В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/74
• Следующая

— Знаете, что было в этом предприятии самое трудное? — спросил Тур.

Мы, конечно, не знали.

— Самое трудное было потом, когда мы получили официальное приглашение, делать вид, что обозреваем сокровища пирамиды впервые.

Действие следующей байки развертывалось на границе двух не очень дружественных государств. Герман в репортерском раже забрел куда не следовало, и его повели на заставу, обвешанного камерами, с поднятыми руками. Перепуганная спутница Германа бросилась к пограничникам улаживать конфликт, но Герман крикнул ей: «Что же ты! Снимай!» — и еще более гордо вскинул руки.

Ужин затягивался. Гремел хохот. Сверху, с мостика, к его раскатам наверняка завистливо прислушивался недоужинавший Герман.

«Забыл про меня?» — спросил он с обидой. «Забудешь, как же, битый час тебя воспевали». Тут его огорчение мгновенно испарилось, он с достоинством передал мне вахту и пошел пить кофе.

Это вечерняя вахта. Ночная еще впереди.

НАША НОЧЬ

Просыпаюсь оттого, что тянут за большой палец ноги — излюбленная манера Эйч-Пи. Минуты три уходит на то, чтобы определить в темноте, где перед у трусов, брюк и рубашки. И — мостик.

Рукоятка руля, отполированная усилиями коллектива. Колышущаяся, тускло светящаяся красным, как кроличий глаз, картушка компаса.

Возобновляются привычные поиски равнодействующей между ветром, течением и кораблем.

Это похоже на то, как напряжение в электросети непрестанно скачет, а ты ручным прибором его выравниваешь. Или перезаписываешь магнитофонную пленку с колоссальными разбросами громкости. Но больше всего это похоже — и по форме, и по сути, я заметил это еще на «Ра» — на работу с гомеостатом.

Гомеостат — инструмент для исследования слаженности малой группы. Несколько человек крутят верньеры, стараясь загнать общую стрелку на «О», и при этом неминуемо мешают друг другу. Побеждают те, что наилучшим образом используют в своих целях действия соседей.

Здесь партнеры сильные, с неиссякаемым запасом энергии: ветер, океан, инерция корпуса лодки. Они тянут в разные стороны. «Тигрис», влекомый лебедем, раком и щукой, не остается возом, который и ныне там. Он — пусть хотя бы приблизительно — движется, куда нужно. Если не зазеваешься и не позволишь парусу хлопать. А позволил, зазевался — аврал.

Детлеф, отправляясь спать, сказал, что мы уже пересекли фарватер (и верно, огни судов теперь слева от нас) и продолжаем дрейфовать на юг.

НЕСЕТ НА БЕРЕГ

Примерно в полшестого утра по правому борту возникло зарево — явно населенный пункт. До него миль двадцать. Плохо дело.

День начался и длился как обычно. Занимались кто чем. Совершили две поимки. Детлеф поймал солнце, определился и выяснил то, что и так ясно: курс ведет к опасности. Эйч-Пи же изловил на спиннинг корифену. Она сорвалась было, но тут лее попалась снова, уже Асбьерну, — первая рыба, пойманная на «Тигрисе», прекрасный повод для застольного торжества.

Что бы мы, однако, ни делали, приближающийся берег сидел в наших мыслях цепко.

Уже видны были высокие горы. А рифов там, наверное! А отмелей!

Тур без дискуссий приказал спустить парус и бросить плавучий якорь. Все наперегонки бросились выполнять приказ — соскучились по четким командам. Парус лег на палубу между хижинами, ушел в воду тормозной парашют, но дректов его не натянулся: нас волокло не ветром, а течением.

Опять, как на рейде Басры, овладевало нами чувство беспомощности и безнадежности.

Показалось неподалеку судно, небольшой норвежский сухогруз под названием «Брюнет». Сделал круг, приветственно посигналил и ушел. Ему на смену явился другой сухогруз. На его борту было написано: «Академик Стечкин», Одесса».

ЗЕМЛЯКИ

Со «Стечкина» спросили в мегафон:

— Юрий Александрович, не нуждаетесь ли в чем? Если да, то поднимите руку.

— Невероятно! — воскликнул Норман в полном изумлении.

Передал вопрос Туру. «Координаты и сводку погоды», — сухо ответил он.

На «Стечкине» засуетились, спустили мотобот. Вскоре он подошел к нам, и с него передали бутылку коньяка и ящик боржома. И метеорологические сведения, неутешительные: в ближайшие сутки серьезных изменений не ожидается.

Детлеф сказал: «Попроси их оттянуть нас от берега миль на шесть». Я вопросительно взглянул на Тура, но Тур будто не слышал, хранил гордое молчание и даже не спустился с мостика. Вообще он вел себя при этом визите крайне официально. Видимо, огорчался, что помочь нам догадался «Стечкин», а не вышеупомянутый «Брюнет».

Через час, впрочем, шеф получил возможность отыграться. Погода прямо на глазах вопреки прогнозам стала меняться, и Тур взглянул на меня с укоризной, вот они, мол, твои земляки.

Дул зюйд, весьма свежий: поднимись он раньше, мы возблагодарили бы его, мы смогли бы, лавируя с грехом пополам, лечь на выгодный нам курс, а сейчас, рядом с берегом, единственно возможным для нас направлением было северное. Опустили боковые кили, развернулись, поставили грот и верхний парус.

Уже в темноте вешали на верхотуру сигнальную лампу с мигалкой. Опять предстояло пересекать фарватер, за последние дни — в третий раз.

СТРАШНЫЙ СОН

Эту ночь и эту вахту никогда не забуду. Случилось то, чего мы опасались, чего ждали и чего надеялись избежать.

Хлестал ливень, ветер усиливался, и мимо нас безостановочно, беспрерывно шли суда. Они проходили так близко, что нас обдавало теплом их машин. С них не отвечали на наши сигналы, на стальных палубах ни души, — огромные молчаливые роботы, летучие голландцы двадцатого века. Их форштевням безразлично что разрезать, волны так волны, «Тигрис» так «Тигрис». Тупой чудовищной механической силой веяло от них.

Два судна проскользнули буквально борт о борт с нами. Возникли третье и четвертое, одно слева, другое справа, хоть бы проскочить, но огни быстро перемещались, сдваивались, это не два судна, это одно, гигантский танкер с надстройками на носу и на корме, и он пересекает нам дорогу.

Мы с Карло, не владея собой, завопили, что есть силы замахали фонариками, из хижины выскочил полуодетый Тур — гул двигателей, море света, надвигающаяся стена, жар и что-то чудовищное, пролетевшее в десятке шагов. Разминулись… Не потому, что кто-то принял меры, — просто курсы чуть-чуть не совпали.

Потом, позже, глядя на карту с навигационной обстановкой этого района, я понял, куда мы попали в ту ночь. Два узких коридора, и по ним круглосуточное движение, караванами, составами, по автоматически соблюдаемой колее, а мы пешеход между экспрессами, и ладно еще, что между!

Капитан танкера, на котором мы гостили в Бахрейне, лирически рассказывал, как однажды утром обнаружил на палубе клочья паруса, неизвестно чьего, — словно крылья бабочки на лобовом стекле скоростного автомобиля…

Пять раз в ту ночь мы были на грани катастрофы! Пять раз! Извините за обилие восклицательных знаков.

Сменившись, долго не мог заснуть. В хижину задувало, с потолка капало, тренировочный костюм, засунутый, как обычно, за матрац, к стенке, подмок. Пришлось облачаться в морской водозащитный, желтый с красным капюшоном. В них мы похожи на цыплят.

СЕВЕР — ЮГ, ЮГ — СЕВЕР

Итак, мы недалеко от Маската. За четыре дня описали в Оманском заливе петлю и вернулись в исходную точку.

Стихия есть стихия.

Тур утром сказал, что нет нужды теперь править на север, и мы развернулись на юг. Но скоро обнаружилось, что нас несет на берег, и вновь развернулись. А еще через три часа опять повернули к югу, так как Норман принял радиограмму: судно из Матры вышло на рандеву.

Погода по-прежнему плохая, пасмурно, прохладно, все сырое. Идем к Маскату.

И снова поворачиваем на 180°: опускается темнота, и встреча с кораблем нынче не состоится.

Разбирали промокшее барахло, убирали лишнее с крыши. Привязали к брезентовой двери в хижину толстую палку, чтобы не развевалась на ветру.

• Предыдущая
• 42/74
• Следующая