Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Вересов Дмитрий - Страница 86
- Предыдущая
- 86/234
- Следующая
– Так, – озадаченно посмотрел на него Михаил Александрович. – Что вы тут такое говорите? Провоцируете, что ли? Или вы шпион? Вербовщик?
– Да не вербовщик я! Я – этнограф! Хоть и бывший, как они считают. А-а, да что там, так и есть – бывший. Я ради поездок по Африке на все пошел, душу продал этим… Инквизиции продался. И сижу вот в Ливии, ёкэлэмэнэ, сам себе противен. Ей-ей, Михаил Александрович, уважаемый, мечтаю иногда что-нибудь неизлечимое подхватить и домой вернуться по инвалидности. С чистой анкетой.
Он замолчал, запнувшись, выудил очки из пакета, устроил их на переносице и продолжил деревянным голосом:
– А вы все равно никому ничего не расскажете и доносов писать не станете, судя по вашей характеристике, потому я такой смелый, болтаю, пользуюсь моментом. Мне больше не с кем, вот и потерпите. Вы скоро отвалите, и я перестану вас смущать.
– И меня потянут за недоносительство, – в тон ему закончил Михаил Александрович.
– Глупости какие. Работа с вами проведена по регламенту, всякие там инструкции вы подписали. «Ознакомлен, предупрежден о неразглашении, в чем и подписуюсь». Так? А инициатива, то есть действия, выходящие за рамки регламента, инициатива, говорю, прояви я таковую, приветствоваться не будет, еще и шею намылят за излишества нехорошие. Это же всему отделу морока!
– Бедный вы, несчастный, – безжалостно ухмыльнулся Михаил Александрович.
– Бедный я, несчастный, – раздраженно подтвердил Игорь Борисович. – Вы поиронизируйте, поиронизируйте! Моментально в рапорт попадете за нарушение режима… Ох!
– Снова-здоро?во, – спокойно ответил Михаил Александрович, – пошли по кругу. То-то мне бабушка Йеманджа змею не дала. Не надо тебе, говорит, по кругу ходить. Вечная маята, говорит, будет.
– Йеманджа? – страшно заволновался Игорь Борисович. – Йеманджа, говорите? Ин-те-рес-но-то как! Йеманджа – богиня текущих вод! То есть рек. А вам мосты наводить. Ай-яй! И змею не дала. Змея себя за хвост кусала?
Михаил Александрович кивнул, недоумевая.
– Кусала, значит. Вообще-то, это и символ бессмертия, и бог радуги. Бог радуги – дитя Йеманджи от одного из многочисленных мужей. От Обаталы, что ли? Не помню, но не суть. Не пожелала она дать вам бессмертие, значит. Когда-то считали, что змея, сбрасывая кожу, рождается заново, то есть фактически бессмертна.
– Я так понял, что она меня пожалела.
– Ну, правильно. Вам кожу менять поздно. Да и слишком много потерь у вечно живущих. Оттого колдуны равнодушны, а часто злы. Привыкли к потерям за долгую жизнь.
– Вы что, верите, что колдуны бессмертны? – поразился Михаил Александрович.
– А вы не верите? Так это от невежества, уважаемый, – свысока произнес Игорь Борисович. – От невежества. Что у колдуна главное? Его дар, мастерство – называйте как угодно. Он не умрет, пока не передаст этот дар преемнику. То есть дар бессмертен, а сам колдун – оболочка, все равно что сменяемая змеиная кожа. Между прочим, некоторые немыслимое количество лет живут, пока не найдут преемника. Такая жизнь уже не жизнь. В них ничего человеческого не остается.
– Она мне зайца дала. Это что-нибудь значит? – спросил заинтересовавшийся Михаил Александрович.
– Если дала, а не продала, то значит. Заяц – это трикстер, проходящий персонаж многих мифов и сказок. Трикстеры ведут себя непоследовательно, как и люди. Заяц – один из любимейших, и, между прочим, он, путаник, по своему легкомыслию лишил людей надежды на бессмертие. Это известная байка. Рассказать?
– Расскажите, коли не сложно.
– Луна призвала как-то зайца и сказала ему: «Поди к людям с известием: как Луна умирает и воскресает, так будет и с вами, с людьми». Заяц лопоухий по легкомыслию своему перепутал все на свете и сказал: «Слушайте, люди, Луна повелела сообщить вам, что как она умирает и гибнет, так и вам полагается». Луна, узнав о том, что натворил косой, наказала его палкой – по морде. Потому у зайца губа раздвоенная. Видите, как это подчеркнуто на статуэтке? Значит, ваш заяц делался с целью напомнить об этой притче. А как расставить акценты, это уж дело владельца. Может, это напоминание о том, что человек смертен, а может, предостережение: ничего не перепутай, будь внимателен, чтобы все понять правильно, а то получишь по морде палкой.
– Очень мило. По морде палкой. А Луна не могла все исправить, сказать, что заяц переврал ее слова?
– Вы когда-нибудь слышали, Михаил Александрович, чтобы божество оправдывалось? – горестно вздохнул Игорь Борисович. – Наказать виновного – святое дело, но слово-то уже сказано, и опровергать его, знаете ли, неавторитетно. Лучше действовать далее, смотря по обстоятельствам.
– Высокая политика?
– Сами понимаете, Михаил Александрович. И давайте-ка, пройдемте-ка. Возвращаться пора. Лучше вместе. Сами понимаете. А завтра – на музыку, на стадион.
– Не хочу я, – поморщился Михаил Александрович, – у меня голова трещит от барабанов и гуделок. Какая это музыка? Наказание.
– Это потому, что сейчас все вразнобой. А когда по очереди, очень даже впечатляет, главное – прислушаться, войти в ритм.
– И сплясать?
– Запросто запляшете и даже не заметите, что примете участие в оргии, – с некоторый угрозой промолвил Игорь Борисович и прикрыл темными стеклами тараканов. – Светобоязнь у меня, – объяснил он, – глаза от света болят и слезятся.
* * *
Галина Альбертовна Тугарина, вернее, одна из древнеегипетских богинь в неизвестно каком по счету воплощении, аккуратно приводила сына на тренировки, иногда обращаясь к Олегу с просьбой разрешить ей присутствовать на занятиях, и Олег, вопреки правилам, разрешал – молча кивал, вдыхая интимный запах лотоса и нильской воды. Галина Альбертовна скромно усаживалась на длинную, низкую гимнастическую скамейку в дальнем углу зала и, подобная скульптуре священной храмовой кошки, молча и неподвижно высиживала два часа. Потом изваяние оживало, как по волшебству: медленно и лениво она поднималась, распрямляя колени, разводила плечи, слегка потягиваясь. Грудь высоко вздымалась, губы – трепетные лепестки орхидеи – складывались в тугой бутон, алебастровые пальцы иероглифически переплетались, черное каре тяжело взлетало от движения головы. Это длилось целую вечность или, по меньшей мере, столько же, сколько и сотворение мира.
Олег всегда с замиранием сердца ждал этого момента, потому что за два часа неподвижного сидения в жарком, душном помещении, где все трясется от прыжков, где хлещут об пол резиновые скакалки, где дрожат и громко всхлипывают от ударов толстые кожаные валики, мотаясь на подвесах, где пыль столбом, где разлетаются капли пота с короткостриженых волос, в таком помещении любое совершенство неизбежно понесет урон и станет… более доступным? И Олег с радостью делал маленькие открытия: юбка замялась складками на животе, на крыльях носа пудра собралась в мелкие комочки, помада стекла в складочки губ, волосы слегка повлажнели, и тяжелая черная шапка распалась на прядки, немного размазалась тушь на веках, под глазами появились сероватые тени, а лебединую шею, оказывается, опоясывают две ниточно-тонкие морщины.
Он подходил поближе под предлогом прощания и чувствовал, что лотос отцветает, а в нильской воде прибавилось тины. Он с упоением вдыхал этот запах, он тонул у самого берега Нила, захлебнувшись тиной, запутавшись в стеблях густо растущего лотоса, с которого осыпались семена. Голова кружилась, ноги теряли опору, а глаза – фокус, руки надо было держать за спиной, чтобы она не заметила, как они дрожат. Он готов был упасть на колени и зарыться лицом в помятую на животе юбку и дышать, дышать, дышать нильской водой и семенами лотоса.
Олег, хотя и одурел от вожделения, но все же замечал, что ноздри богини трепещут при его приближении, дыхание становится неровным, скулы ее розовеют, а мягкая ткань, прикрывающая грудь, вздрагивает от частых ударов сердца. Наконец наступил момент, когда без слов стало понятно, что они пришли к некоему соглашению. Но дальше-то что? Да ничего. Она увозила Сережу домой на белых «Жигулях» последней модели, а он и в мороз, и в слякоть – так уж у них повелось – вел домой Франика пешком через Тучков мост или, что расценивалось как приключение, прямо по опасному льду через Неву. Вел и молчал, злой на Галину Альбертовну – за то, что она на свет родилась, злой на Франика – потому что тот ограничивал его свободу, злой на весь мир и на себя самого – потому что поддался древнему колдовству и готов на любые жертвы ради одного-единственного омовения в священных водах, ради минутного погружения в теплый, бесконечно нежный, благоуханный плодородный нильский ил. Рехнуться можно, до чего теплый, нежный и благоуханный.
- Предыдущая
- 86/234
- Следующая
