаил Александрович, побродив по гудящим, как улей, улочкам, быстро понял, что продается далеко не все, а только то, к чему продавец не испытывает особо теплых чувств. Все, что нравилось, все, с чем существовал таинственный контакт, все, что обладало собственной доброй и иногда и недоброй, зловещей, аурой, все, во что при изготовлении была вложена часть души, все это обменивалось, пусть даже на ерунду вроде носового платка или авторучки, или чаще дарилось.

Владелец мог и отказаться передать в чужие руки свое изделие, если по каким-то признакам определял, что оно не должно оказаться в руках того, кто на него претендует. Так, Михаилу Александровичу отказали в приобретении медного браслета – изукрашенной мелкими осколками разноцветных камешков змеи, кусающей себя за хвост. Змея больше была похожа на венок и очень понравилась Михаилу Александровичу. Негритянка преклонных лет, кутаясь в покрывало с узором из рыб, отрицательно помотала головой и отложила змейку подальше, а Михаилу Александровичу протянула отполированную деревянную статуэтку, изображающую поджарого и мускулистого, как пантера, зайца с широкими и длинными ушами, лежащими на спине, и подчеркнуто раздвоенной верхней губой.

– Но почему? – удивленно спросил Михаил Александрович. – Pourqoi? – повторил он по-французски. Заяц ему нравился, но он был удивлен странностями торговли.

К негритянке тут же подскочил совсем молоденький юноша, почти мальчик, с наведенной желтой маской вокруг глаз и с белым плюмажем из перьев цапли, который только что самозабвенно пританцовывал рядом с задумчивым барабанщиком, тихонько перебиравшим пальцами по краю барабана. Негритянка прощебетала длинную фразу, а юноша, служивший, видимо, переводчиком, объяснил на ломаном французском, взяв змейку пальцами и показывая ее Михаилу Александровичу:

– Бог радуги – вечность. Ходить по кругу, все одно и то же.

Он несколько раз обвел змейку пальцем и продолжил:

– Начало – нет, конец – нет. Йеманджа сказать: тебе не надо. Тебе не надо всегда быть, тебе не надо жить, когда все родственники уйти в землю. Ты не колдун и не считаешь звезды, тебе не надо такой амулет. Возьми зайца. Не надо динары. Не платить. Просто так возьми. Твой заяц.

Михаил Александрович, к удивлению своему, все прекрасно понял, должно быть, потому, что французским владел примерно на том же уровне, что и юноша. Он не стал возражать: заяц был хорош, но ему неудобно было забирать статуэтку просто так, ничего не дав взамен. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот на пружинке с фотографическим изображением Адмиралтейства и тонкий карандашик и протянул все это Йемандже (вроде бы ее так назвали?).

– Это тебе, бабушка Йеманджа. Тебе и твоему внуку.

Юноша засмеялся и что-то пропел, прощебетал негритянке.

Она тоже развеселилась и, сквозь смех, тыча пальцем в мальчика, сказала несколько слов, глядя сквозь черепашьи морщины на Михаила Александровича. В переводе прозвучало следующее:

– Обатала – не внук! Обатала – муж. Дурной муж! Обатала – бродяга и бездельник! Обатала только танцевать, болтать языком и подарки брать, никчемушник!

От подарков Йеманджа и ее юный муж, тем не менее, не отказались, но, видно, заяц полагался все же просто так, потому что Михаилу Александровичу вручили еще деревянных же слона и бегемота, а Обатала, очевидно дразнясь, лег на живот и подтянул ноги к ушам, выгнувшись змеей, зашипел, широко открыв рот, но поперхнулся от смеха и вывалялся в пыли.

За углом Михаила Александровича ждал неприятный сюрприз: он нос к носу столкнулся с Игорем Борисовичем, который с ходу начал подхватывать свои очки и придираться.

– Самостоятельность проявляем, Михаил Александрович, уважаемый? Или строптивость? Почему не с группой?

– А меня почему-то невзлюбили, Игорь Борисович, наверное, так же, как и вас, поскольку вы тоже один бродите.

– Что дозволено Юпитеру, Михаил Александрович… К тому же я при исполнении. Работа у меня, – начал вдруг неловко оправдываться Игорь Борисович.

– Да не сочиняйте вы, – не испугался Михаил Александрович, – у вас безделушек целый мешок. Вон, жираф торчит. И дудка.

– Безделушек! – завелся вдруг особист и пошел пятнами. – Безделушек! Это произведения искусства, а не безделушки! Произведения древнего, веками оттачиваемого искусства! Безделушки! Да им цены нет! Бессмысленность какая! Недоумство! Я… Я на вас рапорт напишу. Нарушение режима. Вас в двадцать четыре часа выставят. Безделушки! Кого только в Африку не присылают!

– Я не понимаю, за что вы на меня сердитесь, Игорь Борисович, – недоумевал Михаил Александрович. – За то, что я один хожу, или за то, что не разбираюсь в африканском искусстве? Я не искусствовед и не этнограф, я всего лишь любопытствующий турист. Что-то мне нравится, что-то нет, что-то даже отталкивает. Хотите рапорт писать, пишите. Поеду домой с чистой совестью. Мне здесь неуютно и одиноко. Мне четыре года до пенсии осталось. Как-нибудь протяну.

Очки у Игоря Борисовича свалились-таки в большую пластиковую сумку с «произведениями искусства», а тараканы замерли и загрустили.

– Да ну вас, Михаил Александрович. Меня тоже за этот рапорт не похвалят. Ехали бы вы поскорей в пустыню. Жду не дождусь. На вас за три дня кучу телег накатали, и все пустых, никчемных, просто со злобы. Не нравитесь вы нашей публике, не похожи. Угрюмы и задумчивы, комплиментов дамам не говорите, не проставились по приезде, чеков не считаете – лень вам. Дело ли?

– Не обязан, – закусил удила Михаил Александрович.

– Не обязаны, – тяжко вздохнул Игорь Борисович. – Вот и убирайтесь мосты наводить, – фыркнул он и добавил себе под нос: – Никому не нужные.

– Никому не нужные? – насторожился Михаил Александрович.

– О господи! Да ясен же пень! Была бы там дорога, а то ведь нет и быть не может. Я же говорю: пре-ис-под-ня-я! Так на кой?.. Верблюды все равно кружным путем как ходили, так и будут ходить, привыкли они. И у бедуинов тоже свои традиции. Будет этот ваш мост стоять памятником… известно чему, пока торжественно не рухнет, – раздухарился Игорь Борисович.

• Предыдущая
• 85/234
• Следующая